Пазл без рисунка - Валерий Александрович Акимов

Поют о Солнцах дети Солнца, отыскивают в очах друг у друга солнечные знаки безвременья и называют жизнью эти поиски светов

(Андрей Белый)

После просьбы Вали рассказать что-нибудь о себе я замялся, потому что рассказывать было нечего. Я собрался рассказать о тебе, но оставил это, и сказал, что, вот, закончил школу, приехал сюда поступать. Валя ответила, что я очень закрытый человек и что ей интересно, каков я за всеми этими заградительными завесами, что скрывают меня от мира. Я было ответил, что я целиком заградительная завеса, хранящая абсолютную пустоту, но смолчал. Я чувствовал исходящее от Вали загадочное притяжение, и мне становилось страшно – только не получалось вникнуть в причину страха. Кто она, откуда взялась? После всех речей о дальних островах бессознательного и Атмане я думал, что Валя видит меня насквозь, а её слова про «заградительные завесы» – просто баловство. Мною стремились завладеть силы, над которыми у меня отсутствовал какой-либо контроль и олицетворением которых являлась Валя. Мне хотелось поскорее вернуться в своё поднебесное царство, но стоило вспомнить, что царство сие возведено не моими руками, как, впрочем, и моя жизнь, тут же наступало разочарование – кукла и есть сама брошенность; это тело, покинутое духом; более не одушевлённая плоть. Лески – только имитация высшего начала; живая кукла – это бессмыслица.

Кукла – лицо самой смерти, символ запустения, она выражает лишь чью-то волю; моя суть заключена в правящих мною нитях.

Чай закончился.

Я размышлял о том, что не существую.

Как на вокзале.

Пластиковые стаканчики. Непереводимые наречия. Антрополог, наткнувшийся в джунглях на первобытное племя, так сказал об их языке: «они шумят». Сам он при этом удивился, как удалось ему выразить собственную мысль; антрополог засомневался в собственном языке. «Я тоже произвожу шум, – подумал он. – Они не понимают меня. Они думают, я из другого племени, размеры которого немногим меньше земного шара. Они думают, что я с другого берега реки; или что я пришёл сюда из-за лесов или из-за гор; они даже не знают, что такое континент. Я – это другое племя. Я – шум». Племя без рода, без идола; племя, которое никакой бог не вынимал из своего чрева, которое не было выблевано никаким архаическим животным, которое не произросло из особо редкого чёрнозёма; короче, никчёмное и неуместное племя, племя раздора, племя хаоса, племя сумятиц и междуусобиц, ибо происхождение его – это его же гибель, и только шум слышится, только шум. Страшное лицо кассирши. Страшное потому, что столовая с её типичным и, каким бы это утверждение ни казалось противоречивым, незабываемым дизайном интерьера, никак не располагает к красоте, хотя, если подумать, уродство и красота – это два имени одного и того же эффекта отчуждения; руки сами собой протягивают мелочь и забирают стаканчик с чаем. Бу-бу-бу. Ничего не слышно. Ор, смех. Это не школа, где столовка во время уроков пуста. В данном случае племя – это племена, как знак бесконечности – это бесконечность, а шум – одно-единственное слово, обозначающее несчислимое множество голосов и звуков, каждый из которых сливается с другими в нечленораздельную волну, что непрестанно перекатывается в пределах белых стен. Ходили слухи опять шумшумшум, что антрополог тот сошёл с ума; его нашли в каком-то лагере, где он валялся в лихорадочном припадке и всё пытался что-то произнести; бедняга, он перестал верить в язык, а вместе с ним – в саму идею коммуникации; никто нас не понимает; мы никого не понимаем; я никого не понимаю. Свободный столик. Неуютно и немного тоскливо. За спиной идёт оживлённое обсуждение предстоящей пересдачи политической истории. Следующая пара через полчаса. Русский язык и культура речи. Кристина отпила чай. Это же смешно! Зачем в универе нужен русский язык? Я всю жизнь говорю на этом языке, однако, что может послужить подтверждением лингвистической идентичности? Младенец лишь повторяет за родителями, те в свою очередь радостно восклицают: он говорит! Язык – это привычка, и как любая привычка, возникает он неизвестно откуда, продолжая, тем не менее, организовывать существование отдельной человеческой особи. Наступает время, когда ребёнок понимает, что у него есть тело; он начинает изучать его, он узнаёт, что одно тело может совокупляться с другим; скоро тело прочно заселяется в сознании тело это же слово это язык мы узнаём о теле благодаря привычке разве не наступает момент когда ребёнок понимает что у него есть язык даже взрослый человек редко задумывается над этим это же какой силы откровение должно произойти чтобы разум воспринял данную информацию любая идея любой образ это язык боже вот бытие это язык бог это язык вначале было слово какой силы должно быть откровение чтобы разум понял что он всегда находился находится в плену что плен его прочен что каждое его суждение только укрепляет стены разум есть узник и только заключённый разум может действовать нет работающего разума который не был бы сначала заточён я пришёл в себя вокруг меня воздвигли глухонемые стены язык сам себя запирает язык сам себя освобождает абабабуууууу пчччррр губки лепечут слюнки пузырятся меня не понимают Антрополог кричит, мечется в конвульсиях, врачи не знают, что ещё предпринять; они не представляют, какую агонию он сейчас переживает; перед глазами его каждую секунду встаёт одна и та же картина – аборигены, чьи лица выражают полное и абсолютно искреннее недоумение, ибо каждое слово его – это шум, который не схож ни с шумом ветра, ни с животным рёвом, ни с бормотанием дождя; его речь для них – это неслышимое. Меня не слышат! Чай горчит; стаканчик мнётся всякий раз, как пальцы обхватывают его, дабы поднести ко рту, где губы сжимаются, образуя тонкий проём, куда потечёт этот самый чай без сахара. Дальше уже не понятно, что происходит. Пусть чай должен быть горьким, сейчас он по вкусу и на чай не похож. Странный напиток. Наверное, вкус зависит от обстановки. Разумеется, на кухне, в тиши раннего утра, когда небо ещё бледное и солнце едва-едва поднялось над горизонтом, когда ты только что приняла душ и прохладная влага ещё осталась на теле, любая вещь, в том числе и вкус чая, ощущается иначе. Придётся привыкнуть; не