Но это там, в другой России… В Грозном все было иначе.
— Кипяти воду! Быстро! — командовала Якушевым Татьяна, и тот с ведром бежал во двор разводить костер.
— Я здесь рожать не буду!.. — закатывая глаза, кричала роженица. — Петя!!!
— И не надо здесь! — уговаривала ее Татьяна, поднимая с кровати. — Потерпи. Сейчас поднимемся в вашу квартиру, там чисто и светло… Петька, да помогай же!
Вода долго не хотела закипать. Якушев извелся, подбрасывая в пламя сухие ветки и подсчитывая, сколько ушло времени. Когда, наконец, на поверхности забулькали буруны, потащил ведро в подъезд, проливая кипяток на джинсы.
На третьем этаже раскрыта дверь, из комнаты неслись сдавленные стоны. Роженица лежала на раздвинутом диване, Татьяна подстилала под нее свежую простыню. Петр рылся в плательном шкафу, выбрасывая к подоконнику тряпки.
В квартире еще был порядок, не нарушенный войной. В окнах, как ни странно, уцелели стекла; видимо, за счет полос бумаги, наклеенных крестами. В комнате довольно прохладно, отопление давно отключено.
— А-а-а!!! — пронзительно закричала Алена, хватаясь за раздутый живот. — Мамочка!.. Больно.
— Дыши… дыши глубоко и тужься. Тужься…
В поле зрения Татьяны попался Петр, как вкопанный, застывший у окна.
— Принес воду? — спросила она Якушева. — А теперь идите отсюда!
— Петя!..
— Идите, кому сказано!
Она насильно вытолкала их на лестничную клетку и захлопнула перед носом дверь.
Петр заметался по площадке, теребя пальцы.
— Как там? Ну, как там? — бормотал он и, время от времени, прикладывал ухо к двери.
— Закури, — предложил ему Якушев.
— Да я вообще не курю… Ай, ладно!
Он дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету и неумело прикурил. Затянувшись, зашелся кашлем.
— Никогда не думал, — он мусолил слюной фильтр, — что наш первенец так родится. Хотел все по уму, чтобы с охапкой цветов под окнами… И на машине к дому…
За стеной раздался истошный вопль — выронив тлеющую сигарету, Петр остолбенел — и секундную тишину разорвал детский крик.
Рывком распахнув дверь, он ворвался в зал. Алена лежала с усталым, но умиротворенным лицом, а на столе, за которым в праздники хозяева принимали гостей, Татьяна Петровна пеленала простыней орущего младенца.
— Вот он, твой сын, Петя. Глянь, какой бутуз!
Новорожденный захлебывался криком, личико его было еще синим и сморщенным.
За окном завыло, и на крыше пятиэтажки напротив взвилось облако дыма. Вниз полетели обломки досок и шифера.
— Обстрел!!! — охнула Татьяна, прижимая к груди новорожденного. — Мужики, забирайте ее!.. Да поживее вы…
Они успели убраться из квартиры, когда во дворе разорвался новый снаряд, и оконные стекла не выдержали напора воздушной волны. Рассыпавшись в раме на сотни осколков — острых, как лезвие бритвы, — затарабанили по столу, где еще минуту назад кричал, встречая первый свой день, новый гражданин Российской Федерации.
Мощные линзы оптического прицела в упор придвинули бронзовую чашу «Вечного огня» на лежащей перед снайпером площади Свободы. Он повел стволом, перекрестие стронулось и плавно легло на мемориальную доску с высеченным «1941».
Он ждал. Он ждал оплошности, нечаянного движения укрывшихся за барельефом солдат. Двоих, уцелевших после провальной, второй с утра, атаки федералов…
Атаке предшествовала артподготовка, которую Руслан пережидал в подвалах дворца. Здание ходило ходуном, с потолка сыпалась штукатурка. Сверху что-то обрушалось.
Едва обстрел стих и прозвучала команда, он взбежал на пятый этаж, где в кабинете, когда-то занимаемом статистами, оборудовал огневую точку.
Бронетранспортер, въехавший на покрытый инеем газон, и поливавший дворец пулеметами, гранатометчик сжег с первого выстрела. Пехота рассредоточилась и залегла, огрызаясь ответно очередями.
А вот уйти ей не дали. Разгорелась такая стрельба, головы не поднять. Под эту дудочку лихо сработал Руслан, выкашивая солдат одного за другим. Последнего он намеренно убил не сразу, лишь покалечил, раздробив пулей коленную чашечку. Боец орал благим матом, живой мишенью катался по асфальту.
Трюк сработал. Из арки жилого пятиэтажного дома на помощь поспешил какой-то безумец, и Руслан в душе ликовал, ловя в перекрестие мотыляющуюся из стороны в сторону фигуру.
Но случилось то, чего он никак не ожидал. В винтовке заело патрон. Пока он выбивал бракованный, пока загонял в патронник новый, федерал успел оттащить раненого за чашу Вечного огня, в недоступную для него зону.
«Никуда вы не денетесь, — думал Руслан, приникнув к прицелу. — А мы никуда не торопимся…»
Любуясь пылающим броневиком, он оторвался от наглазника, Чадный дым шел от охваченных пламенем колес, с треском рвались внутри боеприпасы.
— Руслан! — заглянул в комнату старший брат. — Не дай им подняться. Сейчас ребята их тепленькими притащат.
* * *
Прислонившись к барельефу, Саша скрипел зубами, отводя глаза от рваной раны. Кошкин перетянул жгутом ногу выше колена, кровь хлестать перестала, но кровотечение не прекращалось.
— Плохо дело, — пробормотал он, выуживая из заначки промедол.
Всадил шприц в ляжку приятелю, выкинул ненужный тюбик.
— Легче?
— Покурить бы…
Испачканными кровью пальцами Володька прикурил сигарету и вставил ее в посиневшие губы раненого.
— Ты-то, зачем сюда полез? — сузившиеся от боли зрачки уставились на Кошкина.
— Не бросать же тебя, дурака, — невесело отшутился Володька. — Фигня, Санька! Выберемся, поедешь в госпиталь. Врачи махом поставят на ноги.
— Ага?.. Им бы только резать. Оттяпают по колено…
— Ты это брось. У нас медицина знаешь какая?.. А сестрички там… я тебе скажу.
Кошкин отстегнул магазин и пересчитал патроны.
— Негусто, — вслух подвел он счет. — Ну, да наши не дадут пропасть, что-нибудь придумают.
Он высунулся из-за литого бронзового венка, увидев перебегающих от здания боевиков, вскинул автомат и выпустил короткую очередь. В то же мгновение пропела пуля, выбив искры из мемориальной доски.
— Обкладывают, сволочи! — выругался он.
— Беги… Ты здоровый, ты сможешь. Оставь автомат и уходи.
— Дурак ты, Сумин, — зло сплюнул Володька. — Ох, и дурак! Еще раз такое брякнешь, не посмотрю на твою ногу…
* * *
Автомат перегрелся от беспрерывной стрельбы. Мушки Турбин уже не замечал; она тенью плясала перед глазами. В считанные секунды опустошив магазин, он с горечью отметил, что боевики, подбирающиеся к Кошкину и Сумину, вновь поднялись.
Он вприпрыжку сбежал по лестнице в подвал, оборудованный капитаном Меньшовым под КП.
— Надо что-то делать! — сдвинув мешающуюся каску, с порога выпалил он. — «Чехи» вот-вот до ребят доберутся.
Меньшов отошел от окуляров стереотрубы, выведенной в слуховое окно.
— Знаю. Но ничего пока сделать не могу.
— Как не можете?.. Дайте мне двоих человек…
— И куда?! Тоже в «двухсотые»? Я не имею права ради них других подставлять.
— Запросите десантников. У них есть «броня[15]».
— Свободен, Турбин, — взорвался Меньшов. — Без тебя разберемся…
— Вы разберетесь, — процедил солдат сквозь зубы.
Проклиная в душе ротного, он не хотел мириться с тем, что друзья брошены на произвол судьбы. Они ждут помощи, а помочь нечем, и Меньшов в своем отказе, как не крути, прав.
— Буркова не видел? — спросил Коновалова, снаряжающего на лестнице автоматные рожки.
— Где-то там, — махнул этажами выше.
Ивана он нашел в брошенной квартире на четвертом этаже. Снайпер сидел в кресле-качалке и перематывал бинтом предплечье.
— Царапнуло, — виновато улыбнулся, зубами завязывая узел.
Забрав прислоненную к дивану винтовку, Турбин подошел к подоконнику. Он никогда раньше не стрелял из СВД, она показалась тяжелее и неудобнее автомата. Отыскав в прицеле силуэт чеченца, ползущего к постаменту, грубо дернул за спуск.
Он промахнулся, земляной фонтанчик взвился далеко позади боевика. Он жал на курок раз за разом, пока боек не ответил щелчком. Чеченец уже не полз, а лежал, раскидав руки, словно обнимал взявшуюся изморозью землю.
От фасада дома Мод отбежал человек, нацеливаясь в окно из гранатомета.
— Ложись! — Бурков толкнул его на пол, и сам упал рядом.
Заряд «мухи[16]» не пробил стены, но комнату заволокло дымом, с потолка посыпалась штукатурка.
Отплевываясь, завозился Бурков. Стащив каску, сдул известковый налет. Потряс головой:
— Бр-р… Немного бы в сторону и…
* * *
Когда «калашников» заглох, Кошкин сгоряча несколько раз дернул затвор, надеясь, что патроны у него еще есть. Но чуда не свершилось. Отложив бесполезный автомат, который стал не опаснее дубины, он подполз к Сашке.
