вечера. Басмачи несколько раз пытались вырваться из окружения, но безуспешно. Куда бы они ни сунулись, их встречал ураганный огонь.
На моем участке к вечеру сосредоточилось около восьмидесяти басмачей. Они заняли выгодный рубеж и ожесточенно оборонялись. Их цель была ясна: затянуть бой до темноты и под покровом ночи уйти в пустыню.
Нам удалось, пользуясь пересеченной местностью, подползти к ним метров на пятьдесят. Приготовили пулемет. Нас разделяла продолговатая возвышенность, восточная и западная стороны которой были обрывисты. Басмачи занимали восточный склон обрыва, а мы — западный.
Наше неожиданное появление на таком близком расстоянии ошеломило их. Мы кричали им:
— Сдавайтесь, все равно вам не уйти!
Они отвечали:
— Ждите, когда у верблюда хвост отрастет до земли, — и открывали ураганный огонь. Под прикрытием нашего пулемета и лучших стрелков отделения Артамошкина и Тимофеева мы приблизились к басмачам и бросили одну за другой четыре гранаты.
Пользуясь их замешательством, я поднял отделение, и мы ринулись в атаку. И сразу очутились над обрывом как раз в тот момент, когда басмачи пытались сесть на своих коней. Пулеметчик Киров стал бить по ним длинными очередями.
Я и несколько красноармейцев спрыгнули с обрыва. Он был глубиной метра три.
И только я выпрямился после прыжка, как вдруг сбоку выскочил на меня огромный детина, в черной войлочной шляпе, с винтовкой в руках.
От такой неожиданной встречи мы оба опешили на секунду. Он хотел выстрелить в меня, но я машинально, ударом своей винтовки, выбил у него оружие и коротким выпадом нанес удар штыком. Он, не охнув, свалился.
В этот момент бежавший за мной пулеметчик Киров, не успев спрыгнуть вниз, вскрикнул и упал. Тяжело ранил его затаившийся бандит. Но и он, не успев даже перезарядить винтовку, ткнулся носом в песок от меткой пули подносчика патронов.
Под обрывом около пятидесяти всадников в панике спешно покидали поле боя. Они хотели прорваться на восток.
Однако дружный огонь отделения заставил их повернуть и укрыться за холмом.
При вторичной попытке прорваться на восток их встретили огнем станкового пулемета, который уже подтянули сюда.
В этот момент появился над обрывом командир дивизиона. Бандиты, укрывшиеся в пещерах, открыли по нему бешеную стрельбу. Он залег и стал отстреливаться.
Бандиты в пещерах оставались в нашем тылу. Их надо было уничтожить. Это и сделали два бойца отделения, забросав их гранатами.
В самый разгар преследования восточной группы басмачей вырвался из массы убегающих всадник на быстром сером коне. Конь был всем знаком, он принадлежал проводнику Жеке.
Командир отделения крикнул:
— Не стреляйте в коня! Цельтесь в бандита!
После нескольких выстрелов всадник ткнулся в гриву головой и свалился. Конь, почувствовав свободу, повернул в нашу сторону. Взмыленный, дрожа всем телом, прискакал он к нам. На крупе были видны темные полосы от басмаческой камчи.
После боя у убитого бандита нашли винтовку Жеке. Из ножен извлекли большой кривой нож, рукоятка была в крови.
— Это кровь нашего проводника. Этим ножом он его зарезал, — в гневе сказал пулеметчик Старостенко…
Основные силы крупной банды в этом районе были наголову разбиты. В том числе был уничтожен и главарь банды, устроивший засаду нашей разведывательной группе на старой зимовке.
Утром мы прибыли на зимовку и там нашли засыпанное песком, истерзанное до неузнаваемости тело Жеке. Бойцы тяжело переживали утрату этого замечательного человека.
Похоронили его на холме, где, как приманку на самом видном месте, привязывали басмачи скакуна проводника.
Наступил октябрь. Уже седьмой месяц дивизион находился в походе.
Днем осеннее солнце все еще щедро грело пески. Бойцы ходили в гимнастерках нараспашку, а ночью изношенное обмундирование и брезентовые плащи не защищали от пронизывающего холода. Бойцы разводили костры и грелись, плотно прижавшись друг к другу. Винтовки они держали на коленях.
— Что за климат! — слышались одни и те же разговоры. — В октябре в гимнастерках жарко, а ночью холодище нестерпимый. Месяц назад прямо на песке спали, а теперь возле костров замерзаешь.
— Объясни-ка, Кочкин, в чем тут дело? — всегда спрашивали бойцы словоохотливого и досужего кавалериста.
И тот всегда терпеливо объяснял по-своему:
— Неужели вы не понимаете, почему это получается? Мы находимся между двух морей. Вот рядом Аральское море, а километров пятьсот — Каспийское, и оттуда всегда движется холодный воздух. Ветер гуляет на всем этом пространстве. А песок к полуночи застывает, вот и холодно. Проще пареной репы!
Красноармеец Князев, всегда лежавший рядом с Кочкиным, недоверчиво спрашивал, чтобы продолжить разговор:
— Почему же с Каспия? Не понимаю!
И Кочкин снова начинал терпеливо объяснять:
— Потому что Каспий — это настоящее море. Вода быстрее охлаждается. От нее холодище. Бестолковый малый. Ты вот лучше укройся плащом да усни.
— Все равно больше двух часов не пролежишь, — начинал ворчать тот. — Сейчас я закрою ноги и начну считать звезды на небе. Вчера насчитал пять тысяч триста и половину.
— Как это и половину? — удивился Кочкин.
— Да вот считаю — считаю одну звезду. А она то потухнет, то снова загорится. Я ее за половину и считаю.
— Мудришь ты, парень, — ворчал теперь Кочкин. — Сам ты половинкин…
Любил я слушать эти солдатские разговоры у мерцающих костров.
Как-то сидели мы у костра втроем: я, Клигман и Митраков. Подошел командир дивизиона, присел, протянул к огню руки.
— Да, товарищи, холодновато. — После минутного молчания начал он: — Я пришел к заключению: послать кого-нибудь из вас в Гурьев, чтобы организовать доставку обмундирования, продуктов и фуража. Хотя и далековато, тысяча километров с гаком. Но иного выхода нет. Еще мотаются по пустыне мелкие банды. Нам потребуется не менее месяца на их ликвидацию. Как вы думаете, товарищи командиры?
— Мы тоже так думаем! — почти разом ответили мы. — Рано или поздно нам возвращаться надо, — добавил Клигман. — Но в таком виде являться с победой как-то даже неудобно.
— Это дело! — согласился командир дивизиона. — Я думаю, надо поручить это дело товарищу Дженчураеву. В течение десяти суток он сумеет доставить все, что необходимо для нас.
Мне оставалось сказать только: "Слушаюсь!"
— Поедете на машине, заберете раненых. Доедете до пристани Кендерли и отправите машину обратно. До форта Шевченко доберетесь на катере, оттуда до Гурьева. Отсюда до Кендерли примерно четыреста километров.
И от Кендерли до форта Шевченко — триста километров, а от форта Шевченчо до Гурьева — пятьсот километров. Четверо суток вам хватит до Гурьева. Для сопровождения возьмете из своего взвода пять человек. В Гурьеве узнайте, приехали ли наши семьи и как они устроились.
В полдень
