XXIV
— Мы знаем, где он живет, — сказал Кошачий Глаз, — и знаем, что трибунал собирается в полночь.
— А комендантский час начинается раньше?
— Нет. По-прежнему с девяти.
— Во всяком случае, придется действовать после комендантского часа.
— Надо дать этому типу выйти из дому. Как только он сядет в машину…
Эн-2 обернулся к своему старому знакомому, который вновь уселся поодаль и замолчал, потом спросил Седоусого:
— А кто этим займется?
Из всех троих только у бритоголового была своя группа, как у Эн-2; поэтому его называли О-1, что значит Олона-1.
— Здесь нужно, чтобы в группе был молодец к молодцу, — ответил Седоусый.
— Я не знаю, — сказал Эн-2.
— Группа Навильо-1 не такая, — продолжал Седоусый, — Группа Навильо-3 на задании за городом: Ламбро убит, Олона-2 тоже убит. Остаешься ты и Олона-1.
— Да, ты и я, всего двое, Навильо-2, — сказал Бритоголовый.
— У меня пятнадцать человек, — сказал Эн-2, — из тех трех, что были вчера, я не могу трогать двоих. А для операции, которую вы намечаете, мне требуется не меньше двадцати.
— Двадцать человек?! — воскликнул Кошачий Глаз. — Двадцать человек для операции вроде вчерашней!
— Со вчерашней ничего общего, — возразил Эн-2. — Теперь за каждым углом будут полицейские и республиканские гвардейцы. Не меньше двух или трех сотен, держу пари! И еще грузовик впереди и грузовик в арьергарде. По-вашему, мне не нужно иметь в распоряжении хотя бы двадцать человек? Да я потеряю тридцать процентов еще до того, как мы доберемся до автомобиля, — иначе и считать нельзя.
— У меня такое впечатление, — сказал Бритоголовый, — что наш Навильо прав.
— Прав? — воскликнул Кошачий Глаз. — Нужны двадцать человек?
— Они предвидят, — сказал Эн-2, — что мы собираемся нанести удар. И предвидят именно такой удар, как вчера утром. Чего же удивительного, что они захотят устроить нам ловушку?
Седоусый сказал:
— Вот потому-то я и предлагал напасть на квартиру нового председателя. И как можно скорее. Еще до комендантского часа.
Он обернулся к Кошачьему Глазу. Тот откинулся на спинку стула — худой, со впалой грудью и пустыми глазами.
— Разве мы не отвергли твой проект? Он уже отвергнут.
— Этого нам уже не успеть, — сказал Бритоголовый. — Мы слишком поздно раздобыли сведения.
— А где собирается трибунал? — спросил Эн-2.
— В помещении комитета района Корридони.
— Это точно? Проверено?
— Проверено.
— Тогда я предлагаю произвести нападение прямо на трибунал и уничтожить их всех сразу.
И те трое и старый знакомый Эн-2 смотрели на него не отрываясь с той самой минуты, когда он спросил, где собирается трибунал. Теперь они в третий раз переглянулись. Вопрос задал Кошачий Глаз:
— А риска не больше?
— Ровно столько же, — ответил Эн-2. — Зато легче. Они этого не ожидают. Мы застанем их врасплох и всех перебьем, а сами понесем, может быть, меньше потерь.
— Верно, — сказал старый знакомый.
— Как ты рассчитываешь это сделать? — спросил Седоусый.
— Мы поедем на двух машинах. Трибунал заседает в зале на втором этаже. По два человека на каждую машину — этого хватит, чтобы блокировать улицу и подъезд дома. Еще двое остаются на лестнице. Остальные идут наверх.
— Сколько всего нужно людей?
— Самое большее — двенадцать. До нападения у нас не может быть потерь. Если будут потери, то только при отступлении.
— Верно, — снова подтвердил старый знакомый.
Бритоголовый изъявил желание участвовать в операции с одним из лучших своих людей, но старый знакомый сказал, что хочет оставить эти места за собой — для одного товарища и для себя.
— Как? — спросил Седоусый. — Ты сам?
— Ты сам, Гракко? — спросил Кошачий Глаз. Человек по имени Гракко прервал их вопросы.
Он сказал:
— Мы с этим парнем старые друзья. Хотим поговорить, вспомнить ссылку. Верно, Эн-2?
Они обсудили технические детали нападения, назначили час и место, куда должны подъехать машины, простились и стали расходиться поодиночке.
— Увидишь, какого товарища я с собой приведу, — сказал Гракко. — Его зовут Эль-Пасо.
— Эль-Пасо? Почему Эль-Пасо?
— Он испанец. Воевал в моей бригаде.
— А за что его так прозвали?
— Эль-Пасо только похоже на наше «паццо»,[1] а на самом деле это значит «перевал в горах».
Между девятью — временем комендантского часа — и двенадцатью люди, которым предстояло принять участие в нападении на трибунал, сидели в четырех разных местах, ожидая условленного срока, чтобы потом соединиться и наступать.
Всего их было двенадцать: трое с автомобилями и оружием находились в гараже на улице, примыкающей к Римским воротам, возле кольца бастионов, четверо — в доме у той части бастионов, что идет от Римских ворот к Виджентинским, еще трое — в доме на проспекте, который тянется от Римских ворот до заводов и железной дороги на окраине, а двое — в отеле «Реджина» на виа Сайта Маргерита, где с сентября месяца занимали номера многие офицеры СС и гестапо.
Без пяти девять Гракко пересек площадку для игры в шары и, назвав пароль, зашел в гараж.
Двое ожидавших его казались братьями: оба темноволосые, оба молодые, оба в комбинезонах и кожаных куртках, оба с непокрытой головой. Они долго рассматривали Гракко при свете луны, потом, когда дверь затворилась, — направив на него карманные фонарики.
— Молодец! — сказал один из них.
Он глядел на седые нити в волосах пришедшего.
— Ты один? — добавил он. — Ведь вы должны были прийти вдвоем.
— Второй придет позже.
Они подошли к машинам, заговорили о лошадиных силах, о скорости, о том, правильно ли установлен маленький пулемет на месте рядом с водительским.
— Система Метастазио, — сказал тот из ребят, что говорил прежде.
Гракко сказал, что сомневается, есть ли смысл ставить пулемет так, будто можно будет стрелять на ходу, но объяснения его убедили.
— Кто же из вас Метастазио? — спросил он. Метастазио держал руки в карманах и ни разу не раскрыл рта; тот, что все время говорил, указал на него рукой:
— Вот он.
— Вы братья?
— Нет, не братья. А не то были бы близнецами.
— Почему? Вы с одного года?
— С одного года. И родились в одном месяце. И работаем вместе.
— В группе? Или вообще?
— И в группе и вообще. Мы работаем на транспорте у Монтекатини.[2]
— А почему вас не призвали?
— Наш год призывали еще до 25 июля. А у нас была броня.
— И они не пытались отправить вас в Германию?
— Нас, транспортников, в Германию не посылают. Нас забирают в ТОДТ.[3]
— И вас не пытались туда забрать?
— Пока нет.
Метастазио по-прежнему держал руки в карманах и молчал. Он зашел за автомобили, хлопнула дверца; видно, он сел в один из них.
— Давай-ка и мы сядем, — сказал его словоохотливый товарищ. — Не так будем мерзнуть.
Они сели в другую машину, на заднее сиденье, и долго искали, куда поставить ноги, потому что внизу лежали ручные пулеметы.
Зачем этим ребятам понадобились пулеметы? Ведь их стремления были простыми и мирными, с ними самими не случилось ничего такого, из-за чего они могли бы отчаяться. Почему они вступали в эту борьбу, где нужно биться с силой отчаяния?
Гракко было интересно узнать это.
Те четверо, что ожидали в доме у бастиона, сидели за столом и пили вино.
Квартира принадлежала одному из них; в ней было две комнаты — маленькая, в которой сидели ожидавшие, и другая, побольше, где в кровати лежала женщина с тремя уснувшими детьми.
— Но нельзя же, — говорил хозяину дома один из гостей, маленький человечек с круглым лицом, круглыми плечами, круглыми ладонями и толстыми пальцами, — нельзя же таскать за собою жену и детей всюду, где ты прячешься.
— Нельзя? — спросил хозяин. — По-твоему, лучше без них?
— Я не говорю, что лучше, Кориолано, — сказал маленький толстяк. — Я не говорю, что лучше, что хуже, я говорю только, что нельзя этого делать. Никак нельзя. И командир говорил тебе то же самое. Разве нет?
— Не пойму, — ответил Кориолано. — Не пойму, почему лучше без них. Почему, Мамбрино?
— Вот беда! — воскликнул Мамбрино. — Работает с нами больше трех месяцев и ничего не может понять.
Ты видел, чтобы кто-нибудь из нас был со своей семьей? Я, например? Мы все оставили семьи.
— Это холостым легко оставить семью, — отвечал Кориолано. — А когда у тебя жена, как от нее уйдешь?
— Да разве у нас только холостые, Кориолано? Вовсе не ты один женат.
— Командир не женат. Метастазио и Орацио не женаты. Дзама, Фоппа, Сын Божий — все холостые.
— А Шшгаоне? Разве Шипионе холостой? У него есть жена, а он все-таки живет с нею врозь. А вот он, Барка Тартаро? Ты разве холостой, Барка Тартаро? Скажи-ка ему сам. Разве у тебя нет подруги, нет семьи?
