растаяла, — осклабился Норов.
Надел шляпу и, не оборачиваясь, пошёл по бульвару, играя тростью.
Алину трясло от отвращения. Рука, где коснулся Норов, казалось, была покрыта слизью. Она вынула платочек, принялась остервенело тереть. Скомкала платок, выбросила на мостовую.
Решительно взяла вожжи. И опустила.
В самом деле, для человека, у которого и правда не может быть дел с господином Норовым, она слушала его слишком долго. Он, конечно же, понял это. Норов был ей мерзок, но что он не глуп — она признала. А мысли уже завертелись вокруг возможной идеи.
…И уж во всяком случае это было бы веселее, чем изображать паиньку на благотворительном базаре среди постных святош и гаденьких бедняков.
Но для нового плана следовало прежде всего переодеться.
Лошадь только удивлённо повернула морду вслед: Алина выскочила из коляски и взбежала по ступеням, едва не сбив с ног дворецкого, который отпер на бешеный треск дверного колокольчика.
Взбежала в свою уборную. Швырнула в кресло шляпу-гриб. Стянула трубой и бросила на пол лиловое платье. Распахнула дверцы шкапа.
— Барышня, чего изволите? — Позади неё округлила глаза запыхавшаяся горничная, которую напустил дворецкий.
— А! — Алина вытащила нужное платье, приложила к себе. Обманчиво невинного бледного цвета, оно просвечивало в стратегических местах, так что любой кавалер переставал слышать, что ему говорили, только глядел бараньим взглядом. То, что надо.
Понюхала.
— Вычищенное, вычищенное, — засуетилась горничная.
Алина уже извивалась в шёлковой трубе. Одёрнула вниз. Горничная помогла застегнуть. Наклонилась, подняла лилового урода:
— Это прикажете вернуть в лавку?
— Дарю! — бросила Алина на бегу. Шаги её прошелестели по лестнице, а горничная всё стояла, прижав комок к груди и ошалев от восторга. Повернулась к зеркалу. Покрутилась, любуясь:
— Какая прелесть… Какая прелесть! Какая невозможная прелесть!
Расчёт её оказался верен, и платье не подвело. Алина лишь приспустила шаль. Соски просвечивали сквозь ткань и напоминали смущённый карий взор. С того мига, как Алёша Ивин встретился с ним, он только краснел, блеял, но не мог отвести глаз. Алина торжествовала. Пора было менять тактическую позицию. Требовался уединённый уголок. Где их никто не потревожит. Но так как единственный раз, когда она была в доме Ивиных, вечер пошёл наперекосяк, то расположение и возможности комнат Алина запомнила плохо. К тому же не была уверена, дома ли граф и графиня. Помеха ей была ни к чему.
— У вас красивый сад. Какая прелестная сирень. Ах, мне так хотелось бы сорвать веточку и приколоть на платье.
Стеклянный Алёшин взгляд лёг ей на руку, которой она ненадолго — ненадолго! — прикрыла грудь:
— Вы позволите?
— А-а-а? М-м-м-м… да. Кхм.
Алёша поднялся, как лунатик, и поволокся за Алиной в открытые на террасу высокие окна.
Мари шла из теплицы, когда увидела, что конюший мужик под уздцы отводит от крыльца лёгкую коляску. Сердце Мари ёкнуло: первой мыслью было, что с визитом приехал Бурмин. Она пошла скорее. Увидев барыню, мужик остановился. Мари теперь видела, что ошиблась. Лошадь была английская, а не русская. А коляска — работы известного петербургского каретника Иохима. Недолго было гадать, у кого в Смоленске могла быть такая. Сердце её тяжело застучало.
— К нам гости никак пожаловали, Платон? — спросила она конюшего.
— Княжна Нес… — Мужик запнулся на незнакомом ему прежде имени. — Несы…
— Несвицкая?
— Она.
Щёки Мари загорелись. После того злосчастного вечера княжна не только не стала отсиживаться, чтобы благоразумно дать молве улечься, а скандалу затянуться, но и приехала с визитом без сопровождения матери, поправ всякие правила приличия. Чтобы это ни значило, ничего хорошего это не сулило.
Тревога барыни не ускользнула от внимания мужика:
— Изволите распорядиться о чём-нибудь?
— Что? А, нет, Платон. Нет.
Мари поспешила в дом, сама не своя от дурного чувства. В прихожей не выдержала, перешла на бег.
Но гостиная была пуста. В высоких окнах вздыхали занавески. Мари бросилась в сад, оглядываясь и прислушиваясь. Но не видела никого на дорожках, не слышала разговора. Сердце её колотилось уже в горле. «Беседка», — сообразила Мари, бросившись к белеющим в листве колоннам. В окнах насквозь никого не было видно, но это вовсе не значило, что никого там и не было. Видны те, кто стоит или сидит. Мари нарочно пнула песок и ойкнула.
Две фигуры вскинулись со скамьи и отпрянули друг от друга. Княжна Несвицкая стянула на груди шаль, точно закрыла занавес. Но Мари не сомневалась, что грудь её была обнажена. Алёша тяжело дышал и не знал, куда девать глаза. А ногу закинул на ногу, ибо был в тесных рейтузах. Мари сделала вид, что ничего не заметила:
— Княжна, какая неожиданность.
— Госпожа Облакова. У вас прелестный сад. Ваш брат был так любезен, показал мне его.
— Как мило. Я рада, что вы всё посмотрели. Что ж, вам пора, и мы только можем проститься.
Алина сузила глаза, но улыбнулась. «Ты у меня сначала повертишься. Посмотрим, надолго ли хватит твоих хороших манер».
— Нет-нет, я вовсе не спешу. Ваш брат пригласил меня с вами пообедать, и я с радостью приняла это приглашение.
Алёша хотел было… Но Алина была куда быстрее:
— Для меня большая честь быть в вашем доме. — Она выразительно посмотрела на Алёшу. — Что-то
