На обратном пути Виктор плевался и ругал сам себя. "Мессер" был как на ладони и начни он стрелять чуть пораньше, то наверняка бы сбил его или очень сильно искалечил. Желание сбить врага как и Шубин, в упор, оказалось ошибочным…
Первым садился Быков. Заходил он очень уж осторожно и Виктор подумал, что пробитым бензобаком дело не ограничилось. Так и оказалось. Видимо еще была повреждена и тормозная система, потому что капитанский "Як" долго катился по полосе, пока не замер, уткнувшись в сугроб. Остальные сели без проблем.
На разбор приходили довольные, преисполненные чувства выполненного долга. Вид удирающих врагов радовал, дарил уверенность в собственных силах. Тем неприятней ударили слова командира:
— Дерьмо, тута. Взаимодействие ни к черту. Почему, тута, позволили немцам сразу захватить инициативу? Ну и что, что их больше? У тебя, тута, было три пары. Это силища! — разносил Шубин комэска. Тот стоял белый от злости и сквозь зубы оправдывался. Шубину его оправдания были не интересны.
— Управление, тута, где было? Одни вопли по радио. И еще, я не понимаю, зачем было атаковать противника в лоб.
— Я его сбил в лобовой! — Быков выпятил челюсть.
— Сбил, — согласился Шубин, — и тут же подставился другому. И еще, зачем ходить в лобовую, когда преимущество у нас и бой на чужой территории? Я такого, тута, не понимаю.
Быков угрюмо молчал. Командир смотрел на него, зло перекатывая желваки.
— Значит, сейчас повторим этот бой на земле. Первая эскадрилья за немцев, "Илов" опустим. Хотя нет, Кот, иди, будешь "Илов" изображать, на них заход был…
Пока летчики собирались, Шубин буркнул стоящему рядом Виктору:
— А ты тоже тютя. Какого хрена при первой атаке оторвался? Надо было ко мне впритирку идти чтобы одновременно бить. И потом, чего, тута, со стрельбой тянул? Ты же стрелок хороший? Подарил немцу три секунды и все. Эх, Витька…
Наступила весна. Дыхнуло теплом, и чем-то приятным, радостным, дыхнуло весной. Снег съежился и растаял, открывая жирный чернозем, дороги превратились в непроходимое болото, полк завяз в грязи, ожидая, когда же подсохнет.
Виктор шел по стоянке, стряхивая с сапогов налипающую квашню и матеря погоду. Дождь с утра размочил землю, и любое перемещение превращалось в едва ли не заплыв по грязи. Настроение было паскуднейшим, а необходимость идти на стоянку из-за сущей ерунды, его отнюдь не улучшала. На стоянке было безлюдно – все кто мог давно попрятались в теплых палатках, и он грустно заозирался, пытаясь высмотреть фигуру инженера полка. Увы, безрезультатно. Вдалеке уныло маячил часовой, а вокруг были лишь вновь отстроенные капониры. Старые, сделанные из снега, приказали жить еще в самом начале весны и весь полк, а аварийном порядке буквально слепил из грязи новые. Тогда же перебрались из затопленных землянок в палатки. На всякий случай он пошел проверить свой самолет. Его "двадцатьчетверка" выглядела уныло. Побелка с истребителя почти смылась, исчезая подобно снегу с полей, и теперь камуфляж подставлял из себя причудливо-уродливый гибрид. Обнаружив сидящую под крылом на брезенте целующуюся парочку, подошел. Услышав шаги, парочка отпрянула друг от друга, и он узнал Олю и Соломина. Увидев его, Оля вспыхнула и отвернулась, в руках у нее мелькнул букетик подснежников. Соломин скривился и скорчил зверскую физиономию, давая понять, что Саблин тут явно лишний.
— Шаховцева не видели? — на всякий случай спросил Виктор.
Судя по выражению лица, Соломин с удовольствием не видел бы и самого Саблина.
— Ладно, — вздохнул Виктор. — А хотите анекдот? В тему!
Лешка никаких анекдотов слушать не хотел. Лешка хотел, чтобы его друг убрался отсюда как можно скорее.
— Злые вы, — снова вздохнул Виктор, — уйду я от вас. Кстати, сегодня вечером танцы. Явка строго обязательна…
Замес грязи продолжился, но уже в обратном направлении. Проходя мимо стоянки второй эскадрильи, он обратил внимание на истребитель капитана Быкова. А точнее на его окраску. Раньше, комэск-два был ярым противником рисовать что-либо на самолетах, о чем неоднократно и публично заявлял. Злые языки (в лице Виктора) полагали, что это от скудости воздушных побед, сбитый в крайнем бою "мессер" был на счете комэска четвертым. Впрочем, после того, как шубинский "Як" украсили отметки девятнадцати сбитых, Быков притих. Притих, чтобы поступить по-своему.
На борту его "Яка" большими красными буквами было написано "Танюша" и был нарисован какой-то затейливый цветок. Виктор задумчиво посмотрел на эту надпись и вспомнил, как когда-то гулял с Таней заметенными улицами забытого Богом хутора
— Была когда-то девка, — буркнул он себе под нос, — да сплыла. Ну и хер по ней.
Однако рисунок на капитанской машине чем-то ему понравился, и Виктор отправился искать Палыча.
— Не страдай дурью, — отмахнулся техник, — ты сбивай больше, вот и украсишь заодно. Зачем еще что-то? И так почти весь полк завидует, больше сбитых только у Шубина и Иванова. — Палыч довольно улыбнулся.
— Ну так это звезды, а я хочу нарисовать что-нибудь такое… для души.
— Чего?
— Девушку какую-нибудь. Или тигра. Или вообще дракона.
— Етить твою, — Палыч сплюнул. — Я в твои годы по девкам бегал, а ты дурью маешься. Лучше тигру рисуй, а то баба на самолете к беде. Я этих-то, двоих, еле терплю, а ты еще одну хочешь.
— Нарисую, — Виктор уже загорелся идеей, — русалку. Во!
— Тьфу, — техник снова сплюнул.
— Палыч, где художника можно найти? Кто Быкову цветок рисовал?
— Где? Где? В Караганде! Я в такой ерунде тебе не помощник.
В общежитии было накурено хоть топор вешай. Щелкали кости домино, травилась баланда. Полк сидел на земле, и летный состав маялся дурью, отсыпаясь, отдыхая и строя планы.
— Цэ шо, сало було? — выступал Кот, — то нэ сало. Кабанчика треба видмыти, обшмалить, ще раз видмыть. А потим ще раз обшмалить з сином. Ось тоди будэ сало!
— А чего это вы его осмаливаете? — спросил Колька, — ведь мясо будет дымом вонять…
— А ще кажуть, деревня, — засмеялся Кот, — Уся деревня в городе обитае. Нычого ты нэ розумиешь. С дымком вкуснее. Так от надергаешь в огороде лучку свежего, яиц сваришь пяток, да з салом. И еще хлебушка свежего. Да под стопочку. Вкусно.
— Как говорил один классик: "Из всех видов сельхозпроизводства, я предпочитаю самогоноварение" — засмеялся Виктор, — Под стопочку что угодно будет вкусным.
— А что это за классик такой? — раздался вдруг Танин голос. Виктор даже не заметил, как она зашла в их барак.
— Это зарубежный, — ответил он, — по-моему, поляк.
— Странно, — Таня, сузив глаза, изучала Саблина, — никогда ничего такого не слышала.
— На свете многого такого, друг Горацио, — успокоил ее Виктор, — о чем не ведают в отделе…, — он замолк на полуслове и добавил, — в общем, еще услышишь.
Таня вспыхнула и сделала вид, что в комнате Виктора больше нет.
— Скажите, — спросила она у доминошников, — Где Егорова найти, его Шубин ищет.
— Егоров в лазарет пошел, спину прихватило, — опередив всех, ответил Виктор и спросил тихо, — а кто Быкову машину разрисовывал?
Таня презрительно фыркнула, окинула Саблина уничижительным взглядом и вышла из барака.
— Витька, а что ты ей сказал? — усмехнувшись, спросил Ильин. — Сейчас сюда Быков не прибежит с дубьем?
— Не боись, Витька, не дадим тебя в обиду. Гуртом побьем Быкова и дрючок евонный отберем, — протянул Соломин. — Мы же третья эскадрилья, мы всех бьем.
— Всех бьет вторая, — засмеялись со стола доминошников, — вы третьи вообще с заду всегда…
В бараке разгорелся обычный шутливый спор, в котором принимали участие летчики уже всех трех эскадрилий.
— Так что ты ей сказал? — повторил вопрос Ильин, — чего она вся прям…
— Да ничего… спросил, кто Быкову машину расписал.
— Тю, — влез в беседу Кот, — а шо ты раньше не спросил? То ж Ленка малевала… стенгазетчица.
Виктор тщательно очистил сапоги, постучал в дверь, и, дождавшись разрешения, зашел. В женское общежитие нужно было входить только так. Небольшой барак, уставленный деревянными нарами с грубыми соломенными матрасами, почти такой же, как у летчиков. Только здесь была чистота, выстиранные и выглаженные занавески на окнах, и отсутствовали неистребимые клубы табачного дыма. Это было женское царство, и Виктор моментально оказался под прицелом десятков изучающих глаз. Художник полковой стенгазеты – Лена Шульга оказалась на месте и как раз выводила какой-то сюжет. Услышав просьбу Виктора, и увидев нарисованный им проект рисунка (техникой исполнения, сей прожект напоминал известную картину "Сеятель" художника О. Бендера), возмущенно фыркнула. Слушавшие их беседу девушки захихикали.
— А что тут такого? — удивился Виктор. — Сложно красивую девушку нарисовать? Лицо если хочешь свое изобрази, будет красиво. Себя не хочешь – нарисуй любую другую красавицу.
