Хаген тут же метнул в самоходку вторую оборонительную гранату. Она приземлилась на мостовую прямо перед орудием и закатилась под днище. Из-под гусениц, с обеих сторон, с шумом вырвался дым вперемешку с пламенем. Самоходка стала.
Радостные крики оборонявшихся огласили развалины дома. Винтовочные пули выщелкивали по броне самоходки. Но вражеский экипаж машины они достать не могли. Бронированные борта самоходной установки находились чуть ниже уровня первого этажа, и угол стрельбы был слишком низок. К тому же самоходная установка завернулась неудачно для фольксштурмовцев – орудием к зданию.
Из-за кормы подбитой самоходки вскинулся пистолет-пулемет. Его держал в руках человек в черном комбинезоне. Он стрелял с корточек. Дав широкую очередь по позиции Отто и по соседним оконным проемам, силуэт спрятался за броню. Тут же раздалась автоматная очередь с другой стороны машины. Возможно, это был тот же самоходчик, а может, другой член вражеского экипажа. Невидимый для Отто, он стрелял куда-то вправо, в ту сторону, откуда прилетела граната подбившего русскую самоходную установку фаустпатрона.
Первая маленькая победа фольксштурмовцев над противником оживила обороняющихся. Они словно почувствовали, что могут противостоять врагу. В сторону подбитой самоходки полетели гранаты, винтовочные выстрелы осыпали ее непрерывным стальным дождем. Кумулятивный взрыв пущенной из руин реактивной гранаты пробил бронированный щит бортового кузова. Брезентовый тент, накрывавший заднюю часть самоходки, вспыхнул ярким пламенем.
Вражеский экипаж оказался в ловушке, под перекрестным огнем фольксштурмовцев, поливавших русских самоходчиков винтовочным огнем из развалин, и пулеметной и винтовочной стрельбой, которую интенсивно вела огневая точка, расположенная где-то поблизости, справа.
Вражеские самоходчики и не собирались сдаваться. Они оказали ожесточенное сопротивление, ведя огонь сразу из нескольких пистолетов-пулеметов, которыми были вооружены. Особое внимание они уделяли пулемету справа, который, очевидно, особенно им досаждал.
Дважды враги предпринимали попытки закидать огневую точку гранатами. Во время одной из таких попыток, когда русский в танкистском шлемофоне вынужденно высунулся из укрытия во время замаха, Отто показалось, что он подстрелил метателя. Хотя гранату бросить он успел.
После ухнувшего взрыва пулемет на какое-то время умолк, но потом застучал с новой силой, словно обрел второе дыхание. Хаген, выстрелив по самоходчику, сам чудом избежал ранения. Пулеметная очередь наискось вошла в оконный проем слева, стесав кусок кирпича возле виска Хагена. Кирпичная крошка звонко звякнула, с силой ударившись о правый бортик каски Отто.
Пехотинцы русских, стремясь помочь подбитым самоходчикам, обрушили на позиции фольксштурма шквал огня. Сначала из-за угла противоположно стоявшего углового дома показались несколько автоматчиков. Они, используя в качестве укрытия позицию уничтоженного немецкого расчета артиллеристов, открыли ураганный огонь из пулемета и пистолетов-пулеметов.
Под прикрытием этого огневого шквала из-за угла высунулся солдат с «панцерфаустом» на плече. Наведя конусообразную гранату на оконные проемы здания, где укрывались фольксштурмовцы, он произвел выстрел. Хаген ощутил, как вздрогнула под воздействием мощного взрыва стена, отгораживающая помещение, в котором он находился, от угловой комнаты, где располагался лейтенант Пиллер и ополченцы.
Хаген схватил стоявший в углу комнаты фаустпатрон Карл-Хайнца. Одним резким движением расправив трубу, он обхватил взведенный фаустпатрон обеими ладонями, уложив хвостовую часть себе на правое плечо. Указательный палец тут же нащупал спусковую кнопку. Хаген не стал возиться с прицелом, по проекции трубы попытавшись выцелить угол здания, возле которого укрылись русские.
Реактивный всполох с шумом вырвался из раструба, шибанув в нос Отто раскаленной, прогорклой вонью жженого пороха.
Отто даже не успел оценить результат произведенного им выстрела, так как в проем ударила автоматная очередь, выпущенная по нему со стороны самоходки.
Хаген так и сидел, с зажатой в руке, бесполезной теперь, воняющей гарью, трубой одноразового ручного гранатомета, когда в коридоре раздался топот шкрябающих по кирпичным осколкам ботинок. Отто даже не успел среагировать, как в комнату вбежал Карл-Хайнц. Он был весь обвешан пулеметными лентами. Они спадали в три или четыре мотка, свисавших и болтавшихся на его худых плечах. В согнутых в локтях руках он сжимал пулемет. Сошки его были откинуты, а из ноздреватого, длинного ствола курился дымок.
Карл-Хайнц подбежал к Хагену.
– Герр обершютце, вы ранены?! – криком контуженого закричал он прямо Отто в лицо.
Хаген молча отрицательно мотнул головой.
– Скорее вставайте… – продолжал кричать парнишка. – Надо отходить… Отходить.
Только сейчас Отто заметил, что он был без своей гитлерюгендовской кепки. Рыжая голова его была густо покрыта копотью, как будто его окунули в ведро с мазутом или жидкой смолой.
– Где ты взял пулемет… – первое, что спросил Хаген, поднимаясь.
– Это «МГ-42»… Пулемет обергефрайтера Венка. Он был командиром экипажа бронетранспортера. Их машину сожгла русская артиллерия. Я отыскал только обергефрайтера Венка. Они убили его. И меня чуть не убили. Та самоходка, которую я подбил… Я ничего не слышу после их взрыва.
– Это ты стрелял? – переспросил Хаген.
– Герр обершютце… – деловито продолжил парнишка, подбегая к ящику с фаустпатронами. – Помогите мне. Мы должны забрать, сколько сможем. Надо уходить. Русские уже в здании.
– В каком здании? – снова переспросил Отто.
Вместо ответа он услышал яростные крики в другом конце развалин. Вопли заглушили разрывы гранат. Они следовали один за другим, потом их сменили автоматные очереди.
Карл-Хайнц сорвал крышку ящика и выхватил один фаустпатрон, второй он протянул Хагену.
– Этого хватит… – рассудительно крикнул парнишка и опрометью бросился обратно к коридору.
– Надо предупредить лейтенанта! – вдогонку крикнул ему Хаген.
В ответ раздалась пулеметная очередь. Карл-Хайнца всего трясло, когда он пытался удерживать на весу грохочущий МГ. Он вел огонь куда-то вправо, в сторону угловой комнаты.
– Они уже там! Придется – вот так!.. – истошно закричал он и махнул рукой в обратную сторону – туда, откуда он минуту назад прибежал. Хаген, на бегу засунув трубку фаустпатрона сзади за поясной ремень, перехватил винтовку и бросился следом за Карл-Хайнцем. Справа, там, где была угловая комната, все было окутано непроглядным дымом.
Хаген попробовал сунуться туда, но едкая гарь занозила ему дыхание. В клубах оседающей взвеси он увидел лежавшие возле окон, на осколках стекла и кирпича, тела убитых лейтенанта и двух подростков из гитлерюгенда. Поперек оконной рамы, перевесившись внутрь, застыл труп русского. Упавшая с его головы зимняя шапка лежала возле неестественно вывернутой руки Пиллера.
Резанувший по ушам пронзительный крик русского раздался возле самого окна. Хагена обдало волной мертвенного пота, и он опрометью бросился вдоль по коридору туда, куда бежал Карл-Хайнц.
Черная куртка парнишки мелькнула на лестничном пролете, спускающемся во двор. Карл-Хайнц настолько уверенно лавировал в узких проходах дворовых построек, что Хаген, как слепой за поводырем, молча следовал за ним.
Наконец, точно опомнившись, он вдруг остановился.
– Карл-Хайнц! – окликнул он парнишку. Тот услышал не сразу.
– Карл-Хайнц!!! Нам надо вернуться. Там остались Даммер… И отделение музыканта Вайдена.
– Кого? – недоверчиво переспросил подросток.
– Не важно. Там остались наши товарищи… – твердил, пытаясь отдышаться, Хаген.
Парнишка как будто сомневался в словах Хагена и раздумывал, стоит ли брать их на веру, даже если их произносит старший по званию. Вообще, в лице, глазах и во всем поведении Карл-Хайнца, когда он вернулся, Отто заметил разительные перемены.
Как будто парнишке пришлось заново, в одночасье, перепроверить все, что ему до сих пор говорили и внушали старшие. И он уже сделал свои выводы.
– Мы не можем их бросить, Карл-Хайнц… – произнес Отто. Он старался, чтобы его голос звучал достаточно громко для слуха контуженого парня, но в то же время спокойно и уверенно.
– Хорошо… – твердо произнес Карл-Хайнц после минуты раздумий.
Произнеся это, он уже не бегом, а быстрым-быстрым шагом повел в другом направлении, но в сторону улицы – как сообразил Отто, – смещаясь к ее центру.
Чем ближе они подходили, тем явственнее слышались звуки орудийных выстрелов. Причем доносились они и со стороны набережной, и из глубины, оттуда, где находилось отделение Вайдена, виолончелиста разрушенной бомбежкой Берлинской оперы.
