Ознакомительная версия.
Посмеялись, покурили и двинулись вперед. Реку форсировали без особых приключений и к вечеру вышли в заданный район.
Забравшись в чащу густого елового леса, неподалеку от проселочной, еще не тронутой шинами и траками, мягкой и пыльной дороги, старший лейтенант приказал спать, а сам подсел к рации. Сашка быстро связался со своими и, морщась от трескучих разрядов — где-то неподалеку бродили грозы, — передал небольшую радиограмму и принял ответ, который подтверждал задачу.
В лесу было тихо — птицы уже отпели свое и, утомленные, спали крепко, лишь изредка попискивая во сне. Это нечаянное попискивание, и далекие зарницы, и крепкий запах прогретой за день хвои, подсохшей земли и уже подвяленных трав бодрили. Спать не хотелось. Разведчики ворочались, тихонько покуривали в рукава и слушали тишину. Задача никому не казалась сложной, а опасности из ряда вон выходящими, поэтому все постепенно перекочевали к рации и пристали к старшему лейтенанту:
— Разрешите послушать Москву… Ведь сколько времени последних известий не слушали.
— Главное, что там наши освободили. Там же наверняка и про наш участок есть — сразу сориентируемся, где линия фронта: мы ж два дня своих не видели.
Андрианов подумал, что, пожалуй, в этих условиях сводка Совинформбюро может явиться самым лучшим разведдонесением, и осведомился:
— Питания хватит?
— Батареи новые, — уклончиво ответил Сашка.
— Лови! — засмеялся Андрианов. — Где наша не пропадала!
До передачи последних известий еще было время, и поэтому вначале поймали концерт.
Сашка снял наушники и, пристроив их к панели, отодвинулся: панель резонировала, и тихие, четкие звуки музыки были празднично красивы. Было в них что-то такое, что делало их не реальными, а словно бы выдуманными, ненастоящими, как ненастоящей, словно несуществующей была для разведчиков та жизнь, из которой долетали эти звуки.
Музыка кончилась, и в раздумчивой, затаенной тишине, что стояла в лесу, сквозь треск далеких гроз, явственно разнеслось размеренное бормотание. Оно то повышалось в тоне, то затухало и напоминало что-то очень знакомое, хотя что именно — никто не успел понять.
— Стоп! — шепотком приказал Андрианов, словно кто-то ходил или шумел. — Слушать внимательно.
В далекое бормотание вплелось второе, еще более далекое и неясное. Оно крепло, набирало сил, приближаясь и нарастая.
Потом вмешался диктор и уж совсем нереально запела женщина. На несколько секунд забылись и затаенное, настороженное бормотание, и лес, и задание — хотелось слушать и думать о том, чего еще никогда не было, что могло быть и что, возможно, будет; думать о любви, женщинах, ощущать ту нежность, что была в каждом сердце, но которой еще не было выхода, и она накапливалась и требовала выхода.
Когда голос певицы затихал — в наушниках грозно и невнятно нарастало и стушевывалось настораживающее бормотание. Старший лейтенант сосредоточенно слушал его, приглядываясь к задумчивым лицам людей, и не спешил высказать свою догадку.
Кончился концерт, а в потрескивающую и попискивающую тишину эфира опять и опять врывалось проклятое бормотание. Оно было таким надоедливым, что кто-то попросил:
— Да отстройся, Сашок! На нервы действует.
Старший лейтенант промолчал, встал и прошелся между деревьями. Сашка опять надел наушники и попытался отстроиться, но у него ничего не получилось. Старший лейтенант положил ему руку на плечо.
— Не стоит. Это танки, товарищи.
И кончилось все — и концерт, и ожидание, и тишина. Опять пришла война, и Андрианов, снова усевшись у рации, поставил задачу:
— Где-то неподалеку сосредоточиваются танки. Наших здесь еще нет — значит, это танки противника. Те самые резервы, которые нам следует отыскать. Давайте рассуждать. Их моторы искрят… впрочем, не сами моторы, а система зажигания… даже не вся, а трамблеры… или еще что-то там такое, точно не скажу. Знаю, что такой треск бывает всегда, когда рядом с приемником проходит автомобиль. А тут и источник посильнее и приемник совершенней. Так вот, давайте рассуждать. Первое — противник сосредоточивается ночью. Значит, опытный и осторожный. Крупных населенных пунктов здесь нет — одни хутора. Значит, он сосредоточивается где-то в лесу: заметили — слышимость этого самого бормотания все время почти одинакова. Нарождается, крепнет, потом сразу обрывается — танк стал на место. Но где это место? Мы не знаем. Я даже думаю, что оно не одно. Противник не будет рисковать машинами, сосредоточивая их в одном месте, — с авиацией у него дело швах. Нужно искать это место. Оно, по-моему, располагается где-то в округе — слишком уж рассредоточивать свою главную ударную силу противнику тоже не выгодно. А раз так — слушайте приказ. Взвод разделяю на пять групп — четыре поисковые. Они пойдут в разные стороны. Задача — обнаружить резервы противника. Пятая, во главе со мной, — остается на месте. В нее войдут Сиренко, Дробот, ну и… Потемкин. Выход с рассветом, возвращение — в сумерки. Если произойдет что-либо важное — немедленная связь посыльными. Сейчас — спать.
* * *
После неудачного покушения на Гитлера и разгрома генеральской оппозиции хитрый и осторожный генерал Штаубер был назначен командиром механизированного корпуса, который долгое время был в резерве и вначале предназначался для удара по союзникам. Корпус был срочно переброшен на восток с задачей приостановить наступление русских, не дать им выйти на подступы к Восточной Пруссии.
События развертывались так стремительно, что Штаубер не успел побывать во всех своих частях и отдал приказ на контрнаступление, не выходя из машины.
Пока готовилось контрнаступление, пока части Штаубера сосредоточивались на исходных рубежах, сам генерал выехал в район предстоящих боевых действий, чтобы на месте принять окончательное решение.
Штаубер приказал вызвать начальника охраны и, показывая ему карту, наметил маршрут. Он проходил через пустынную, лишь кое-где тронутую крапинками хуторов местность.
— Так будет надежней, — улыбнулся Штаубер. — Я, знаете ли, не люблю парадов.
И начальник охраны, дородный, старательный армейский капитан, поспешил согласиться с генералом.
— Хотя эти районы затронуты партизанской заразой значительно меньше, чем восточные, ухо вам предстоит держать востро, — улыбнулся генерал. Славянский оборот речи пришелся как нельзя кстати: пусть начальник охраны, воевавший с русскими не один год, сразу поймет, что генерал знает противника досконально. — Поэтому, гауптман, будьте бдительны. Постарайтесь быть ненавязчивыми — следите за мной издалека. Если партизаны или разведчики противника увидят, что за легковой машиной в непосредственной близости движется бронетранспортер, они поймут, что это охрана и, следовательно, в машине везут нечто ценное. А я вовсе не хочу рисковать своим адъютантом.
Так они и тронулись в путь. Генерал за рулем — скромно одетый пожилой шофер. Адъютант — сверкающий, изысканный, с генеральским портфелем на коленях. А сзади, на почтительном расстоянии, — бронетранспортер.
Свернув с главной дороги на проселок, ощутив колесами шелковистую, прибитую недавним дождем покойную мягкость дороги, генерал начисто выключился из высоких военных забот и стал обычным водителем — он следил за дорогой, ощущая себя как бы слитым с машиной. И эта слитость действовала успокаивающе, укрепляя веру в себя, в собственную удачу. Штаубер редко когда чувствовал себя таким собранным, решительным и умным, как в это еще сумеречное, раннее утро.
В одном месте через дорогу лежала высокая и слишком стройная, для того чтобы удержаться в почве, сосна. Объезда не было, и пришлось переваливать через нее, рискуя сломать рессоры. Адъютант вынул пистолет и тревожно осмотрелся. Штаубер был спокоен.
— Не волнуйтесь, Густав. Это не партизаны. Не забывайте — прошла гроза. А на границах грозового фронта обычно дуют сильные, порывистые ветры. Они-то и свалили дерево. Очень просто, как все в этом мире. Нужно лишь уметь видеть.
Адъютант успокоился, и оба не заметили, что бронетранспортер явно отстал.
Машина юлила по проселку, то огибая опушки, то вырываясь на полевой простор. Узкие, разношерстные и разноцветные полоски посевов странно успокаивали — это были привычные полоски. Хлеба стояли высокие, уже светлые, с позолотой, лишь кое-где в самой глубине отливающие увядающей зеленоватостью. Иногда налетал ветер, и тогда темные на изломе хлебные волны казались живыми.
Неподалеку от глухого леса, на одной из полос, заметили подозрительное колыхание хлебов, словно под водой, возле самой ее поверхности, шла крупная рыбина, верхним плавником оставляя ровную, как росчерк пера, рябь. Но там, над хлебами, на мгновение мелькнула голова в пилотке и скрылась. Генерал посмотрел в зеркальце — бронетранспортер отстал. Приходилось надеяться только на свои силы. Сквозь зубы он приказал:
Ознакомительная версия.
