— Пожар, самолет горит! — раздались тревожные крики.
К месту происшествия прибежали механики, летчики. Огонь быстро затоптали, забросали снегом, но не расходились. Окружив обескураженного техника, засыпали его вопросами. Хмара сидел на снегу, опустив голову, насупив брови, ничего не отвечая.
...Засыпаны песком лужицы масла, ветер унес в горы запах гари, и только придымленный винт истребителя напоминал о ЧП.
Младший техник-лейтенант Виктор Хмара — высокий, худощавый, неразговорчивый человек. Отважный и решительный в минуты опасности, в будни он был вялым, разболтанным, ничего у него не клеилось: то мотор не заводится, то перед самым вылетом механик звена обнаружит какую-то неисправность, и машина отстраняется от полета. Вот и сегодня — выстрел из ракетницы в кабине самолета.
В штабе полка, куда Ветрова вызвали вместе с замполитом Комлевым по вопросу дисциплины в эскадрильи, состоялся крупный разговор.
По дороге домой и в землянке Комлев не переставал думать о Хмаре. Вспомнилось...
Комлев ставил задачу на учебно-тренировочные полеты. Хмара опоздал на построение.
— Разрешите стать в строй? — подойдя вразвалку, обратился он к Комлеву.
Военком пристально посмотрел механику в глаза и подумал: «Уж лучше бы ты в таком виде совсем не являлся сюда».
— Сегодня у вас снова «заершины», — Комлев тыльной стороной руки провел себе по щеке.
— Не успел, — тихо ответил тот.
— Пуговица не пришита.
— Только что оторвалась, — и механик разжал кулак, в котором была пуговица от рукава комбинезона.
— Фу ты, ясное море, все у вас причины. Побриться вы не успели, пуговица только что оторвалась, а подворотничок что вам помешало сменить?
Хмара смотрит вниз, двигает из стороны в сторону носком сапога, молчит.
— Товарищ Блажко! Придется вам подождать с началом полета, пока ваш механик не приведет себя в божеский вид. От «заершин» на щеке недалеко до заершин на тросах. А это, вы знаете, чем грозит.
Все улетели. Только Блажко, понурив голову, ходил вокруг своего «харитоши». Вот уж не ожидал он, что дело так обернется.
— Командир, почему у вас самолет не в воздухе? — строго спросил у Ветрова подошедший к радиостанции Локтев.
— Комиссар отстранил от полета из-за механика.
— Нашел время. Выпускайте летчика на задание.
Услышав приказ, Блажко быстро надел парашют, залез в кабину. Вышедший из землянки Хмара, увидев готовую к взлету машину, что есть духу побежал к ней. А моторист уже убрал колодки из-под колес и намеревался сесть на фюзеляж — так обычно сопровождали при рулении, иначе машина могла встать на нос. Хмара подбежал, оттолкнул моториста и в одно мгновение оседлал фюзеляж, обхватив руками киль.
Не останавливаясь на линии старта, самолет пошел на взлет.
— Хмара улетел! Блажко Хмару увез на хвосте! — кричали ребята.
Ветров и Локтев тревожно переглянулись.
— Задание? — тихо спросил Локтев.
— В зону, — так же тихо ответил Ветров. Он поднес к губам микрофон и заговорил: — Блажко! Выполняй полет по кругу. Развороты делай плавнее.
— Вас понял, вас понял, — услышал Ветров дрожащий голос летчика.
На земле все с тревогой наблюдали за этим необычным полетом.
Вот машина сделала четвертый разворот и начала планировать на посадку. Над лесом она быстро теряла высоту, и не успел Ветров сказать: «Подтяни» — машина плоскостью коснулась верхушки сосны. Казалось, еще мгновение — и катастрофа. Но взревел мотор, истребитель выровнялся и, пролетев несколько метров, приземлился.
— За такие фокусы отстраняю вас на два дня от полетов, — заявил перепуганным Блажко и Хмаре командир полка. — Ремонт плоскости за ваш счет.
— Есть не летать два дня, — в один голос отозвались они и повернулись кругом.
Комлев приземлился раньше Блажко. Узнав о случившемся, он ходил в сторонке, непрерывно курил. А когда Локтев отстранил виновников происшествия от полетов, не выдержал, и, подойдя вплотную к командиру, с волнением произнес:
— Это называется ускорили боевую подготовку экипажа? Старшему командиру не полагается отменять приказы младшего через его голову.
Локтев хотел ответить, но только метнул на Комлева виноватый взгляд.
Отделавшийся легким испугом Блажко ходил гоголем и острил по адресу Хмары. Механик же после этого еще больше замкнулся. Начнут с ним разговаривать командиры — устремит глаза в землю, буркнет что-то невнятное и, хоть, как говорят, кол на голове теши, — ни одного слова больше не добьешься. С товарищами тоже держался дичком.
И вот снова объяснение с командиром полка из-за Хмары.
В дверь постучали. Комлев очнулся от раздумья.
— Войдите!
В засаленной куртке вошел Виктор Хмара, Руки забинтованы, обгоревшие брови из белесых превратились в темно-рыжие.
— Расскажи, как ты до такой жизни дошел? — спросил Комлев.
Заложив руки за спину, Хмара переминался с ноги на ногу.
— Садись вот сюда, — Комлев, придвинув стул, посмотрел на механика из-под нахмуренных бровей.
Хмара, не выдержав взгляда замполита, опустил глаза, сел.
— Так и будем в молчанки играть?
— А что говорить-то? Если бы я нарочно, а то нечаянно...
— Фу ты, ясное море! — замполит даже сморщился от досады. — Как маленький! Что ты, не понимаешь? Намеренно или нечаянно выстрелил — результат мог быть один: сгорел бы самолет, а вместе с ним и ты.
Комлев встал, прошелся по землянке. Потом круто повернулся к Хмаре и спросил:
— Ну зачем ты к этой чертовой ракетнице лез? Какое тебе до нее дело?
— Я механик, и у меня есть дело ко всему на самолете, — не отрывая от пола глаз, пробурчал он.
— Ты толком расскажи, как все это произошло.
— Прочистил ракетницу, вставил ракету. Стал спускать собачку, а она выскользнула из-под окоченевшего пальца. Вот и выстрел, — глухо произнес он. — Не заступайтесь больше за меня, товарищ капитан, перед командованием. Пусть меня отдадут в трибунал и в штрафную роту отправят, только бы на передовую.
Он поднял глаза, и Комлев увидел в них мольбу.
— Я хочу в пехоту. Ведь вы видите, что у меня здесь все идет комом. Не могу я больше здесь, не могу. И душа, и думы мои там, на передовой.
Голос Хмары дрожал, говорить ему было трудно, но он спешил высказаться.
— У меня мать, сестренка за линией фронта, брат воюет танкистом, батя в партизанах. Когда кончится война, спросят, сколько я убил фашистов. Что отвечу?
— Скажешь, сколько обслужил боевых вылетов, — перебил его Комлев.
— Я вот этими руками хочу душить фашистов. — Хмара вынул из кармана фотокарточку и, подавая ее Комлеву, продолжал: — Вот за эту дивчину еще хочу рассчитаться. Невеста моя...
У Комлева защемило сердце от сознания, что он так мало знает людей.
— Ну что ж, ясное море, силой милому не быть! Пиши рапорт.
Переход на новый тип самолета одним летчикам давался легко, другим — с трудом. Многие перед первыми вылетами волнуются, в воздухе держатся напряженно и поэтому не замечают своих ошибок.
Как и раньше, первым в эскадрилье на новом самолете вылетел Егор Бугров. Доложив комэску о выполнении задания, получив замечания, он, уединившись, начал что-то записывать в свой самодельный блокнот.
Прилетел из зоны Семен Блажко.
— Мечта пилота! — вылезая из кабины, с восхищением заявил он, причмокивая губами и прищелкивая пальцами.
— Теперь будем хвоста драть фрицам, — сказал Бозор.
— Боря, не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Попилил бы ты лучше на «харитоше» еще. «Яша» растяп не любит, угробишь...
— И всегда ты, Сеня, плохо говоришь! Ну какой ты человек? — еле сдерживаясь, бросил в ответ Бозор.
— А думаешь, тебе и сказать ничего нельзя, если ты с начальством летаешь? Нет, скажу! Получше тебя летчики на «харитошах» продолжают топать, а тебе «яшу» дали. А почему? Ведомый замполита. Как же! Да и вообще, если бы не военком, пилял бы ты сейчас на «кукурузнике», молоко возил. Это уж как пить дать.
Бугров хотя и был увлечен своими записями, но услышал разговор пилотов, подошел к ним, спокойно проговорил:
— Сеня, брось блажить! Обуздай свое ботало... Ссора казалась неминуемой, но в это время Блажко вызвали к командиру эскадрильи.
— Не устал, лейтенант? — спросил Ветров.
— Никак нет! — отчеканил Блажко, браво вытянувшись перед комэском.
— Тогда еще один полет в зону сделаешь. — Обязательно и неоднократно, как сказал бы отец Пимен, усмотрев бутылку с коньяком, — забалагурил Блажко, но, видя, как нахмурился комэск, закончил: — Есть полет в зону!
Блажко улетел, а Мирзоев остался ждать своей очереди. Сердце жгла обида за военкома. Неужели все летчики думают так?
