столиков, скамеек, стульев. В то время со мной еще был Кико, как на первой странице «Коррьере делла Сера».
Шикарный подарок сделал мне кузнец. Он изготовил две калитки зеленого цвета из кованого железа, в точности такого оттенка «зеленый прованс», как мы с Валерией обожаем, совершенно в романтическом стиле. Они были даже красивее, чем те, что я слала Валерии среди ночи, лазая по «Пинтересту». Джованни восстановил торец дома и стеллажи для книг. В апреле мы вновь были готовы к открытию. Но мы находились в изоляции. Нужно было ждать.
Тем временем мы с Пьерпаоло строили планы. Деньги, пожертвованные Тессой, позволяли нам замахнуться на большее. Наши мысли крутились вокруг дома – три этажа плюс погреб, – окна которого выходили прямо на книжный магазин и окружающий его сад. Этот дом пустовал уже давным-давно, и из всех его обитателей я помню только Ромео, внушительного здоровяка, сидевшего у порога в повязанном на талии фартуке, с корытом между ног. Он шкурил гипсовые фигурки, те самые, что какие-нибудь Валентино в новой одежке [31] или какие-нибудь Паникали, продавали на улицах Манхэттена.
Ромео был отцом Мери и мужем Терезины, портнихи, у которой моя мать училась портняжному ремеслу. Я воображала, будто Ромео – какой-то языческий бог, привратник деревни. Дом стоит на стратегически важном месте: на пересечении сбегающей вниз улицы делла Кьеза и переулка Сопра ла Пенна, идущего вверх до самого Кастелло.
Короче говоря, думали мы, думали и наконец купили его. В нашем воображении рисуется книжный магазин и при нем кафе, небольшая квартирка для нас и еще одна – чтобы была возможность приглашать с ночлегом писателей, переводчиков и самых разных друзей нашего книжного магазина.
* * *
Сегодняшние заказы: «Наши души по ночам» Кента Харуфа, «Кроха» Эдварда Кэри, «Лонгборн» Джо Бейкер, «Научи нас сидеть спокойно» Тима Паркса, «Кактус. Размышления, шутки, сатира» Альфонсо Берардинелли.
9 февраля
Идет дождь. Обещают похолодание и снег. Сейчас половина восьмого утра, и я пишу в комнатке на верхнем этаже. Раньше здесь был чердак, набитый всевозможным хламом – результатом той самой культуры, когда «мало ли что, пока оставим на всякий случай».
Ремонт дома, где я живу, провели быстро и неожиданно. Моя мать находилась во Флоренции и не знала о начале работ. Тех работ, что должны были полностью поменять устройство дома, унаследованного нами от тети Польды и тети Фени. Когда с помощью моей племянницы, Вани, мы разбирали чердак, то нашли пакеты с сотнями пуговиц, мотков веревок, застежек-молний и бутылочных пробок. Это трогало душу: за этим стоял целый уходящий мир. Моей матери сегодня сто один год и десять месяцев, и она упорно продолжает стирать хлопчатобумажные салфетки, полотенца, подгузники. Они расползаются, но она почти ослепла и не замечает этого.
И вот в том месте, где раньше было столетнее упорное выживание, теперь есть я со своим маком и есть замечательная терраса, откуда я могу видеть Прато-Фьорито.
Ночь – это мое царство. Я часто думаю об Альберто Мангеле в его амбаре, приспособленном под библиотеку в доме на юге долины Луары, о ночах, которые он проводит, бродя между своими тридцатью пятью тысячами книг, о самом амбаре, отбросившем свое очевидное земное предназначение, чтобы стать таинственным светящимся объектом, странствующим в нашей читательской ночи. Этот образ появляется у меня непосредственно из его книги «Библиотека ночью».
Альберто – мой маяк в ночи. Он открыл для меня Эдвидж Дантика, Энни Пру, Хелен Гарнер, Роуз Тремейн. Альберто был чтецом Борхеса в том смысле, что в возрасте девятнадцати лет ему довелось читать этой живой легенде, Борхесу, уже ослепшему, те книги, которые тот хотел прочитать. Все это он рассказывает в своей небольшой книжке «С Борхесом», которую непременно надо заказать для нашего книжного магазина.
Вскоре появляется Алессандра. Теперь по утрам она помогает мне ухаживать за матерью. Без нее я бы не справилась. Конфликты с матерью, ее неспособность ощутить мою любовь и моя неспособность – ее, уходят корнями в далекое прошлое. Это необъяснимо, но и неисправимо.
У Алессандры было трудное детство, она тоже была несчастлива по-своему. Но потом в один прекрасный день она вышла замуж за Клаудио, самого завидного жениха во всей деревне, и всем утерла нос. Они прекрасно подходят друг другу. Она со своими ругательствами, матерком направо и налево, смешными низкопробными картинками эротического содержания, которые она шлет в «Ватсапе» в группу «Красавицы» нашей деревни, и он – высокий, светловолосый, воспитанный настолько, что от него никогда не услышишь даже какого-нибудь «черт возьми». Они спасли наш книжный магазин от пожара тем прошлогодним утром 30 января. А этим летом на острове Джильо она прочитала книгу – возможно, первую в своей жизни. Клаудио был потрясен и, чтобы удостовериться, что его не обманывают глаза, сделал фотографию и отправил ее нам.
* * *
Сегодняшние заказы: «Увиденное и услышанное» Элизабет Брандейдж, «Моя жизнь. Записки суфражистки» Эммелин Панкхерст, «Мисс Остин» Джилл Хорнби, «Лолли Уиллоуз» Сильвии Таунсенд Уорнер, «Последние вещи» Дженни Оффилл, «Пенелопиада» Маргарет Этвуд, «Сердце розы» Сердара Озкана.
10 февраля
Дождь льет и льет без перерыва. Сад, должно быть, уже превратился в болото. Меня это печалит. Нужно позвонить садовнику, спросить, когда можно ждать нового появления травы, пионов, роз, и потом узнать по поводу обрезки веток у персиковых деревьев и диких слив. Об обрезке позаботится Фабио, мой племянник. В субботу и воскресенье обещали солнце. Будем надеяться.
В книжном магазине есть одна секция, которую я особенно люблю. Это биографии. Скажем так, между Прустом и Сент-Бевом я всегда была на стороне Сент-Бева. Тот, кто пишет, не занимается математикой, но пытается проникнуть в сокровенное, в навязчивые идеи, в зоны, выходящие за пределы существующего.
Почему Чезаре Гарболи [32] помешался на Пасколи, поэте, которого он не любил? В его бумагах крылась какая-то тайна, и Гарболи должен был ее разгадать, поскольку именно там и зарождалась поэзия. У тайны было имя, и это Ида: ласточка Ида [33], которая выходит замуж – и разражается конец света. Брат запирается дома, не идет на свадьбу, пишет ожесточенные и уязвленные письма, что Ида разрушила гнездо, которое он с таким трудом обустроил. Как только можно думать, что все это не имеет отношения к «Песням Кастельвеккьо»?
Чезаре Гарболи, как и Джованни Пасколи, в один прекрасный день покидает Рим, чтобы обосноваться в фамильном доме в Вадо, недалеко от Камайоре. Он умрет 11 апреля, в воскресенье на Пасху 2004 года. Пасколи же умер в субботу 6 апреля, накануне Пасхи 1912 года. Из этого переплетения их сложных, запутанных историй родились «Тридцать семейных стихотворений Джованни Пасколи» – шедевр Чезаре Гарболи.
Мы все были влюблены в Чезаре: Маринелла, работавшая в архиве Кастельвеккьо; Андреа, которая тогда была главой провинции и доверяла ему важные поручения, каждый раз рискуя, что коренные жители Лукки ее линчуют; Сабрина, моя задушевная подруга и коллега по прежним золотым временам.
– Мне нужно позвонить Гарболи, потому что его хотят кое-куда пригласить, а он не желает идти. Сделаю так: позвоню ему и притворюсь, будто это не я.
Сабрина набирала номер и, старательно изменив голос, произносила:
– Дорогой профессор, я звоню вам из театра «Политеама», мы вам будем очень признательны, если вы прочтете у нас лекцию о Мольере…
– Ну слушай, Сабрина, у меня столько дел…
Однажды летом я приехала его навестить в дом в Виареджо, и он отправил меня купить ему шесть бутылок воды. На фоне дома можно было увидеть место проведения фестиваля, с праздничными платформами, с реявшим в июньском воздухе Берлускони. Казалось, будто все так и рассчитано: литература постепенно умирала.
Среди биографий у нас всегда в наличии разные книги об Эмили Дикинсон, Сабине Шпильрейн, Джейн Остин, Вивиан Майер, Дафне Дюморье, Эмили и Шарлотте Бронте, Вирджинии Вулф, Вите Сэквилл-Уэст, Колетт, Зельде и Скотте Фицджеральдах, Виславе Шимборской,
