имя — Мир. Как ты находишь?
— Имя Мир неплохое. Все честные люди на земле мечтают о мире. Мне нравится. Я согласен, но только добавлю еще две буквы. "Д" и "А"; получится имя Дамир:
Да здравствует мировая революция! Ты ничего не имеешь против?
— Нет, очень хорошо получилось.
Едва я умылся и переоделся, к нам зашла женщина с мальчиком лет семи. Я тотчас узнал сына Митракова — вылитый батька.
— Ваш муж жив и здоров, — сразу сказал я. — Все время о вас скучает, вспоминает сына. Митя, кажется, его звать? Весь в отца!
Я притянул к себе Мальчика, погладил по рыжей головенке.
— Товарищ, Митракова, я завтра снова уезжаю. Вы передайте мужу зимнее обмундирование, белье. В общем, сами знаете.
И вот в комнату вошла черноволосая женщина лет тридцати пяти. Смело поздоровалась. Моя жена оказала, что это жена командира дивизиона.
— Татьяна Мироновна, — представилась та. — Ну как там мой батько поживает, товарищ. Дженчураев? Он ведь у меня один, детей у нас нет. Мы с ним всю гражданскую войну прошли.
— Он чувствовал себя хорошо. Большой шутник. Песни украинские поет с бойцами, все его любят, уважают. Мы его батькой зовем. Я завтра уезжаю. К вам, Татьяна Мироновна, та же просьба: приготовьте ему теплое зимнее обмундирование. Тяжело им и холодно в далекой пустыне.
Вечером явился я в штаб. Радостно встретили меня заместитель по политической части Кукин и начальник штаба Мезерский. Они наперебой расспрашивали о наших делах: скоро ли мы покончим с басмачами и когда вернемся. Я коротко рассказал о нашей боевой жизни и цели своего приезда в Гурьев.
Начальник штаба открыл сейф и подал пачку писем, адресованных мне.
— На, Джаманкул, читай. До утра тебе хватит. Я вскрыл письмо, написанное арабским шрифтом. По почерку узнал друга моего детства Айдаралиева Малика, Письмо было написано под диктовку моей матери.
"…больше полгода от тебя нет никаких вестей. Где ты, сынок? Почему молчишь?"
Далее шло несколько строк из нашей народной песни:
В каком бы ни был ты краю,
Не забудь про мать свою.
Будь бесстрашен, смел в бою.
Песню о тебе пою…"
Открываю второе письмо — от жены. Полное тревог, летним солнечным утром почтальон доставил ей большой пакет из Гурьева, весь в сургучных печатях. Почерк незнакомый. В волнении она не смогла распечатать пакет и попросила брата. Тревога оказалась напрасной. Начальник штаба выслал литер на дорогу, деньги и сообщил, что я нахожусь в оперативной командировке…
Прочитав запоздалое письмо жены, я невольно вспомнил прошедшее: нашу дружбу, любовь, совместную работу в глухих кишлаках Средней Азии, борьбу с баями. Она ведь тоже была в числе двадцатипятитысячников, посланных на работу в деревню…
На следующий день наш катер был нагружен обмундированием и снаряжением. Безветренная погода сопутствовала нам. Мы взяли курс прямо на Кендерли, минуя форт Шевченко. Море было спокойно, и мы благополучно прибыли в Кендерли. Выгрузив обмундирование и продукты, навьючили тюки на восемнадцать верблюдов, и наш караван двинулся по направлению к Аральскому морю.
Едва ли кто из нас хоть раз садился на верблюда и делал такой большой переход. Кое-как пристраивались мы меж двух горбов — странно и непривычно. Но потом привыкли, и мерная качка даже убаюкивала. Двигались почти без остановок.
Каждый боец имел при себе сухой паек и запас воды. Закусывали и пили прямо на ходу.
Бойцы шутили:
— Верблюды, оказывается, самый хороший транспорт. Можно ехать, спать и кушать, не сходя с него. Очень даже хорошо.
Верблюдам давали отдохнуть пять-шесть часов в сутки и снова двигались дальше.
Мы прошли по пустыне более четырехсот километров и благополучно достигли стоянки. Нас встретили далеко в пустыне, радости бойцов не было границ.
— Теперь-то мы заживем! — весело говорили они.
Из кабины машины АМО вышел командир дивизиона. Я подъехал на верблюде и доложил ему о выполнении задания. Нас окружили со всех сторон, спрашивали, много ли мы привезли писем.
Быстро развьючили верблюдов и в первую очередь занялись раздачей писем.
Митраков спросил о своей семье, о сыне. Я торжественно вручил ему обмундирование и посылку, внутри которой что-то булькало. По-видимому, спирт. Командир дивизиона улыбнулся:
— Сегодня мы посидим по-человечески. Ты как думаешь, Митраков?
— Обязательно, товарищ командир дивизиона! — просиял тот.
Политрук Клигман получил газеты и журналы. Фельдшер и ветеринар — бинты и медикаменты.
Бойцы с нетерпением открывали конверты, жадно читали письма. На время воцарилась тишина. Только был слышен шелест бумаги и были видны улыбающиеся лица людей. Когда письма были перечитаны по нескольку раз, бойцы стали обмениваться новостями, оживленно беседовать с прибывшими из Гурьева.
Подошел старшина дивизиона, громко обратился ко всем:
— Получайте обмундирование. Приведите себя в порядок до наступления темноты.
А фельдшер Ватолин строго предупредил, чтобы старое белье было сожжено.
— Чтобы я больше не слышал о появлении паразитов!! — докончил он.
Бойцы с шумом и фырканьем мылись, приводили себя в порядок, словно готовились к празднику. Вечером, собравшись вокруг ярко пылающих костров, бойцы пели любимые песни.
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе…
Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил, Черные дни миновали.
Этот вечер остался в моей памяти на всю жизнь.
Басмаческая банда Бек-Болота на рассвете напала на аул. Убили несколько человек, попавших под руку. Угнали весь скот и скрылись в пустыне.
Наш дивизион выступил на розыски этой банды и в результате упорных поисков мы напали на басмаческий след. Наша разведка обнаружила вражеский стан, и дивизион неожиданно атаковал басмачей.
Бой длился несколько часов. Банда была разбита, только отдельные всадники сумели уйти от нашей погони.
При осмотре местности бойцы обнаружили в зарослях саксаула притаившихся детей: мальчика и девочку. Мальчику было тринадцать, а девочке примерно одиннадцать лет. Их привели к нам. Командиры были в сборе.
Дети — оборванные, истощенные, голодные; одни кости и кожа. На них нельзя было смотреть без сострадания. Мы усадили их у костра, стали угощать галетами, говяжьей тушонкой. Они с жадностью набросились на еду, все еще с недоверием поглядывая на нас. Какая злая судьба забросила их в пустыню?
Быстро управившись с едой, они стали подбирать крошки. Накормить их сразу было опасно. Через минуту дети спокойно сидели у костра, вероятно, поняли, что перед ними не враги, а защитники.
Я погладил мальчика по голове и спросил,
