душу грохотом канонады 122-миллиметровых орудий, а уже с еле заметным придыханием наступающей зари мир окутывает почти звенящая тишина. У войны, которую придумали люди, есть время для работы, но есть время и для отдохновения и умиротворённости. Если бы войны состояли только из кровавой бойни без единого шанса на глоток покоя, то они заканчивались бы раньше и без победителей по причине полнейшего истощения человеческих сил. Просто бы все умирали, не успев доказать, на чьей стороне сила и правда. А ещё со временем перестаёшь думать, как это бывает в начале, что каждый выпущенный твоим орудием снаряд обязательно что-то сокрушил, кого-то искалечил или превратил в прах. Очень скоро перестаёшь заморачиваться играми с совестью, оправдывая себя тем, что их сюда никто не звал. Хотя такое оправдание уместно в войне отечественной и весьма нелепо и абсурдно звучит в гражданской…
Погружённый в такие философские думы, я медленно начал ощущать непреодолимое желание закрыть потяжелевшие от ночного бдения веки, но непроходящее щемящее чувство тревожного беспокойства не позволило поддаться усталости и парализовать остатки воли. Встряхнув головой и сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я стал напрягать глаза, всматриваясь в уходящую темноту, и вдруг увидел буквально в полусотне метров от себя две пары перепрыгивающих вразнобой и с места на место ушей.
К тому времени зайцы стали настоящим бедствием для местного населения, огороды которого больше страдали от этих ненасытных и кучно размножившихся «косоглазых», нежели от шальных мин. Я помню из детства, как моя бабушка, жившая в военное лихолетье сороковых в Юго-Западном Предуралье, рассказывала, что в период Сталинградской битвы в её деревне и окрестных сёлах волки ходили чуть ли не строем даже днём. Ничего с ними поделать было нельзя, пока они сами не ушли туда, откуда явились, убегая от войны. Вместе с фронтом, который отодвигался на запад, освобождалась и родная вольница, где их совсем не ждали стада русаков, беляков и толаев, успевших изрядно расплодиться, пока волчье племя точило свои клыки на бедной домашней животине в глубоком советском тылу. Вот так история с волками и зайцами повторилась и на нашей войне.
Бывало, ребята часто выходили подальше от расположения, чтобы набить всякой дичи. Кто зайца удачно возьмёт на прицел, кто наглого петуха-фазана или его быстроногую курочку подстрелит из автомата. Разрешений на охоту благо не надо, а к чертовски надоевшей тушёнке с перловкой всё же разнообразие весьма знатное. Дня не было, чтобы в котле не варился заяц с фазаном, не говоря уж о всякой рыбе, которой в низовьях Кальмиуса порядочно, да если ещё «ловить» её тротиловыми шашками или в сеть, натянутую от берега к берегу. Не все, но многие из бойцов стали чуть ли не постоянными поставщиками охотничьих трофеев к ежедневному солдатскому столу, получая всяческие похвалы и похлопывания по плечу от однополчан. Часто прибавки к столу приносили прямо с дозоров.
Не скажу, что мне не везло. Дело в том, что я никогда в своей жизни не искал возможности или случая подстрелить из огнестрельного оружия дикого зверя или птицу, хотя с молодости научился орудовать ножом, помогая старшим разделывать домашнюю скотину. И даже если это совсем другое дело, то ленивый жирный кролик или откормленный нами за лето телёнок во мне всегда вызывали жалость. А вы знаете, что коровы перед этим плачут?..
И вот он, случай: я, высунувшись по пояс из окопа, наблюдаю, как буквально на расстоянии «рукой подать» прыгают две порции потенциального заячьего жаркого. «Ну вот, – думаю, – и моя очередь подошла парням угодить». А сам уже снимаю автомат с плеча, медленно беру наизготовку, стараясь как можно тише, отвожу затвор и, чуть придерживая язычок, завожу патрон в патронник. Готов… Вот они, метрах в пятидесяти, не больше… Не попасть нельзя… Только не очередью-разнесёт в клочья… Лучше в голову – её не едят… И главное – второй выстрел сразу за первым, чтобы не потерять половину добычи… Лёгкое волнение и пот на ладонях – это нормально… Жаль тишину нарушать… Но уже почти утро, до батареи не меньше полутора километров, да и автомат – не гаубица… Глубокий вдох, мушка наведена на цель, указательный палец на курке… Сейчас, сейчас… Ещё мгновение…
Ну откуда в самый ответственный момент принятия решения в наши головы закрадываются совсем неожиданные мысли?!
Ведь не случайно именно в этот ранний час и именно эта пара вышла на будущее поле подсолнуха… «Несомненно, – подумал я, – передо мной семейная пара, явно вышедшая за прокормом для своих малышей, которые наверняка, уткнувшись в пушистые животики друг друга, мирно спят и видят во сне много всякой вкусной травы, или их маленькие желудки-в предвкушении мамкиного молока». И вот я – взрослый и уже седовласый мужик, приехавший из далёкого уральского города, чтобы встать на защиту дончан от распоясавшейся бандеровской бесовщины, – вот так «за здорово живёшь» возьму и двумя выстрелами в крохотные головы разрушу целую вселенную вокруг этих совершенно безобидных попрыгунчиков и их беззащитных детей, которые наверняка помрут с голоду уже на следующий день после того, как их родителей разделят и сожрут несколько здоровых, сытых, весёлых и довольных мужиков… Я более чем ясно и отчётливо понял, что вселенная этих существ в моих руках и именно в это мгновение я для них бог, решающий их судьбу и дающий или отнимающий у них право на жизнь… А кто мне дал такую власть? Автомат Калашникова? Война? Более высший разум, которым меня как человека наделила природа? А моя «божественная» власть сможет их благоустроить в их «заячьем раю» как убитых только за то, что кому-то надоело есть тушёнку с перловкой и захотелось порадовать соседей по столу добытым трофеем? А поперёк горла не встанет заячья лопатка?
Вернувшись в блиндаж, я не стал никому рассказывать о том, что случилось. А что, собственно, произошло? А ничего особенного и не произошло, если не считать тех сомнений, которые закрались в мою голову и заставили в дальнейшем совсем иначе взглянуть на окружающий мир, протекающую мимо жизнь, напрягающую всех и вся войну, в которой одни люди, убивая других, становятся героями, а иные за такие же «подвиги» становятся преступниками. На войне в руках каждого воина не просто оружие, у него в руках жребий между жизнью и смертью другого человека, у которого тоже есть за спиной любовь, семья, дети, своя вселенная…
Через месяц моя армейская служба с передовой перекочевала в бумажные штабные дебри, и оружием я уже пользовался только в бригадном тире. До выхода
