— Сам не знаю, — ответил он.
Потом вдруг спросил:
— А у тебя, Лорена, есть друг? Есть мужчина?
— У меня? — сказала Лорена. — У меня нет.
— Никого нет, Лорена?
— Никого.
— И никогда не было, хочешь ты сказать?
— Один раз был.
— Так, значит, — сказал Эн-2, — тебе безразлично, что я с тобой говорю о таких вещах.
— Да, — сказала Лорена, — да.
Она штопала, а мужчина по имени Эн-2 смотрел на нее.
— Ты думаешь, что нельзя жить без женщин? Очень даже можно, — сказал он. — Только потом уже сам не знаешь, мужчина ты или нет.
Он сел в кровати.
— Черт! — воскликнул он. — Было бы досадно, если бы я перестал быть мужчиной.
— А с чего тебе перестать? — сказала Лорена. — По твоему виду этого не скажешь.
— Не скажешь? По-твоему, я все-таки мужчина?
— Думаю, что да, — сказала Лорена.
Сидя в кровати против взобравшейся с ногами на подоконник Лорены, Эн-2 обхватил руками колени под одеялом. На колени он положил подбородок и смотрел на освещенные зимним солнцем крыши позади Лорены. Потом неожиданно крикнул:
— Опусти же ноги, бога ради!
Лорена не опустила ног, не оторвала взгляда от штопки.
— Что тебе дались мои ноги?
— Я же говорю тебе, Лорена! Уже несколько лет я не прикасался к женщине.
— Так все-таки при чем тут мои ноги?
— Я смотрю на них и начинаю думать о том, что такое женщина.
— Ну и что! Плохо тебе от этого?
— Черт побери, Лорена! Я бы на твоем месте боялся…
— Чего?
— А вдруг я захочу тебя, Лорена?
— Ах, вот чего я должна бояться! — И она добавила с улыбкой: — Этого я как раз не боюсь.
Эн-2 позвал:
— Лорена!
Лорена спрыгнула с подоконника.
— Что такое? — спросила она. И подошла к кровати.
— О черт! — сказал он и схватился за край ее платья.
— Это ты должен бояться, — сказала Лорена. — Если тебе так важно не прикасаться к женщине, то это ты должен бояться…
Эн-2 обхватил рукой ее ногу выше колена.
— Но я не хочу спать с тобой! — воскликнул он.
— А кто тебя просит?
Его рука поднялась выше.
— Что будет, если я возьму тебя, Лорена?
— Так не делай этого.
— Что я могу дать тебе, Лорена?
— Не надо, если не хочешь.
— Я ничего не могу тебе дать!
— Зачем ты все это говоришь? На твоем месте я бы таких вещей не говорила.
— А что бы ты сказала?
— Ничего бы не говорила.
— И ты была бы довольна, если бы я вот так взял тебя, и все?
— Была бы довольна.
Он начал стаскивать с нее платье.
— Ах, Лорена, я хочу знать, мужчина я или нет!
Он сбросил одеяло и привлек ее к себе.
— Конечно, ты мужчина, сам видишь, что ты мужчина!
— Но я не люблю тебя, Лорена!
— Ты — мужчина! — сказала Лорена.
— Но я не люблю тебя, не люблю!
— Какая мне разница?
— Я люблю другую женщину!
— А мне какая разница?
— Нет никакой разницы, Лорена?
— Никакой разницы.
Потом ему сразу захотелось курить.
— Хорошо быть мужчиной, — сказал он.
— И женщиной неплохо, — сказала Лорена.
— С тебя этого довольно? — спросил Эн-2.
— Довольно, — ответила Лорена. — Так по крайней мере я ни у кого тебя не отнимаю. — Потом улыбнулась: — Если ты захочешь почувствовать себя мужчиной, не церемонься.
— Прости меня, Лорена, — сказал Эн-2. — Этого больше не случится.
— Очень жаль, если не случится.
— Право, не случится.
— Надеюсь, что случится.
Лорена оделась, Эн-2 тоже начал одеваться. Лорена вновь взялась за штопку.
— Не надо, Лорена! — сказал Эн-2.
Лорена продолжала штопать.
— Прошу тебя, перестань.
Лорена взглянула на него.
— Ты не хочешь, чтобы я штопала тебе носки?
— Оставь это.
— Почему? — спросила Лорена.
— Я не хочу видеть тебя такой — как будто ты моя подруга.
— Ах, вот что! — сказала Лорена.
— Перестань же!
— Кончу штопку и перестану.
— Нет, сейчас же!
Лорена оставила все на подоконнике и взялась за пальто. Эн-2 забрал у нее из рук пальто и помог ей одеться.
— Значит, в пять, — сказала Лорена.
— В пять, — ответил Эн-2.
В пять часов стало смеркаться, тумана не было, только легкая дымка окутывала ясный зимний вечер, и нес он с собою не тьму, но лунный свет.
Возле Молино дель'Арми Эн-2 нашел нужный дом, поднялся по лестнице с велосипедом на плече. Три человека уже ждали его, четвертый пришел сразу же следом за ним и дружески похлопал его по щеке.
— Это ты? — спросил Эн-2.
Они знали друг друга давно, были вместе в ссылке и сейчас встретились впервые после многих лет. Эн-2 слышал, что его знакомый побывал в Испании, отличился в Интернациональной бригаде, но сегодня и здесь он никак не ожидал этой встречи.
Трех других он все время встречал на таких собраниях: у одного были седые усы, у другого — кошачьи глаза, у третьего вся голова была обрита наголо; они говорили между собой так, как будто четвертого не было в комнате или как будто он обязан здесь оставаться зрителем и не вмешиваться в разговор.
Седоусый спросил у Эн-2, читал ли он утренние газеты. Эн-2 газет не читал, и Седоусый протянул ему номер «Коррьере», указав две заметки в разделе городской хроники.
— Они не хотят, чтобы люди узнали, как было дело, — сказал он. — Вот тут написано, что один немецкий солдат и один офицер были убиты неизвестными злоумышленниками, а в другом месте — что председатель трибунала погиб в автомобильной катастрофа вместе с двумя сопровождавшими его офицерами германской армии.
Он поглядел на человека с кошачьими глазами, который сидел справа от него, и добавил:
— Ясно, зачем им это нужно.
— Ясно, — подтвердил Кошачий Глаз. — С одной стороны, они признают, что вчера имело место происшествие, и объясняют, что произошло, с другой — они отрицают, что патриоты добились успеха, устранив тех трех, которые ехали в машине.
— Но все же они непременно сорвут на ком-нибудь злость, — заметил Седоусый.
— За тех двоих, которых они откровенно признали убитыми, уже расстреляли двадцать заложников — вот здесь об этом сообщается. Насчет остальных — их четверо, считая с водителем, — решит трибунал: они его созывают нынче.
— Они собирают трибунал без председателя? — спросил Эн-2.
Седоусый указал еще на две заметки в «Коррьере».
— У них уже есть председатель. Назначен сегодня.
— Тогда можно собирать трибунал хоть сейчас.
— Он собирается, — сказал Седоусый, — сегодня ночью.
Эн-2 принялся ходить взад и вперед по комнате.
— Каково? — сказал человек с бритой головой.
— Я спрашиваю себя, — сказал Эн-2, — что я думал бы, если бы был на их месте?
— На чьем месте? Немцев? Фашистов?
— Тех сорока, которых завтра утром расстреляют. Трое переглянулись, потом посмотрели на него.
— Мы не имеем права задавать себе такие вопросы.
— Но если бы я оказался в их числе? В числе тех сорока, которых завтра утром расстреляют? Что бы я думал и чувствовал, если бы мне вместе с другими тридцатью девятью пришлось идти на расстрел за тех четырех сволочей, которых убрали патриоты?
Седоусый встал.
— Ты хочешь сказать, что не стоит жертвовать десятью нашими людьми за каждый удар, что мы наносим врагу?
Из уголка, где он сидел поодаль от остальных, к столу приблизился старый знакомый Эн-2.
— А ты забыл то время, — сказал он, обращаясь к Эн-2, — когда нам нечем было наносить удары? Каждый из нас отдал бы жизнь ради того, чтобы уничтожить хоть тысячную долю фашиста. Нам казалось, что тысяча наших прольет кровь не зря, если в ней можно будет утопить хоть одну фашистскую собаку. Мы хотели бороться. Теперь борьба идет.
— И обходится она нам, — сказал Кошачий Глаз, — десять за одного. А не тысяча за одного.
— С одной стороны — десять человек, — сказал Эн-2, — с другой — одна сволочь. Мы должны делать больше.
— Так ты это хотел сказать? — спросил Седоусый. — Делать больше?
— Наносить больше ударов, — ответил Эн-2. — Удар за ударом, пока мы не оглушим их. Не давать им времени проводить репрессии. Как можно допустить, чтобы завтра расстреляли сорок человек?
— Никто этого не хочет допустить, — сказал Бритоголовый.
— Почему бы нам не помешать трибуналу собраться сегодня ночью? — продолжал Эн-2.
Снова те трое переглянулись.
— Мы для того здесь и сидим, чтобы обдумать, как нам помешать им, — сказал Седоусый.
— Мы полагали, что надо снова устранить председателя, — сказал Бритоголовый. — Что ты думаешь по этому поводу?
— Идет, — сказал Эн-2. — Идет.
— Мы знаем, где он живет, — сказал Кошачий Глаз, — и знаем, что трибунал собирается в полночь.
