Питание рассчитано только на поддержание в человеке тусклого тления жизни. А работа изнурительная. Потерял силы, не можешь работать, идти — пристрелят на месте. Заболел — отправят в так называемый «Госпиталь», а оттуда одна дорога — в овраг. Малейшее сопротивление лагерным порядкам — тюремный бункер и тот же овраг.
Недолгий срок нужен был Баранникову, чтобы понять, что его здесь ждет, но, вспоминая слова Грушко, он не выбирал между предательством и смертью, он выбрал третий путь — борьбу.
Как-то вечером после поверки он заговорил с Грушко:
— Значит, по-твоему, либо стать сволочью, либо смерть?
Грушко лежал навзничь и остановившимся взглядом смотрел в корявые доски нар второго этажа. Он молчал, и Баранников продолжал:
— А если не стать сволочью, и не умереть, а быть умнее и хитрее наших палачей?
— Ну и что? — хрипло спросил Грушко. — Два раза ты перехитришь их, а потом какой-то негодяй продаст тебя за полбуханки хлеба...— Он схватил Баранникова за руку и сильно стиснул ее.
Баранников оглянулся — в дверях показался Пан з Варшавы. Когда капо прошел мимо них в глубь блока, Грушко повернулся к Баранникову.
— Вот тебе свежий пример...— шепотом говорил он.— На твоем месте раньше лежал поляк, учитель из Кракова, Станислав. Замечательный человек, умница, добрейшая душа... Держался, держался и однажды говорит: «Нет, не могу больше. Побегу». Меня с собой звал. Я испугался. Он, понимаешь, доверился этому Пану з Варшавы — соотечественник, так сказать, коллега, вместе когда-то учились. Эта шкура обещала помочь ему и продала его. Вот и сгинул человек. А Пан з Варшавы хоть бы что — живет не тужит... Попробуй поборись с ним.
На другой день Баранников рассказал товарищу Алексею о своем разговоре с Грушко. Выслушав Баранникова, оп сказал:
— Тревожит меня твой Грушко. Очень тревожит. Ты от него не отступайся.
Жил в этом же блоке паренек, которого все звали Демка. Было ему лет семнадцать, не больше. Говорили, будто он из шпаны, без роду и племени.
Не нравился Баранникову этот Демка. Только и знает вертится возле эсэсовцев, а вечера просиживает в каморке у Пана з Варшавы. Его часто освобождали от работы, и вообще не было видно по этому Демке, что живет он в лагере рабов,— озорная улыбка не сходила с его лица. Но Демка почему-то дружил с человеком старше его раза в три. Это был прораб из Минска Степан Степанович — один из близких товарищу Алексею людей. Баранников видел, что Степан Степанович относится к парню по-отечески, почти нежно, и все выбирал момент поговорить с ним, посоветовать быть с Демкой поосторожней.
В это утро на поверке присутствовали комендант лагеря и начальник политического отдела. Все насторожились — эти зря так рано не встают. Однако во время поверки ничего не произошло. Заключенные построились в колонну, и она двинулась к воротам... У ворот стоял комендант и пристально всматривался в лица проходивших мимо него узников.
И вот он нашел того, кого искал, и подал ему знак рукой. Из колонны вышел Пан з Варшавы. Как только он приблизился к коменданту, тот наотмашь ударил его но лицу коротким стеком. Солдаты схватили капо и потащили в комендатуру.
Баранников тревожно и недоуменно посмотрел на Степана Степановича. Тот невозмутимо ждал, когда колонна тронется дальше. И только в карьере, когда они оказались рядом, Степан Степанович тихо сказал:
— Демкина работа.
— Какая работа? — не понял Баранников.
— Да Пан з Варшавы.
Демка решил отомстить капо за гибель Станислава. Для этого он втерся к нему в доверие, дал понять, что готов помогать ему в его трудной службе. Пан з Варшавы стал расспрашивать его о Степане Степановиче. Демка рассказывал, какой это хороший человек, что для него он как отец родной. И Степан Степанович, в свою очередь, сделает для Демки все, о чем тот попросит. Тогда капо под большим секретом сообщил Демке, что у себя в Польше он был коммунистом и теперь хотел бы установить связь с русскими коммунистами, чтобы действовать вместе. Но как это сделать? Демка заверил капо, что готов ему помочь. Вчера вечером Пан з Варшавы посвятил Демку в свой план. Он написал пять писем-листовок и просил Демку передать их Степану Степановичу. Демка сказал, что он возьмет их завтра в карьере и там же передаст Степану Степановичу. Так, мол, безопаснее. Капо согласился. А когда лагерь спал, Демка, никем не замеченный, соскользнул с нар, выбрался из блока и побежал к домику, в котором жил комендант лагеря. Унтерштурмфюрер Раух принял его весьма приветливо, провел в свой кабинет и даже угостил пивом. Он догадывался, что паренек прибежал к нему неспроста. Раух расспросил Демку, кто он и откуда, зачем пришел. Демка начал издали—что ему, мол, боязно говорить, так как речь пойдет о большом начальнике. Когда Раух узнал, кого имеет Демка в виду, он рассмеялся:
— Ну, капо не такой уж большой начальник, говори смело.
— Он мне все рассказывает, что он коммунист и что хочет связаться с нашими русскими.
— Ну, и что же?
— Как — что же? — У Демки от удивления округлились глаза.— Он же хочет сотворить вам какое-то зло. Завтра в карьере он будет передавать листовки.
— Какие еще листовки? Кому? — строго спросил комендант.
— Я не знаю. Он сказал, что имеет несколько листовок специально для русских.
— Ты видел эти листовки?
— Нет, не видел. Он только завтра даст их мне, чтобы я передал своим. А я не знаю, кому передать. Он не сказал еще кому.
— Минуточку...-— Раух подошел к телефону и набрал какой-то номер.
Если бы Демка понимал по-немецки, он услышал бы вот что:
— Иоганн? Говорит Раух. Ты давал капо второго блока какое-нибудь задание, связанное с листовками? Нет? Странная история.
Начальник политического отдела долго себя ждать не заставил — явился к коменданту. Они сели на диван вдали от Демки и разговаривали там вполголоса. Выслушав коменданта, гестаповец спросил:
— Видишь, как ты ошибся?
— Но, может быть, он решил сам проявить инициативу?
— Этого не может быть. Я предупреждал его: ни шагу без наших указаний.
— Что ты предлагаешь?
— Его надо устранить. Типичный оборотень...
— Вот так и была решена судьба Пана з Варшавы. Он был схвачен сегодня с листовками в кармане...— сказал Степан Степанович.
— Слушай, а я думал, Демка заодно с капо,— растерянно сказал Баранников.
— Да что ты! — улыбнулся Степан Степанович.— Хороший парень. Наш.
Сейчас он больше ничего не мог сказать. И только вечером, уже в бараке, Баранников узнал от него историю парнишки.
...Рос Демка как трава на дороге. Отца своего он в глаза не видел. Мать работала нянькой в больнице, уходила из дому ранним утром и возвращалась затемно. С десятилетнего возраста парень был предоставлен самому себе, и домом для него была улица, где он чувствовал себя полноправным хозяином и грозой всех ребят. Учение давалось ему трудно, но все же из класса в класс он как-то переползал. Дважды его исключали из школы за хулиганство. Последний раз — перед самой войной...
Когда фашисты захватили город, где жил Демка, парень совсем от дома отбился. Мать за несколько дней до прихода немцев уехала к больной сестре в деревню и почему-то не возвращалась. Демка устроился уборщиком в столовую для немецких солдат и жил в каморке при кухне. Вскоре его угнали в Германию. Он стал работать батраком у богатого крестьянина.
Однажды хозяин ударил его кнутом за то, что он медленно запрягал лошадь. Демка вырвал у хозяина кнут и так исхлестал его, что тот попал в больницу. А Демку увезли в полицию...
Когда Демку, до полусмерти избитого, привезли в лагерь и швырнули во второй блок, Степан Степанович забрал его к себе на нары, выходил и потом помогал ему освоиться в этой страшной жизни. Но знавший родительской ласки, Демка всем сердцем привязался к Степану Степановичу и готов был за него перегрызть горло кому угодно...
Между прочим, с того дня, когда схватили Пана з Варшавы, Демка стал личным осведомителем начальника политического отдела лагеря и начал снабжать гестаповца информацией, которую готовили товарищ Алексей, Степан Степанович, а позднее и Баранников.
Устранение Пана з Варшавы благотворно подействовало на штурмана Грушко. Оп как-то сразу успокоился и вскоре начал выполнять поручения подпольной организации. Вместе с Баранниковым он добывал из госпиталя лекарства.
В связи с осенними холодами участились заболевания. Госпитальный барак был переполнен, Во втором блоке не поднимались с нар около ста человек. Всем им грозило уничтожение. Это уже произошло в пятом блоке.
В это время порошок аспирина иногда мог стоить жизни. Товарищ Алексей поднял все подполье на эту, как говорил он, битву за людей. Одни доставали лекарства, другие прятали больных, третьи за ними ухаживали. В этой благородной битве подпольщики завоевали всеобщее уважение и доверие.
