Женя недоуменно застыла, забыв стащить второй рукав.
— Что случилось?
Капитан Казаринова медленно повернулась к ней, протянула листок. Насколько могла сразу сообразить Женя, это была телеграмма, принятая по телефону и записанная от руки. Взгляд бежал по строчкам, перескакивал через цифры… номер… входящий… число… приняла… пока не замер на строке, показавшейся ошибкой, абсурдом…
«4 января при перелете к месту базирования полка попав в сложные метеорологические условия в районе Саратова потерпел катастрофу самолет майора Расковой… Экипаж погиб…»
— Не может быть… — Женя опустилась на скамейку и сжала лицо руками. — Тут какая-то ошибка.
— Нет, к сожалению… — Лицо начальника штаба было суровым и бесстрастным. Только руки, крепко сжимавшие туго затянутый ремень так, что побелели суставы пальцев, выдавали ее волнение.
«Это тогда, — с болью думала Женя, — два дня назад, наверно, когда мела метель… Как же так, что же будет с нами?»
— Завтра комиссар улетает в Москву, на похороны командира. Личному составу приказано продолжать тренировки, готовиться к боевой работе. Командование полком приказано принять тебе.
— Мне? — растерянно переспросила Женя. — Я полк не приму.
— Это почему же?
— Не буду принимать полк, — упрямо повторила Женя.
Чтобы она, Женя Тимофеева, смогла заменить Раскову? Сейчас, когда начинается боевая работа? Командира, который был примером для всех летчиков не только в военном понимании? Правда, у Жени есть летный опыт, командовала эскадрильей еще до полка, сотни ее учеников воюют сейчас на фронте, но полк… руководить командирами, у которых за плечами военные академии? Да ведь она неграмотная по сравнению с ними.
— Не будем спорить сейчас, не время, Евгения Дмитриевна. Прикажи выстроить полк.
* * *
— …Клянемся пронести имя нашего командира через все бои… — высоким голосом говорила комиссар перед выстроившимся полком. — Клянемся в предстоящих сражениях заслужить звание «гвардейцев»… Клянемся быть храбрыми и мужественными…
— Клянемся… — шептала Женя, застыв в скорбном строю.
Уже несколько дней мы жили в глинобитной хатке на краю деревни. Мы перелетели сюда, на полевой аэродром, поближе к линии фронта, и завтра должны идти на первое боевое задание.
Молодая женщина с грудным ребенком да ее старушка-мать приютили нас в своем домике — в комнатушке, двери которой выходили прямо во двор, обнесенный редкими прутиками тальника. Клара Дубкова, ее радист Тоша Хохлова и я спали на узком деревянном сундуке у обледенелого окошка. Как нам это удавалось — трудно сказать, но Тоша жаловалась, что за ночь у нее к стене примерзал бок.
Связки полыни лежали у двери, и в комнате чувствовался горьковатый степной запах. Полынью мы топили печь. Сегодня моя очередь присматривать за огнем, его надо поддерживать всю ночь. Но топлива мало, и я понемножку подкладывала небольшие кучки хрустящих веток на горку тлеющего пепла. Полынь жарко вспыхивала, через несколько секунд поржавевшие бока печки накалились докрасна, и тепло растекалось вокруг. На лице у спящей Тоши появилось блаженное выражение. «Небось, плюшки снятся…» — усмехнулась я про себя.
…Сегодня вечером, едва закончилась предполетная подготовка и мы уже складывали карты, чтобы идти отдыхать, как в комнату эскадрильи вошла Женя.
— Ну, галоиды-галогены и вся таблица Менделеева, вот вам!
Мы застыли в немом изумлении, а Женя, улыбаясь во весь рот, торжественно поставила на стол большую плетеную корзину со сдобными булками.
— Вот это да-а… — Тоша даже присела на край дощатых нар.
Еды нам всегда не хватало, да и была она скудной. Перловая каша с конопляным маслом порядком надоела, а тут такая роскошь!
— Откуда, комэск? Может быть, посылка?
— Ну, какая посылка с булками?! Я сегодня была на собрании в соседней деревне, доклад там делала. Вот, пока я говорила, женщины подарок всем вам приготовили. — Женя присела у стола и вытерла ладонью мокрое от растаявшего снега лицо. — А чтоб никому не было обидно, разделим по-брат-ски: брату побольше, себе поменьше. — Женя снова рассмеялась и, оглядываясь вокруг, вдруг повернулась ко мне: — Вот ты давай и дели! Только честно, а то подружек у тебя много.
Я уселась на нары и поставила корзину к себе на колени. Булки разные: побольше, поменьше — и пахли они домом, праздником, покоем. Я даже задержала дыхание, чтобы продлить это наслаждение.
— Кому? — выбрав самую большую и румяную булку, спросила я. Все отвернулись в сторону, а Тоша крикнула:
— Жене! Комэску!
— Нет, нет! — запротестовала Женя. — Я уже свою съела по дороге.
— Женя, бери! — подскочила к ней ее штурман Валя. — Ты ведь неправду говоришь, не ела ты.
— Ела, тебе говорят, — притворно сердилась Женя. — Не булку, так другое. Вот ведь базар устроили.
— Не придумывай, Женя. Честно так честно! — не отставала Валя и спрятала булку в карман Жени.
Дальше раздача пошла быстро, корзина опустела, и, наконец, на дне ее осталась последняя булочка. Никто не кричал, кому она предназначена, — она моя. Я взяла ее в руки и разглядывала со всех сторон. Мне не хотелось ее есть — жалко. Такая красивая, мягкая плюшка!
— Ешь, заморыш! — Женя ласково потрепала меня по голове. — Ешь, а то уже на твою булку поглядывают, — шутливо добавила она.
Я вздохнула и откинулась спиной к стене. Закрыв глаза, тихонько жевала. Невероятно вкусная булка!
* * *
Женя проводила звено Маши Долиной и осталась на старте. Самолеты, поблескивая на солнце, разворачивались плавной дугой над дальним краем аэродрома. Летчики уходили в боевой вылет на Сталинград.
Вылет должен продлиться немногим больше часа, и она решила ждать здесь, на старте, возвращения экипажей. Вчера она уже летала сама, правда, в качестве рядового летчика в составе другого полка, чтобы узнать, где и как расположены цели, порядок захода и другие задачи, которые необходимо знать командиру полка, — ей приказали принять полк до назначения нового командира. Сегодня в первом вылете с ней летали командиры звеньев, теперь они сами пошли на бомбометание.
Она пока не ощутила большой разницы между обычным тренировочным полетом и вылетом на боевое задание: истребители противника не появлялись, редкие темные шары разорвавшихся зенитных снарядов плыли в вышине тихо и, казалось, безобидно, медленно расползаясь по блеклому небу. Только квадраты почерневших от пожаров пустых коробок сгоревших домов заставляли сжиматься сердце, а руки точно, сантиметр за сантиметром, повторяли движения ведущего самолета.
Под фюзеляжем висели не тренировочные цементные бомбы, а боевые «фугаски», на первый раз только четыре «сотки». После того, как самолет подбросило и бомбы сорвались с бомбодержателей, ей очень захотелось взглянуть, куда они упали, но она только спросила Валю:
— Ну, как там?
— Точно, — коротко ответила Валя, разворачивая прицел, через который она наблюдала за полетом бомб, и закрепляя его в «гнезде».
— И еще сапог летел с какого-то самолета, — добавила Валя.
— Вот я им покажу сегодня на разборе полетов, как машину готовить. Срам!
После посадки Женя не стала выяснять, чей сапог упал из бомболюков. Вылет прошел, и «проработку» она решила оставить на вечер, когда будет подводить итоги дня. Мы заметили, что она чем-то недовольна, хотя как будто бы нас упрекнуть было не в чем: шли в строю хорошо, отбомбились тоже. Сапог мы, конечно, тоже заметили, но помалкивали. Сейчас, ожидая возвращения экипажей, Женя нет-нет, да и вспоминала об этом злосчастном сапоге.
«Осмеют ведь на всю дивизию, если кто из другого полка заметил. А в штабе скажут: опять вторая эскадрилья. Кто бы это мог быть? Не сознаются ведь…»
Мороз все еще держался около тридцати, и Женя натянула меховые перчатки, висевшие на шнурке, пропущенном под воротник. Иногда она приоткрывала дверь в машину — радиостанцию и спрашивала радиста:
— Как там?
— Тихо, — каждый раз отвечал радист.
Тихо… Значит, все в порядке. И она снова принималась шагать вдоль взлетной полосы.
Гибель Расковой она все еще не могла осознать и пережить. Она никак не привыкала к мысли, что не увидит рядом с собой у пылающего огня задумчивое лицо командира, не услышит ее мягкий голос. Перед глазами стоял еще тот день, когда Раскова махнула рукой и взлетела. Кто бы мог подумать, что Женя видела ее улыбку в последний раз…
«…А летала она хорошо, — думала Женя, поглядывая в ту сторону, откуда должны были появиться самолеты с задания, — хоть была только штурманом и вылетела на „пешке“ вместе с остальными летчиками. Это ведь не так просто, по себе знаю… А как тогда она посадила машину, во время первого самостоятельного вылета, когда у нее на самолете сдал один мотор? Не растерялась, на одном работающем моторе приземлилась на таком „пятачке“… Не каждый смог бы. И вот из-за погоды…»
