в старой Москве, в большой семье, где праздники всегда сопровождались пением за столом. Помню воскресные прогулки с родителями в парках, где играли духовые оркестры, а люди танцевали и искренне радовались общению. В то время это было традицией.
Дорогие мои родители, вы научили меня любить наш мир, вы не делили его на врагов и друзей. Вы просто любили все, что удалось уберечь после страшной войны, унесшей миллионы человеческих жизней. Ваша доброта и сердечность собирала за огромным столом самых разных людей, которые умели радоваться и веселиться.
Среди шума и смеха из патефона звучали загадочные слова:
— «Как иногда в томительной пустыне мелькают отзвуки далеких чудных стран, но это призраки и снова небо сине и вдаль бредет усталый караван».
Однажды, мама узнала, что медсестра из ее санитарного поезда работает в пригороде Дрездена. Подруга пригласила нас в гости, дорога была длинной, я задремала, а когда машина остановилась, я увидела дом, от которого остался один подъезд. Он стоял рядом с останками фундамента, когда-то большого пятиэтажного дома. Война, в виде этого полуразрушенного здания, предстала предо мной, с ужасом я поднималась по лестнице, за стеной которой была пропасть. Мы остановились на площадке пятого этажа, где осталась только одна дверь. Это была квартира наших знакомых, служивших в военном гарнизоне. Взрослые, увидев ужас на моем лице, поспешили объяснить, что Дрезден во время войны союзники превратили в руины, поэтому жить практически негде.
Комната, в которую нас пригласили, оказалась очень уютной. Над большой тахтой висел красивый розовый ковер, с изящным орнаментом из красных, сиреневых и белых роз. В центре комнаты стоял стол, накрытый скатертью с множеством закусок. После обеда мужчины вышли покурить, а мама с подругой погрузились воспоминания.
— Помнишь, как мы портянками стирали ноги в кровь в кирзовых сапогах, пока не додумались вымачивать портянки в хлорке, чтобы они стали мягкими.
— Помнишь, как бомбили наш поезд? На крышах вагонов были нарисованы красные кресты, за которыми словно специально охотились фашисты. Как одной из наших девушек осколком оторвало часть ягодицы. Она плакала, а мы, пытаясь успокоить ее, развеселить, говорили: «Ну, все ты у нас теперь безжопая будешь». Все засмеялись, понимая, что утрата ягодичной мышцы, не даст ей возможности нормально ходить, но девушка тогда внезапно успокоилась и засмеялась вместе с нами, радуясь, что осталась жива, хотя и осталась калекой.
Мама задумалась, а потом сказала:
— Помнишь, как, однажды, под бомбами мы бежали прочь от поезда?
— Помню, главный врач тогда приказал всем, кто может ходить укрываться в ближайших перелесках, а когда бомбежка прекращалась, поезд шел дальше на восток.
— Я тогда молилась: Господи, если этот снаряд должен попасть в меня, то пусть он попадет мне в голову, а не в ноги. Однажды, когда под бомбами мы бежали прочь от поезда, я увидела огромную воронку и почти подбежала к ней, как вдруг какая-то девушка, бежавшая мне наперерез, с силой оттолкнула меня и прыгнула туда. Раздался взрыв, меня отбросило взрывной волной на несколько метров. В воронке оказалась неразорвавшаяся авиационная бомба.
— Давай помянем наших, всех кто остался там, — сказала мамина подруга.
Вернулись мужчины, и вскоре мы отправились в обратный путь.
В западный Берлин еще можно было ездить. Метро пересекало невидимую под землей границу между двумя мирами, миром капитализма и миром строящегося социализма. Из такой поездки в западный Берлин друзья родителей однажды привезли косметику и бижутерию для мамы. Камни в кольцах, колье, брошах были искусственные в позолоченной оправе, но были так изящны и сверкали как настоящие драгоценности. Особенным было колье, поражающее изысканностью и простотой. К позолоченной цепочке были прикреплены перламутровые монисты в позолоте, украшенные по ободу крохотными сверкающими камешками.
То ли эти поездки слишком возбуждали неокрепшее сознание советских граждан, то ли в мире стали происходить невидимые обывателям процессы, но метро, соединявшее западный и восточный Берлин перекрыли стеной и поезда, дойдя до подземной границы, возвращались обратно.
В Берлине началось строительство стены, которая разделила город на восточную и западную части.
Возникло ощущение, что над миром снова начала раскрывать свои крылья война. Взрослые стали молчаливыми, родители что-то говорили, о танках на улицах Берлина.
Мир застыл в ожидании неотвратимой опасности, и вскоре появились непонятные слова «Карибский кризис», от которых лица взрослых становились жесткими и сосредоточенными.
Было решено отправить нас с братом к бабушке в Москву.
Возвратившись в Москву, я ощутила себя погруженной в родное энергетическое пространство, оно питало и поддерживало меня вдали от родителей. Мне было очень хорошо в Германии, эта страна стала любимой частью моего детства, но странным образом именно там я ощутила чувство, которое называется ностальгией, странной, непонятной тоской по родине.
Миру повезло, правители двух ядерных держав проявили мудрость. Человечество, заглянувшее в пропасть ядерного конфликта, удержалось на краю мировой войны.
Кто бы тогда мог подумать, что пройдет века, как мирная размеренная в своей жизни Германия снова ощетиниться пушками танков, направленных в сторону России, что снова Европа захлебнется ненавистью, мечтая разорвать на куски нашу многострадальную страну.
Закончились прекрасные спокойные времена, но когда я вспоминаю эти годы, мне слышится хриплый голос патефона, из которого звучали когда-то загадочные слова:
— «Как иногда в томительной пустыне мелькают отзвуки далеких чудных стран, но это призраки и снова небо сине и вдаль бредет усталый караван».
Москва 2023
