уже никто не ждал. Даву вышел из палатки, поёжился, проглотил зевок. Голова то ли спросонья, то ли от выпитого накануне была тяжёлая.
— Рад видеть снова.
— Господин маршал, в лесу налетели на местных крестьян. По всей видимости, охотников. Все четверо были вооружены до зубов. Пришлось положить их на месте. Не поднимая шума. Действовали ножами.
— Это верно. Это верно, — кивнул Даву. — Другие вас не видели? Уверены?
— Кто видел, те мертвы.
— Молодцы.
Разведчики принялись докладывать обстановку.
— Как это? Только две дороги на Москву? — Маршал решил, что ослышался. — Двадцать две?
— Две. Смоленская и Калужская.
— А вокруг?
— Лес.
— Ну и страна. Лес… Ладно. А с этим что? — показал на труп. — Погиб в схватке с охотниками?
— Волк подрал. Когда возвращались. Преогромная тварь. Еле спаслись. Такое ощущение, что он понимал человеческую речь.
— Но-но, тоже вот, не фантазируйте.
— Но понимают же…
Даву остановил его:
— Это был самый обычный серый волк. И точка. Волк. Хм, — Даву покачал головой. — Да уж, изрядный лес, как я погляжу. Во Франции таких уж и не найти. Не помню, когда я сам видел в наших лесах волка. Возможно, никогда. Хорошо. Ступайте. Поешьте, выпейте. Ваша отвага не осталась незамеченной. Благодарю!
Сон слетел с него. Голова была ясной. Он велел адъютанту немедленно разбудить и созвать в его палатку генералов.
Когда было сделано, обвёл глазами лица. Все чуть помятые и опухшие спросонья. В глазах у всех сдержанное возбуждение. Как у любовника перед свиданием.
Карта ломко топорщилась на сгибах.
Маршал прихлопнул её ладонями:
— Итак, господа…
Вдруг Даву выпрямился. Остальные тоже. Все лица повернулись, все глаза заблестели, точно в них отразилось солнце. В палатку вошёл император. Склонил голову над картой:
— Великий час настаёт.
Даву глядел на блеск светила, не щурясь:
— Ваше величество. Всё готово к нашествию.
Глава 6
Старуха-княгиня выслушала Бурмина, на лице с отвисшей губой не появилось никакого выражения. Обе руки лежали на трости. Блёклые глаза глядели в никуда:
— Вот ведь, Клавдия, — скрипуче заговорила с ключницей, что стояла позади её тяжёлого кресла с колёсами и была не сильно моложе госпожи. — Иных наследнички только и навещают, чтобы деньги тянуть. А мой не таков. Гляди-ка, с подарочками явился. Где ж прикупил-то таких сопливых только?
Старший мальчик шмыгнул носом, покосился на младших: у них, что ли, гуж из носа? Но носы были чисты.
Бурмин улыбнулся и ответил по-французски:
— Бедным сиротам нужна женская забота. Я даже не знаю, как обращаться с детьми.
— Женись, вот и будет у тебя у самого дома женской заботы, хоть ложкой ешь, — ответила старуха по-русски, очевидно, для ключницы. Перешла на французский:
— Ну так с чего ж ты переметнулся? То ты якобинцем заделался и крестьян на волю распустил, теперь вот снова покупаешь.
— Я их, бабушка, не купил. А как бы вам объяснить, украл.
Старухе его тон не понравился:
— Ты что это, паясничаешь?
— Нет, бабушка. Точно украл. Не знаю сам, почему улыбаюсь. Повода нет. И смешного тоже ничего нет. Напротив, эти дети были в опасности и, возможно, по-прежнему в опасности, если останутся у меня. Но у вас никто не станет их искать. Знаю ваше доброе сердце, поэтому и приехал к вам без спросу.
Старуха молчала. Дети заскучали стоять смирно, начали переминаться и глазеть по сторонам. На цветастые обои, на шёлковые кресла, на портрет дамы с розой. Молчал и Бурмин. Старуха покачала тростью из стороны в сторону, точно это выражало её колеблющиеся мысли. Остановила. Снова перешла на русский:
— Клавдия, возьми этих — сведи пока в девичью. Освободи им комнату рядом с твоей. Постели, всё нужное — распорядись, — отмахнулась, перебрасывая докуку на ключницу.
— Палашку прикажете кликнуть?
— Позвоню, когда понадобится.
Ключница увела детей. Старуха убедилась, что дверь за ней затворилась. Теперь в голосе её не было брюзжания, точно она была актриса, которая ушла за кулисы и сняла костюм. Тревога была настоящей:
— Ничего больше не хочешь мне рассказать?
— Нет.
Старуха со вздохом протянула ему для поцелуя руку. Но когда он взял её ладонь в свою, крепко сжала пальцы, притянула его голову, поцеловала, оттолкнула:
— Будь осторожен.
— Не с чего, бабушка. Всё хорошо.
— Осторожность не вредит никому.
— Нет, — глухо ответил Бурмин.
Старуха вытянула дряблую шею, посмотрела в окно, как он вышел на крыльцо, надел шляпу, вскочил в коляску, коляска описала дугу и пропала из виду. А старуха так и сидела в своём тяжёлом, неповоротливом кресле. Тусклые глаза её переместились на портрет дамы с розой. Такой молодой, такой прекрасной. Молодая красота дочери больно шевельнула старухе истёртое сердце: сколько непрожитых лет… Она схватила и затрясла колокольчик. На звон тотчас явилась рослая мордатая девка, широкоплечая, как гренадёр. Её обязанностью было катать кресло с барыней по дому и
