— Вот как?! — насторожился Рождественский. — Под командованием генерала?
— Я подслушала разговор офицеров. И подумала — нельзя упускать время. Подробности надо узнавать только там, в песках. Может быть, я ошиблась, скажите откровенно? Еще не поздно, — вернусь к этому Игнату, если нужно.
Рождественский молчал, глядя перед собой широко открытыми глазами.
— Вот, вы молчите, товарищ капитан…
— Вы слышите, в небе рокочут моторы? — спросил он неожиданно. — Это, наверное, наши.
— Слышу, а что здесь общего? — удивилась Лена.
— Конечно, общее незаметно, но летят-то они к определенной цели.
— Летят, куда приказали.
— Вот-вот!.. — подхватил Рождественский. — А вражеское войско в песках, быть может, не занесено на карту нашим командованием.
— Значит, мы должны разведать подробно?
— Необходимо поточней определить, из какой подворотни этот «пес» выскочит нам под ноги. Вот для чего нужно узнать, что там за генерал Фельми.
— Та-ак! — сказал Рычков. — Видать, необкусанная собака. Это дело требуется распознать для случая, чтобы успеть подготовить дрючок. Да сучковатый…
— Прячется, значит, коварная тварь, — помолчав, сказал Рождественский. — А теперь — спать… спать, други мои.
Спустя некоторое время Лена осторожно встала, отошла к двери и выглянула в сад. «Ну, что же творится на этой земле?»
Уже светало. На синеватой лозе от ветерка дрожали серебристые капли росы, таинственно шелестела листва яблонь. Вершины тополей сверкали отблесками восходящего солнца. А в северной части станицы по-прежнему чадили пожарища. С остановившимся взором Лена молча стояла у двери. Сердце ее билось громко и тяжело. «Быть может, — думала, — уже близок и час разлуки. Кто знает, возможно, эта разлука навсегда? Неужели капитан оставит меня в Ищерской?»
Первый, кто принес в батальон известие о нашем казацком кавкорпусе, прибывшем со стороны Ногайских песков, был старший лейтенант Дубинин.
— На станции Терек разгружаются эшелоны с фуражом! — таинственно сообщил он майору Симонову. — Я лично беседовал с обозниками, грузившими сено для какой-то кавалерийской части…
В наступившей тишине в штабном окне спокойно прозвучал голос Симонова.
— Не верить этому у меня нет оснований. Однако нам не следует полагать, будто опасность прорыва в наш тыл миновала. Продолжай, Дубинин, следить за степью с правого фланга.
— Слушаюсь!
— А верно, что у твоих хозяйственников уже три противотанковых ружья?
— Так точно.
— Пока что я не отберу их у тебя. — Симонов помолчал, скручивая цигарку. — Слушай, Дубинин, может случиться, что танки противника ох как лихо прокатятся по твоим кухням! Мельников, передайте мой приказ лейтенанту Игнатьеву: оттянуть батарею в тыл. Месторасположение он знает, оно ему было указано в свое время.
— Андрей Иванович, танковый прорыв возможен скорее с фронта в лоб, — возразил Бугаев.
— Неверно, политрук. — Симонов зажег папиросу и продолжал: — В том, что кавалерия сломает эту букву «Г», нет никакого сомнения. Это теперь и противнику ясно. Но нам с вами не ясно, как же Руофф будет вытягивать свои силы из песков? Ты знаешь о том, что между Ледневом и Капустином сосредоточены танки противника?
— Знаю.
— Так вот, чтобы вывести всю группу войск, они, пожалуй, не пойдут бездорожной пустыней, а ударят по соседней дивизии, что справа… И выйдут нам в тыл, чтобы более прямым путем прорваться в район Ищерской к своим основным силам.
— Мало вероятно, чтобы они рискнули, — неуверенно возразил Бугаев.
— Не гадать мы должны, уважаемый…
— А если и произойдет… У нас же позади…
— Знаю! — резко произнес Симонов. — Скажешь — позади у нас противотанковая артиллерия стоит. Наша батарея будет защищать наш батальон, а противотанковой части поставлена общая задача. Все! Выполняйте приказ, Мельников!
Битва в Ногайских песках вскоре стала приобретать ожесточенный характер. Орудийные залпы почти не умолкали. Части противника очутились между огнем соседней правофланговой дивизии с одной стороны и кавкорпуса — с другой. Наконец, их батальона в батальон поползли слухи, что в песках наголову разбита и порублена казаками вражеская кавдивизия.
Под вечер оттуда перестал доноситься гул взрывов. Орудийные залпы неожиданно оборвались. Симонов получил приказ от майора Булата: «Усилить оборону тыла отделениями противотанковых ружей». Всю ночь ждали вражеского прорыва. А перед рассветом новый приказ: «Уплотнить линию обороны». Но скоро поступило распоряжение: «Оставить окопы, выходить к «Невольке». Ваш участок будет занят соседней дивизией». Тогда уже всем стало ясно, что правофланговая вражеская группировка прекратила существование. Угрозы прорыва в наш тыл не стало. Стрелковый гвардейский корпус снова занял прочную оборону от Терека до Ногайской степи по прямой, четко выраженной линии фронта.
Майор Симонов задумывался над вопросом: почему противник перестал цепляться за каждую возвышенность? Отстреливаясь из автоматов, вражеские солдаты торопливо отползали назад. И еще больше удивляло его, что трупы, оставленные на поле боя, оказывались трупами румынских солдат. Очутившись позади первой роты, Симонов позвал Петелина:
— Ко мне, лейтенант, — сказал он, чувствуя, как неприятно скрипит на зубах песчаная пыль. — Наступаешь в основном правильно. Так и действуй. Позади чтоб у роты. Всегда должен учитывать: рота у тебя почти полного состава. В боях под Москвой у меня в батальоне оставалось как раз столько. Но не об этом я. почему это противник так охотно уступает пространство?
— Кишка тонка! — запальчиво ответил Петелин.
— Бегут, полагаешь? — хитро щуря глаза, допрашивал Симонов. — А вот я спрошу у тебя, почему мы находим больше трупы румынских солдат?
— Товарищ майор, хлопцы мои ответили на этот вопрос, — скаля белый зубы, с прежним оживлением ответил Петелин.
— Что, например?
— Мы же земляки с вами, товарищ майор. Ну, и хлопцы тоже! У вятских драчунов была такая пословица: «Ванька, ты подерись, а я ребят позову. Да удержись, пока сбегаю!» гитлеровцы бросили румын, вот и вся тут догадка.
— Ты так полагаешь? — Симонов достал табак, взял щепотку себе, протянул кисет Петелину. — Закури.
Петелин с жадностью схватил кисет, но сразу отдернул руку.
— Не могу, товарищ майор.
— Почему? Курить бросил?
— Нет. Но здесь-то всего на одну закрутку.
— С табачком бедновато. Но я приказываю — закури!
Помолчали, с наслаждением затягиваясь табачным дымом.
— Слушай, — сказал Симонов, выпуская колечки дыма. — Гитлеровцы, действительно, не жалеют румын, это так. Но впереди — видишь? Эта безымянная возвышенность может оказаться крепким орешком! Она и высока, и так велика, что даже батальоном ее не накрыть. Нет, дорогой, их поспешный отход не должен нас успокаивать. Такая у нас обстановка создалась — воевать приходится потихонечку, но чтобы наверняка.
— Прошу указаний, товарищ майор.
— Указания не мои, а командира полка: прекратить преследование. Кстати, дело под вечер.
…Полулежа за хлопковыми кустарниками, Симонов сосредоточенно сосал свой окурок, напряженно всматриваясь в безымянную высоту. Бросив курить, он сказал Пересыпкину:
— Мчись к Мельникову. Командиру полка доложить: на высоте противник ждет нас не дождется. Уж это так и есть.
— Понятно, товарищ гвардии майор. Командиру колка доложить: на высоте ждут нас не дождутся. Засада, в общем.
— Правильно понял. Ну, ползи. А степью — кубарем, слышишь?
Пересыпкину сначала трудно было развернуться на меже, но потом Симонов только и видел его порыжевшие ботинки с остекленевшими подошвами, изрезанными и набитыми острыми камешками. Затем, поднявшись в рост, связной рванулся во весь дух на розыск КП батальона, следовавшего степью на значительном расстоянии от наступающих.
На этот раз Мельников успел подтянуть КП почти вплотную к переднему краю.
— Товарищ гвардии лейтенант, позвольте обратиться, — не переводя дыхания, выкрикнул Пересыпкин.
«Не случилось ли что с командиром?» — мелькнула у Мельникова мысль.
Но Пересыпкин, еле успев отдышаться, быстро доложил:
— Командир батальона приказали сообщить командиру полка: на высоте противник ждет нас, никак не дождется. На таковой засада предполагается…
— Это откуда известно? Засада…
— Не могу знать, товарищ лейтенант…
— Не можешь знать! — повторил Мельников. — А вот я же должен что-то сказать в обоснование такого предположения.
* * *Штаб дивизии обычно располагался не дальше трех километров от переднего края. Но его местонахождение трудно было заметить даже воздушной разведке, которая непрерывно велась «Фокке-Вульфами». На каждом новом месте для командира и комиссара выкапывалась общая землянка. На некотором расстоянии, в разных концах, располагались службы штаба. Трещала пишущая машинка, кто-то говорил по телефону:
