— Справа самолеты!
Но Комлев уже видел больше. Сзади показалась вторая пара, а слева — третья.
— Попали в клещи, — подумал Мирзоев.
И словно бы в ответ на его мысли раздался спокойный голос Комлева:
— Ничего, Бозор, не дрейфь!
Передав по радио координаты обнаруженного аэродрома, он отдал ведомому необычную в бою команду — сомкнуться.
Мирзоев подошел к ведущему так близко, что винт его машины стал вращаться между крылом и стабилизатором самолета Комлева. А тот метнул взгляд на Мирзоева и одобрительно качнул головой. Выполнив полупереворот, они пошли в сторону аэродрома. Впереди встала стена заградительного огня, сзади стремительно приближались истребители. Вот они уже на дистанции огня. Еще секунда и будет поздно. Но летчики выполнили резкий разворот и оказались под «мессершмиттами». Преследователи на большой скорости врезались в зону зенитного огня. Один «мессер» сразу же рухнул вниз.
— Свой своя убивал! — ликующе крикнул Мирзоев.
— Молодцы зенитчики, — пробасил Комлев.
Под самым носом ошеломленных врагов летчики сделали «свечу» и скрылись в облаках. Вот и свой аэродром , освещенный лучами солнца.
— В воздухе спокойно, — услышал Комлев в наушниках голос земли и уже потянулся было к думблеру шасси, но увидел мелькнувшие над озером тени самолетов.
— Хвост! — предупредил Комлев своего ведомого и положил машину в глубокий вираж.
Излюбленный тактический прием немцев — атаковать наши самолеты при посадке — на этот раз не удался. Уходя из-под огня, Ме-109 полез вверх, но за ним легко набирал высоту Як-3. Застрочил пулемет, ухнула пушка. «Мессер» заскользил на хвост, клюнул носом и камнем полетел вниз. Через секунду находящиеся на аэродроме услышали в лощине глухой удар. Теперь в воздухе действительно стало спокойно, и самолеты пошли на посадку. Мирзоев включил думблеры для выпуска шасси, но сигнализация показала, что они не выпускаются. Усилия выпустить их вручную и выполнение фигур высшего пилотажа, которые обычно применяются в таких случаях, также не помогли. Тогда он мягко посадил машину на брюхо. Трактор оттащил ее к месту стоянки, механики подняли на козла.
К самолету подошли Локтев, Дедов и Галькин. Инженер залез в кабину, без особых усилий начал вращать рукоятку механического выпуска, колеса стали плавно выходить.
Мирзоев стоял сам не свой, на лбу выступили бисерные капли пота.
— Ну, что? — спросил Локтев.
— Ясно, все ясно, — вылезая из кабины, заключил Галькин. И, грозя Мирзоеву обрубком указательного пальца, спросил с ехидцей:
— И кого ты хотел обмануть?
— Зачем так плохо говоришь? Зачем обманывать...
— Докладывайте, инженер! — с нетерпением приказал Локтев.
Ветров и Комлев тревожно посмотрели друг на друга. Они переживали не меньше, чем сам летчик. Дедов, как обычно, надвинув шапку на переносицу, заложив руки в карманы реглана, то приподнимался на носках, то опускался. В эту минуту подполковник Дедов с сожалением подумал о том, как плохо, что он не знает досконально той техники, на которой работают его подчиненные. Боясь попасть впросак, он выжидательно молчал, с надеждой посматривая на Комлева.
Инженер доложил, что шасси не выпустилось по вине летчика.
— Так, Мирзоев? — спросил Локтев.
Мирзоев влажными глазами посмотрел на командира полка и ответил:
— Нет. Я все делал по инструкции, и руками не мог выпустить.
— Так что, я, выходит, вру? — съязвил Галькин и, обращаясь к командиру полка, добавил: — Вы же видели, товарищ майор, что шасси выпустилось свободно.
— Напишите заключение.
— Разрешите, товарищ майор! — вмешался в разговор капитан Комлев. — Выводы сделать и решение принять вы всегда успеете, нам надо как следует разобраться.
— А что тут разбираться, все ясно, — перебил Галькин. — Опять на механиков хочешь свалить.
— Ни на кого я сваливать не хочу, но решается судьба летчика. — Комлев полез под самолет. Он внимательно осмотрел левую ногу, все ее узлы. Там все было в порядке. На узле правой ноги обнаружил глубокую борозду.
— Товарищ командир, можно вас на минутку?
Локтев, Ветров и Галькин залезли под самолет.
— Вот, смотрите, здесь гладко. А тут?
Локтев посмотрел, провел по борозде рукой и заусеницей разрезал палец.
— Чем это так взбороздило? — завертывая палец в носовой платок, спросил сам себя командир полка.
— А вот не этой, случайно, штукой? — И Комлев поднял с земли острый камешек.
Земля на стоянке была словно вылизана струей воздуха от работающего мотора, и этот единственный камешек бросился в глаза замполиту.
— На взлете он попал вот сюда, — продолжал Комлев, — и заклинил. Никакая сила, конечно, не способна была в воздухе сдвинуть шасси с места. При посадке, от толчка, камень выпал и до поры до времени лежал на щитке.
— Да, — протянул Локтев. — А замполит, пожалуй, прав.
Галькин, вопреки очевидной истине, пытался доказать свое.
— Тогда откуда же здесь появилась зазубрина, черт подери! — вспылил Локтев. — А ну, проведи пальцем, да сильнее жми! — в сердцах закончил он.
Невиновность лейтенанта Мирзоева была доказана. Командир объявил летчику благодарность за отличную посадку неисправной машины.
— Ты что, политичный, так расстроился? — спросил Ветров, когда они пришли в землянку отдыхать.
— До сих пор у меня руки и ноги дрожат. Не знаю, как я там сдержался, не наговорил грубостей. Ты подумай, ни за что, ни про что человеку исковеркали бы жизнь. Дело-то оборачивалось трибуналом. Ну, если заслужил, так ладно. А каково невинному?
— Галькин не стоит того, чтобы из-за него нервы портить. И учти, политичный, нервные клетки, как говорит наш полковой эскулап Ариев, не восстанавливаются.
А Комлев, как бы пропустив мимо ушей любимую присказку полкового врача, продолжал:
— И главное, на таких людей нет никаких мер воздействия: взыскания за это не накладывают, на «губу» не сажают, а Галькин еще на хорошем счету у начальства. Техсостав у нас отличный, вот и вывозят его на своих плечах. Скоро ДПК 8, вот там я выскажу все, что думаю. Может быть, это поможет. Я пытался с ним по-товарищески поговорить, так он ощетинился и слушать не захотел.
— Ты прав, надо показать, кто он есть в действительности.
На заседание дивизионной партийной комиссии Комлев шел в душевном смятении. Позади остался короткий, но тревожный боевой день. Три боевых вылета: лидирование, а затем прикрытие штурмовиков, разведка аэродрома, про который летчики сложили частушку:
Луостари где-то рядом,
Там зенитка бьет снарядом!
Не вернулся с задания лейтенант Блажко. Вместе с Бугровым он отбивал атаки «мессеров», наседавших на наш поврежденный штурмовик, одного — срезал, но и сам посадил машину за линией фронта. Его судьба волновала всех.
А тут еще из политотдела сообщили, что председатель ДПК выехал в политуправление фронта, а заседание поручил вести Комлеву, своему заместителю.
Когда планировали вопрос о стиле работы и отношении к подчиненным инженера полка коммуниста Галькина, Комлев был уверен, что состоится деловой, спокойный разговор, который несомненно принесет пользу. Эта уверенность основывалась на знании характера Галькина, почитавшего и побаивавшегося председателя ДПК. Теперь дело осложнилось. Комлев понимал, что ему не заменить опытного, всегда уравновешенного председателя.
При приеме в партию особых дебатов не было. Правда, член ДПК от парторганизации эскадрильи ночных бомбардировщиков предложил воздержаться от приема Егора Бугрова, так как коммунистам-де не ясно, как вел себя его отец в плену. Но ему возразили все, и решение собрания о приеме в ряды ВКЛ(б) летчика Бугрова было утверждено единогласно.
А вот разговора, с Галькиным не получилось. Произошло то, чего и опасался Комлев. Галькин ершился, репликами и выкриками мешал товарищам выступать, обвинял всех в том, что под него «подкапываются», сводят личные счеты, подрывают авторитет. В общем, делал все, чтобы сорвать обсуждение.
Когда ДПК приняла постановление, осуждавшее неправильное отношение коммуниста Галькина к подчиненным, беспочвенные обвинения им в симуляции и трусости летчиков и техников, честно выполняющих служебный долг, отмечавшее факты грубости, карьеризма, боязни ответственности, Галькин встал и демонстративно вышел.
Всем стало ясно, что Галькин ничего не понял, точнее — не хотел понимать.
Пока шло заседание ДПК, дешифровали снимок аэродрома, и командир соединения за отличное выполнение задания объявил Комлеву благодарность.
