2. Камера. Режим
Камера на пятерых. Когда меня впустили, в ней уже было трое - все новички, с нашего этапа. Не успел я оглядеться, как снова загремели ключи, открылась дверь, и в камеру, навьюченный матрацем и прочим, вошел Озеров. Вот теперь нас полный комплект.
Стали осматриваться. Камера тесная. Метра 4,5 в длину, 2,5 в ширину около 12 квадратных метров, меньше трех метров на каждого. Прямо против двери, высоко над полом, маленькое окно, застекленное мутным непрозрачным стеклом с металлической сеткой - небьющееся. Через такое стекло и увидеть ничего нельзя, света даже днем проникает так мало, что в камере круглые сутки горит электрическая лампочка. Окно, конечно, с решеткой; кроме того, снаружи оно прикрыто щитом - "намордником" (намордник в тюрьме не на всех окнах, а только в камерах строгого режима; есть здесь и общий режим тогда окна без намордника). В старых, дореволюционной стройки, корпусах окна были вчетверо больше - их заложили кирпичом и на старой стене теперь ясно выделяется более новая кладка.
Вдоль двух глухих стен стоит по две железных койки, пятая под окном. Койки - это решетки из прутьев, они приварены к стене и устроены так, что их можно поднять, подогнув ножки, и прикрепить к стене. К правой стене, около окна, намертво прикреплен железный ящик - "буфет"; внутри он разделен на несколько клеток, в которых заключенные держат свои миски, ложки, кружки, хлеб. Посредине камеры к полу приварен маленький столик с железными ножками, возле него с двух сторон две небольшие скамеечки, тоже приваренные к полу. Осталось назвать еще один предмет меблировки - неизменную парашу около двери; без параши и тюрьма не тюрьма. Да, еще дверь обычная тюремная дверь с глазком и кормушкой, обитая железом, всегда заперта снаружи; глазок под стеклом с заслонкой со стороны коридора; кормушка тоже на запоре. Вся мебель в камере - стол, скамейка, "буфет", дверь - окрашена в темнокрасный цвет.
В камерах общего режима есть еще радио - обычно над дверью висит старенький динамик. Он работает от шести утра до десяти вечера; большая часть этого времени занята местным тюремным радиоузлом: нам сообщают о нарушениях - разумеется "нетипичных" и допущенных "отдельными" заключенными, зачитывают приказы и постановления о наказании виновных. Нередко выступают тюремные врачи с лекциями: "Как уберечься от туберкулеза", "Как предупредить желудочно-кишечные заболевания", "О вреде алкоголизма", "Как уберечься от венерических болезней". Советы известно какие: соблюдайте личную гигиену, гигиену питания, остерегайтесь случайных знакомств, не общайтесь близко с больными и т. п. В одной камере эти передачи с юмором слушают туберкулезники и здоровые: как им разделить общую парашу, как не дышать воздухом, зараженным мокротой? Остальные советы (мыть овощи проточной водой, тщательно пережевывать пищу, соблюдать необходимую диету) - может, и пригодятся когда-нибудь на воле, лет через пять, десять, пятнадцать... На строгом режиме заключенные лишены и этого развлечения.
Вот такие камеры тянутся вдоль коридора по обе его стороны. Есть камеры и на троих - "тройники". Одна сторона корпуса для заключенных обращена внутрь тюрьмы - к прогулочным дворикам и другим корпусам. Другой стороной здание выходит на кладбище - конечно, отделенное от нас, как и весь остальной мир, каменной стеной, запреткой и проволокой. Правда, из окон камер все равно ничего не видно; но со стороны кладбища иногда доносятся звуки похоронного марша единственные живые свидетельства того, что за стенами тюрьмы обычным чередом идет жизнь: вот - чья-то кончилась. Окно нашей камеры выходит в сторону кладбища.
С внутренней стороны по фасаду здания три входа: центральный и два боковых. Нас вводили через боковой; там на каждом этаже площадка и запертая дверь - в коридор. От центрального тоже ведет лестница на верхние этажи. Лестничные площадки делят здесь длинный коридор пополам; в каждую половину ведет дверь-решетка, запертая со стороны площадки. По каждой половине коридора, запертые в ней, как в клетке, расхаживают в мягких валенках надзиратели, заглядывая то в один глазок, то в другой. По инструкции, у надзирателей на этаже не должно быть ключа от двери-решетки - они в свое рабочее время тоже под замком, как и мы; но, конечно, как и везде, у нас эта инструкция нарушается. Все ключи от всех этажей у дежурного надзирателя; он сидит внизу, в дежурке. Есть еще и офицер, дежурный по корпусу.
Я уже упоминал, что наш корпус отгорожен от других высоким забором. По нашу сторону забора - прогулочные дворики для политзаключенных; по другую сторону - корпуса бытовиков, уголовников, больничный, баня. Часть зданий построена давно, еще до революции - когда нас водили в баню, мы обратили внимание на цифры: то ли 1903, то ли 1905 год. Тюремные корпуса, построенные в советское время, отличаются, как я уже говорил, тем, что окна у них сразу сделаны небольшие; а в старых - заложены кирпичом на три четверти и более свежая кирпичная кладка резко выделяется на старой стене.
Есть и еще отличие, на глаз сначала незаметное: более новые корпуса намного холоднее, там в камерах сыро, и дрожь пробирает даже летом, а уж зимой и в бушлате невозможно согреться. Заключенные, засунув руки в рукава бушлатов и подняв воротники, топчутся по камере, стучат ногой об ногу. А те, кому не хватило места для ходьбы, сидят, скорчившись, поджав колени, спрятав нос под бушлат. Тюремные шапки натянуты у всех до самых бровей. Наклонишь голову вправо - греешь правое ухо; а левое тем временем мерзнет... В старых, дореволюционных корпусах, хотя тоже каменных, значительно теплее и суше.
Корпус для политических, к сожалению, - новый.
Вся тюрьма обнесена трехметровой каменной стеной, а по обе стороны ее, как в лагере, колючая проволока в несколько рядов, вспаханная контрольно-следовая полоса. На сторожевых вышках - часовые с автоматами; ночью запретка ярко освещена прожекторами. В книгах пишут, что раньше, бывало, из тюрем запросто убегали. Теперь из тюрьмы не убежишь, особенно из политической. Камера под замком, этаж под замком, внутренний забор, запретка. И если бы оказался какой-нибудь сочувствующий надзиратель, то и он не смог бы помочь: система охраны и надзора устроена так, что надзиратели контролируют друг друга. У одного - ключи от камер, у другого от этажей. И решетку не подпилишь, чтобы бежать через окно по веревочной лестнице: ежедневно проверка, все осматривают, ощупывают, выстукивают... Словом, ничего не скажешь, тюрьма устроена на совесть.
Распорядок дня заключенных в тюрьме такой же, как и на спецу (только что на работу не гоняют): в шесть утра подъем, оправка, проверка, завтрак, обед, прогулка до или после обеда, ужин, проверка, в десять вечера отбой. От подъема до отбоя на койку лечь нельзя: заработаешь карцер семь-пятнадцать суток. Сиди, ходи, стой, дремли стоя или сидя - но ни в коем случае не лежа. К окну подходить запрещено... То есть можно подойти, чтобы открыть или закрыть форточку. Но если заметят, что ты подтянулся к окну и пытаешься хоть одним глазом глянуть на вольный свет - карцер обеспечен. Чем можно заниматься шестнадцать часов в сутки? только читать или писать. Тетради покупаем в ларьке: одну ученическую, в двенадцать листов, на полмесяца. Что написал - проверяют надзиратели, если что покажется подозрительным, отберут. Еще в камеру дают шахма ты, домино, книги, газеты из тюремной библиотеки (на каждого две книги на десять дней).
Однако через некоторое время чтение по шестнадцать часов в день теряет свою привлекательность для постоянно голодного человека. К тому же, если надзиратель увидит, что заключенные в камере читают, он выключает свет: он имеет на это право, ведь на улице белый день; а что в камере сумерки - это его не касается.
Один из заключенных в камере дежурит - дежурства по очереди. Его обязанность подметать и мыть камеру, во время оправки выносить и мыть парашу, докладывать начальству на проверке или при внеочередном посещении о том, сколько заключенных в камере, не было ли происшествий. Плохо выполнял обязанности дежурного - будешь наказан!
Петь, громко разговаривать, шуметь в камере запрещено, за нарушение вся камера будет наказана! Я уже говорил, что для заключенных в тюрьме существует два режима: общий и строгий. Когда я попал во Владимирку, порядок был таков: впервые попавший в тюрьму содержится для начала на строгом режиме два месяца; попавший в тюрьму не в первый раз - шесть месяцев (вот Бурову, например, предстояло шесть месяцев строгого режима, а Озерову и мне - по два); потом заключенные переводятся на общий режим, и строгий им полагается за какие-нибудь нарушения. С 1964 года обязательные два или шесть месяцев строгого режима отменены; теперь этот вопрос полностью на усмотрении начальства. Обычно всех заключенных держат на строгом и переводят на общий на полтора-два месяца, и только после того, как комиссия из тюремного начальства (с непременным участием врача) решит, что дальнейшее содержание на строгом режиме угрожает жизни заключенного. Подержат некоторое время на общем, очухается человек - и снова его на строгий. И так годами - ведь во Владимирке есть люди с десяти, пятнадцати, двадцатипятилетними сроками. Разница между этими режимами для человека, не испытавшего их на себе, может показаться ничтожной, - для заключенного она огромна. На общем режиме есть радио, на строгом - нет; на строгом окно с намордником - на общем нет; на общем прогулка по часу каждый день - на строгом полчаса в день, в воскресенье прогулки нет; на общем есть еще свидание раз в год - на тридцать минут.
