по местам. Спать. Завтра тяжелый день.
В три уже никто не спал. Даже Чук, старый солдат, молодецки блестел глазами из спального мешка. А с ним пятнадцать пар глаз. Интрига расцветала, расплескав навозный аромат долгожданной мести. Вот, вот, вот… Старый нарисовался. Осветил угол фонариком и, сломавшись пополам, чиркнул спичкой. Примус загудел. Потом заплескалась вода. Большой трофейный кофейник из чеканной бронзы водружен на огонь. Все перестали дышать. Сейчас. Старый ощупал ящик, потянул крышку. Никак. Завязалась борьба с коллективным несознательным. Острый зад как бы командира являл задумчивость и недоумение. Затем – растерянность вкупе с детской щенячьей обидой.
– Что, Старый, не получается?
Прежде чем спросить, Лис глумливо и гротескно причмокнул. Комроты от неожиданности вздрогнул. Обернулся. В руке кружка. Сухое небритое лицо белеет африканской маской шамана-людоеда. Лис эффектно поднял руку над головой, продемонстрировал шуруповерт, моторчик жужукнул, как барабан револьвера.
– Ключ у меня. Дать?
Короткое слово, переполненное через край морями желчи. Воздух, казалось, треснет. Чук опытной рукой перехватил инициативу:
– Подъем, парни. На сборы полчаса. – Будто только заметил старшего: – О, привет, Александр. Уже встаем. По плану?
Все загудели, как пчелиный рой, зашуршали снаряжением, раздались щелчки фастексов. Лис обошел Старого, возвышающегося над группой безмолвной каланчой, и приподнял крышку кофейника. В лицо повалил густой пар.
– О, – удивился он, – клево, кипяточек.
Скиф
Как так случилось, уже не имело значения. Похоже, кто-то из «головы» наступил на спящего духа. Будь он проклят. Звонкое «Алла акбар» разорвало ночь. Весь склон покрылся шевелящимися холмиками, камни ожили. Из глубокой тени вылезли мохнатые рожи, загалдели, как чайки. И одновременно грохнуло. Ударило как горохом по головной «пятерке», дух с дикими глазами колотил веером из калаша, держа его в одной руке. Люди посыпались. Справа зарычал пулемет, разрывная длиннющая очередь затанцевала по склону. Почти одновременно взлетели комочки гранат. Вокруг затрещали разрывы. Откуда-то издалека сквозь вату крикнули:
– Отход, отход!
Скиф дал очередь в сторону слепящего – до зайчиков в глазах – нефтяного факела и что есть духу ломанулся в противоположную сторону. Не разбирая дороги и не жалея ног. Долго бежать не пришлось. Метров через пятьдесят в бок ударило, он споткнулся и покатился вниз. В голове мелькнуло: камень? Но злой демон хихикнул: отвоевался. Скиф кувыркнулся раз, другой. И замер на дне неглубокой впадины.
Ночь. Оранжевое небо. Ревет самолетной турбиной пламя. На его фоне выстрелы кажутся щелчками. Даже человеческие вопли звучат громче. Наше злое «блядь» и возбужденная визгливая тарабарщина. Сознание плыло. Он чувствовал глубокое жжение в правом боку и ноге. Ощущал, как липкое тепло разбегается к спине, жопе – до бедра. Попал. Вот попал. С трудом вытащил из кармана ИПП 23. И вдруг с ужасом осознал, что самому ему до спины не достать. Любое движение отзывалось адской болью.
– Пацаны, я триста! – закричал он и тут же захлебнулся кашлем. – Пацаны!
За холмом шел бой, он слышал грохот пулеметов и беспорядочную автоматную трескотню. Что страшнее всего, бой смещался, отдалялся от его ямы.
– Шеф! Рапид! Волга! – позвал он без всякой надежды. Но вдруг внутри что-то лопнуло, голос надломился. – Пацаны!
Вопль еще не погас, но внутри он понял. Все… Вдруг раздались голоса. Лающий арабский ор. Оружие! Он пошарил руками. Автомата не было. Насколько возможно вывернул голову, проверил за спиной. Нет. Черт, черт, черт. Страх сжал сердце, отогнал полуобморочную муть. Руки сами заплясали у гранатного подсумка, нащупали рифленый бок «эфки». Непослушные пальцы разогнули усики. Указательный палец потянул за кольцо и замер за мгновение до того, чтобы порвать его в клочья. Шаги приближались. Все, теперь точно все. В голове – киношные кадры про отрезанные головы, бестолковые фразы про что-то героическое, но нет – молотом колотится дыхание, и хочется просить «мама, мама», несмотря на полную тридцатку. Ни злости, ни жалости, какая там Вальхалла! Лишь конкретный безответный вопрос: почему? Ну почему?!
Скиф навалился на гранату. Чертенок с дрожащим заячьим хвостом убеждал: постой, обойдется. Постой… Скиф почти себя убедил. Не заметят, обойдут. В кино в таком случае появляется кавалерия или Росомаха на худой конец. Не кино, не кино… Обойдут! Скиф сжал зубы до скрипа. Вдруг сознание поплыло. Только не выключиться. Тогда плен, монтажная пена в жопе и пила на шее. Сейчас! Скиф потянул за кольцо. Сделал несколько глубоких вдохов… Покатился камешек. Скиф поднял голову. Подслеповатые глаза увидели в пятнадцати метрах косматую голову, полоски спортивного костюма, всклокоченную бороду на всю морду. Неожиданно для самого себя Скиф коротко взмахнул затекшей рукой. Отстрел чеки на миг осветил изумление. И надрывно, до рези в горле, он закричал:
– Мархаба, православные!
Хлопнуло. Рука сама выхватила вторую гранату. Рывок чеки. Второй кругляш упал почти под себя, метрах в десяти. Дыхание перехватило. Скиф сжался. Ткнулся мордой в землю, рассадив скулу об острый камень. Гулко хлопнуло, до звона в ушах. Почувствовал, как с плевком рот покидают осколки зубов. К черту! Свалившись на левый бок и работая локтем, он пополз. Правая рука искала третью гранату. Липкие от крови пальцы не слушались. Вот наконец забитый пылью фастекс щелкнул. Скиф покосился за спину. В кроваво-черной мути мелькнуло пригнувшееся тело. Оно чиркнуло по звездам и слилось с чернильным склоном. Второе, третье… Справа, слева нарастающая трескотня, русский мат захлебнулся в хищном реве «зушки».
– Братцы! Помогите, братцы! Я здесь! Барс! Сека! Братцы!
Он продолжал ползти. Слышал, как под арабскую тарабарщину сыпятся по склону камни. Обходят. Скиф завыл загнанно сквозь стиснутые зубы. Пропал, пропал.
– Пацаны! – что было сил закричал он, сознание поплыло, и Скиф ясно осознал, что вот теперь все – конец. Он закинул третью гранату куда попало, впустую. Лишь бы жахнуло. Будто отодвигая принятие тяжелого решения – сдохнуть не по приказу.
– Вот тебе, Ленок, ипотека и дом до неба, – прошептал он. – Наемники не умирают…
Всегда знал, что каждый умирает сам по себе, но никогда не понимал, насколько одиноко. Ни планов, ни задач. Квесты кончились. Не переиграть. Перед черной стеной с мешком событий за спиной. Разных – дрянных и не очень. Иногда очень светлых. Однажды стало стремно, что отказал дочери, порывшись в кошельке. Понял, что не сможет больше, чего бы этого ни стоило. Не отказал. А вот и счет. Пафосно, наверное. Но жалко сейчас не себя. Пустое. Скиф сжал гранату. Пули густо брызнули вокруг. Тупо толкнуло в плечо. Он испугался, что граната выкатится из ладони. Суетливо выдернул чеку. Вот бы произнести что-нибудь типа «Это вам за пацанов», но оскалился и протянул тоскливо:
– Эх, бля… – и отпустил скобу.
Больничка
Волга мрачно залюбовался длинной постройкой, над плоской крышей ангара закатывалось солнце. Вырвалось вдруг:
– Достало. На войну хочу.
Чихнул надсадно старый дизель, задохнулся и заревел, перескакивая через такт. Накалился в лампочках желтый свет. Сквозь стену пробивалось ритмичное завывание, с трудом обзываемое песней. Опять.
– Братан, когда обратно?
Волга обернулся, расставаясь со стеной. Смешно. Стоит и лыбится Кирпич. Разведчик обнимал картонную коробку, придерживая коленом днище. Блестящие тушенки просились наружу. Волга обреченно отмахнулся:
– Никогда.
Кивок показал на простреленную стенку овчарни.
– Что с ними цацкаться? – удивился Кирпич. – В расход – всего-то делов!
Волга мяч не принял:
– Кого? Четыреста душ. Козопасы одни. Без слез не взглянешь.
– И что?
– Ты будешь? – разозлился Волга.
– Мне нафига, – рассмеялся Кирпич, – ты теперь за Цербера.
Он перехватил ящик и потопал к уазику, смешно сражаясь с вылупляющейся тушенкой. Волга горько сплюнул, прежде чем толкнуть плечом хлипкую дощатую дверь.
Под сводами рокотал менторский бас:
– В лесу родилась елочка…
Нестройный хор послушно повторил, загон грохнул:
– В лесу она росла… И много-много радостей детишкам принесла…
Иностранный хор сломался. Сначала заржал «руководитель» театра, затем забулькало, заклокотало, засвистело – захохотало по всему объему. Волга подошел к Квадрату.
– Получается?
Глаза Квадрата лукаво загорелись.
– Смотри! – Он достал сигареты и, подняв их над головой, объявил: – Пачка на хату, если командер будет доволен.
– Корошо. Давай-давай.
Квадрат шепнул на ухо Волге: «Всю ночь тренировались», – а затем скомандовал:
– Раз, два, три!
– Слава Одину! – донеслось вразнобой, ломая язык. – Обама – чмо! – Слова ровно отбивались из тощих шеек. – Спецназ – сила, Америка – шармута!
Квадрат заржал и закинул пачку
