Немного погодя он вскочил, рывком одолел метров десять и оказался у небольшого горбатого выступа речных наносов. Здесь-то и взялись за него духи всерьез. Судя по всему, его заметили и теперь били прицельно.
Сержант слышал, как пули ударяли в камень над ним с тупым звуком, будто кто-то бил палкой по сырому песку.
Его так и подмывало вскочить, отбежать, перекатиться в сторону, но он понимал, что все эти броские киноприемы в данной ситуации ничего хорошего не дадут. Сейчас только хилый бугор да серый камень прикрывали его от прямых попаданий. Лишись он укрытия, и духи свое возьмут сразу. Они не промахнутся.
Автомат неожиданно застучал совсем рядом, чуть правее его. Кто-то из солдат перескочил открытое пространство и оказался за валуном, который позволял встать во весь рост.
Синяков ощутил волну радости. Не зря все же они занимались в дни, свободные от походов. Не зря! Тяжело в ученье, куда тяжелей в бою. Но если знаешь реальные трудности, как-то смелее принимаешь их на плечи, чем если бы они обрушились на тебя внезапно.
«Сейчас духи уйдут», — решил Синяков.
Он подобрал длинную каменную сосульку, надел на нее каску и стал осторожно приподнимать над укрытием.
Выстрел с той стороны грянул внезапно. Каска глухо ухнула и, отброшенная ударом, покатилась в сторону. Синяков тихо выругался. Надо же так сглупить! Теперь придется лежать, пока не стихнет перестрелка.
С противоположной стороны реки дробно рассыпался гулкий стук двух десятков автоматов. Отстукав, они смолкли.
— Духи сдаются! — закричал позади Синякова горластый Васьков. — Смотри в оба, ребята!
Синяков встал и пошел поднимать свою каску. Она лежала торчком, застряв между двух камней. На крутом боку ее темнела глубокая вмятина.
— Что, Коля, — сказал, подходя к Синякову, ефрейтор Квасов, — казенное имущество калечишь?
Держа автоматы на изготовку, ребята стали прочесывать кустарник.
* * *
К майору Полудолину, еще не остывшему от горячки схватки, подошел лейтенант Максимов. Сдвинул каску на затылок, вытер рукавом мокрый лоб. Доложил уныло:
— Все, товарищ майор, двадцать два духа сложили оружие.
— Почему такой хмурый? — весело спросил Полудолин. Он еще не знал, что командиру после боя, не выслушав всех докладов, радоваться преждевременно. Нужно уметь сдерживать чувства, даже если они и переполняют тебя.
— Ефрейтора Глазова убили, — доложил Максимов. — Наповал.
— Где? — спросил Полудолин.
Настроение враз померкло. Тупое, сонное безразличие захлестнуло сознание. Только усилием воли Полудолин заставил себя сдвинуться с места.
— Пойдем.
Они вышли к берегу реки. Глазов лежал непохожий на себя, непривычно спокойный. Голова подоткнулась под большой, обшелушенный ветром камень, обе руки и пулемет оказались под телом. Лицо белело как гипсовая маска.
Полудолин посмотрел на стоявших вокруг солдат. По взглядам и выражению лиц понял — от него ждут каких-то слов. Но слова, нужные для подобного случая, на ум не приходили.
— Вот так, ребята, — только и сказал он дрогнувшим голосом. — Вот так…
Полудолин устало сел на камень рядом с телом, безвольно опустил руки между колен. Смерть впервые прошла совсем рядом с ним, и он ощутил глубокое отвращение ко всему, чем вынужден был заниматься.
«Я не боюсь смерти, — подумал он. — Жалко, конечно, умирать, но чего, собственно, жалеть? Произойдет это годом раньше или десятью позже, все одно — произойдет. И я ведь о том, что умер, сам никогда не узнаю, как не знал об этом Глазов. Мою смерть увидят и оценят только другие. Так чего же бояться?..»
Как ни убеждал он себя в нормальности происшедшего, — война все-таки! — как ни пытался внушить себе полное безразличие к смерти, на душе было гадко и возможное расставание с миром казалось просто ужасным.
— Товарищ майор, — тряхнул его за плечо лейтенант Максимов, — к вам пришли. Пожалуйста…
— Да? — Полудолин отрешенно встал. — Кто пришел?
— Афганский взводный. Это его ребята броском прижали духов. Вот он. Переводить будет рядовой Акбаров.
Полудолин с удивлением смотрел на командира афганцев. Совсем еще мальчик — бебрито (то есть безусый), тощий — тонкая шея в воротнике хомутом, впалые щеки и темные, живые, горящие отвагой глаза. Вооруженный двумя автоматами — один на шее, другой перекинут через плечо, — в другом месте и в другое время он сошел бы за юнца, решившего поиграть в солдатики. Но все, что успел сообщить по радио Щурков о джагре — битве, которую дал душманам взвод афганцев, попавших в окружение, заставляло видеть в пареньке настоящего командира, пылкого, боевого, решительного и, главное, хитрого.
Полудолин крепко пожал твердую ладонь афганца. Представился кратко:
— Майор.
— Ахмад, — в свою очередь сказал афганец. И, широко улыбаясь, поблагодарил: — Ташакур кавем, товарич. Хэ. Хорошо. — И быстро заговорил по-своему.
— Он предлагает вместе провести амал, — перевел Акбаров. — Как это? Да, лучше, наверное, сказать — акцию. Говорит, нас теперь очень много. Надо ударить. Быстро бить надо, пока бандиты не ушли в горы. Нельзя дать им убегать. Это плохие бандиты. Их ангризи готовили.
— Что такое ангризи? — спросил Полудолип.
— Виноват. Ангризи — значит английцы.
Полудолин положил руку на плечо Ахмада. Тот довольно улыбнулся.
— Скажите ему, Акбаров, амал мы отложим. Сейчас еще не время. Надо немного подождать.
— Ахмад говорит, он подчиняется. Вы большой раис — начальник. Но сам бы он не ждал.
— Надо, — твердо сказал Полудолин. Тон его был таков, что Ахмад подтянулся и вскинул руку к фуражке.
— Он согласен, товарищ майор, — перевел Акбаров, выслушав Ахмада. — Если надо, подождет.
— Может быть, ему надо возвратиться? — спросил Полудолин. — Задерживать не станем.
— Нет, товарищ майор. Ахмад будет ждать. Говорит, у него сердце кипит. Там, в банде, есть один дарамар, лучше даже сказать — бандит. Он был в их кишлаке маллак. Наверное, бай, помещик.
— Слушай, Акбаров, скажи ему: дарамар, маллак — мне все равно. Душман есть душман. Ими мы и займемся. Но есть для этого срок, и надо подождать. Пусть он лучше объяснит, как взвод оказался в Ширгарме.
— Ахмад говорит, — перевел Акбаров, — взвод преследовал бандгруппу. Долго преследовал. Тридцать километров, наверное. Она сюда бросилась. В Ширгарм. Он за ней пошел. Здесь засада была.
— Все ясно. Теперь, Акбаров, извинись за меня. Мы с Ахмадом еще поговорим. А сейчас — дела. — Полудолин протянул руку взводному.
Капитан Щурков, увидев подходившего замполита, заспешил с докладом.
— Как Климов? Сильно его? — спросил Полудолин.
— Сделана перевязка. Укол. Из строя уходить не хочет.
— Добро. А солдат?
— Утром отправим Совко в Жердахт. Там им займутся всерьез.
— А я Глазова потерял… — сказал Полудолин отрешенно, как говорят о своей вине в каком-то важном деле. — Так вот…
Помолчал, полез за сигаретами. Оба закурили.
— Пора вставать на ночь, — сказал Щурков. — Приказывайте, товарищ майор.
Полудолин посмотрел на ротного иронически:
— Игорь Васильевич! А мне комбат говорил, будто Щурков самостоятельный.
Капитан смутился. Пытался объяснить:
— Вы старший и по званию и по должности. Я решил…
— Нет уж! — отрезал майор. — Здесь ваше направление. Ваша рота. Вы и решайте. Вмешиваться я не буду.
Сейчас он во всем походил на комбата, и это нисколько не задевало собственного самолюбия.
— Есть! — ответил Щурков без особых эмоций, но Полудолин заметил, как тот сразу ожил.
На ночь подразделения расположились так, чтобы образовать круговую оборону. Ротный сам разметил сектора обстрела, указал, где должны занять позиции бэтээры. Поставили усиленные сторожевые посты. Офицеры определили очередность дежурств.
Ночь пришла быстро, холодная и неуютная.
В час лейтенанта Максимова потрясли за плечо, вырывая из тяжелого, беспокойного сна. Чей-то хриплый голос прогудел над ухом:
— Пора, товарищ лейтенант.
Максимов открыл глаза, чувствуя, что окоченел до боли. Зябкая дрожь неприятно пронизывала тело. Губы, пересохшие от ветра, с трудом разжимались.
— Люди спят? — спросил Максимов.
— Кто как, — ответил солдат негромко. — Одни спят, другим томно.
— Надо спать, надо, — сказал лейтенант.
Он понимал — заснуть в такой обстановке не так-то просто, но командирское положение обязывало его повторять советы. Вдруг подействует.
Он встал, провел пятерней по непокорным, разлохматившимся волосам, нахлобучил каску. Огляделся.
Безмолвная долина таила скрытую угрозу. На юго-востоке темнела стена зубчатых гор. Вершины их, словно подсвеченные дрожащим ночником, таинственно мерцали.
Откуда-то потянуло табачным дымом. Максимов обернулся. В темноте, как зрак светофора, маячила сигарета.
