несколько женщин пекли, варили и крутили конфеты. Голову закружило: то ли от запахов, то ли от прошедшей ночи.
Всю эту ночь я вспоминала. Себя, свою жизнь, свои истории. Пересобирала их и будто ткала новое полотно, хоть и из прежних материалов. Они уже не казались мне ни грустными, ни веселыми. Просто разными историями, наполнявшими меня.
– Конечно, готовимся, – улыбнулась Ойнур. – Четвертый день сентябрьской луны! Как же!
В детстве это звучало как заклинание. И только сегодня оно стало понятным. Просто Ойнур отмечала свои года по-своему.
– Но у меня нет подарка, – смущенно ответила я, и весь сон улетучился. Как же я не догадалась?
– Ну ты же понимаешь, что мы сегодня растянем шатер? Приходи, это и будет подарком для нас обеих, – ничуть не расстроившись, ответила Ойнур так, что и не было сомнений, что ее это действительно порадует.
К вечеру на поляне недалеко от города Ойнур вместе с пришедшими друзьями поставили небольшой шатер лилового цвета. Мы долго болтали обо всем на свете. Старые друзья предавались воспоминаниям, поздравляя Ойнур. Я слушала их, словно сказки о каких-то давних народах. Но в то же время они были очень близки и понятны.
Ближе к ночи все вышли на улицу. Мы развели костер, и кто-то, достав пожелтевший бубен, украшенный цветными лентами, стал зачинать ритм.
– Станцуешь со мной? – Ну как я могла отказать ей?
Тем более под эти ритмы и так внутри все начинало двигаться, стуча в унисон. В какой-то момент я ощутила, как этот звук заполнил меня. Я слышала его так громко, что чувствовала биение сердца во всем теле. Будто оно и было одним большим сердцем. На глазах выступили слезы – не боли или облегчения. Это были слезы счастья.
– Многие из нас, возвращаясь из своих путешествий по подземелью или в ночи, приходят со знанием. Мы становимся знающими, но, бывает, оставляем там свое сердце и счастье чувствования. Я рада, что твое к тебе вернулось. Это лучший подарок сегодня. Теперь ты можешь уйти, оно само поведет тебя. А можешь остаться и посмотреть, куда приведут наши вместе.
Мой выбор был очевиден. Через пару дней мы отправились дальше, взяв с собой лиловый шатер.
проснулась от жуткого холода. Ойнур сидела рядом, будто ждала моего пробуждения.
– Ну наконец-то, неужто навсегда спящей красавицей остаться захотела?
– Единственное, чего мне сейчас хочется, – это согреться.
Пока я оглядывалась по сторонам, Ойнур принесла большую пиалу с травяным отваром. Мы оказались в большой цветной юрте размером, наверно, с целый дом в нашей деревне. В центре горел огонь, над которым развевались цветные шарфы, словно танцуя в теплых потоках воздуха, поднимаемых огнем.
– Где это мы? – Я попробовала подняться и выбраться из-под кучи штопаных одеял.
– Не переживай. Мы дома. Я дома, а значит, и ты тоже. Уже пару дней как приехали. Ты простудилась, – с заботой улыбнулась Ойнур, – и проспала в лихорадке все эти дни.
Я уже знала эту улыбку, старуха что-то недоговаривала. Но в эту минуту так не хотелось расспросов и ненужных попыток понять происходящее, что я просто взяла пиалу и сделала глоток терпкого согревающего отвара. У меня и правда было ощущение, что я дома.
Потихоньку силы стали возвращаться. Будто с каждым следующим глотком тело оживало, от пяток до самой макушки наполняясь теплом, покалывавшим ладони. Я обошла всю юрту, рассматривая ее устройство.
Ойнур так и сидела рядом с кроватью, на поверку оказавшейся кучей сваленных шкур и шитых одеял.
– Здесь нет зеркал, но можешь мне поверить, тебе будет чему удивиться.
– Снова ты со своими загадками.
– Никаких загадок. Просто духу тоже иногда нужен отдых. А нам – обновление духа. Не торопись, у нас еще много времени. То, что силы стали возвращаться в тело, еще не значит, что они наполнили тебя. Подожди, сама почувствуешь. Хотя, вижу, ты уже и не спешишь.
Я посмотрела на Ойнур, и впервые мне почудилось, словно я совсем ее не знаю. И в то же время будто мы были знакомы тысячи лет.
38. Все, кто нужен, всегда рядом
ажется, мы не выходили из юрты всю первую неделю нашего пребывания на новом месте. Почти все женщины каждый день с утра отправлялись на сборы трав и кореньев и были заняты их обработкой до самого вечера. Мужчины же – кто ушел на промысел, кто уехал в ближайший город. Мне это даже нравилось. Не нужно было знакомиться со всеми сразу и участвовать в общественной жизни.
– Еще успеется, а пока здесь есть все, кто тебе сейчас нужен, – спокойно сказала Ойнур, будто между делом, пока мы готовили обед.
– Это ты про себя?
– Ну и про себя тоже. – Она улыбнулась. – И про тех, кто есть в тебе и за тобой.
Я помнила, с каким теплом старуха рассказывала про свой род и как женщины в деревне делились своими историями, когда мы собирались вместе в доме Ойнур. Кто – оплакивая, а кто – рассказывая истории о любви и о своенравии своих.
– У нас чтят своих родных и заботятся друг о друге, живы они или уже нет. Вы ведь тоже навещаете и поминаете своих. Это самая крепкая связь, что бы между нами ни происходило. И твои о тебе тоже заботятся, иначе отправилась бы ты со мной. – Ойнур снова улыбнулась, желая смягчить разговор о семьях.
А я загрустила, вспоминая о своей матери и бабушках.
– Вижу, о чем ты грустишь, знала я твоих в разные времена. Так бывает, что мы теряем своих родных еще при жизни. Не у всех она легка, и каждый справляется, как умеет. Порой в людях остается так мало жизни, что сил хватает только на самое необходимое. Но знаешь, у тебя всегда есть твое сердце, которое продолжает любить, иначе и не болело бы. И за тобой всегда есть много-много матерей. Они все – твои матери. Ты можешь молиться о них и продолжать любить. Свою жизнь и их тоже, потому что только это и исцеляет. Они так же молятся за нас. Просто их молитвы слышны не словами – во снах, в песнях ветров или в потрескивании костра темной ночью, когда кажется, что кто-то тихонько приобнимает тебя за плечи. Так, что приходят слезы.
Я слушала Ойнур, и что-то распускалось внутри, выступая слезами. Распускалось не как цветок, а словно запутанный клубок ниток развязывался под неслышные молитвы. И мне впервые захотелось поутру выйти с женщинами за травами. Чтобы послушать те самые песни ветров и первых ростков.
39. Про камни и бабушку Аюну
–
у, что молчишь?
– Да нечего сказать.
Выдох. Мы уже несколько месяцев жили в деревне Ойнур. Если так можно было назвать десяток юрт у реки. Я подружилась со всеми, и вроде все шло хорошо: спокойно, кров есть, и забот хватает. Но словно что-то оставалось невысказанным.
– Приятно носить только драгоценные камни. С булыжником-то совсем не то, – иронично, с доброй улыбкой проговорила Ойнур. Она знала про мой камень на сердце.
– Да, ты права, но как с ним быть, я не знаю.
– Как, как? Как со всеми такими же. Вода камень точит, слышала?
Старуха достала откуда-то лоскут ярко-синей ткани.
– Пойдем.
Мы подошли к реке. Вода уже была слишком холодной для купания. И Ойнур уж точно не была любителем остужающих заплывов.
– Садись. Видишь вон тот камень на берегу? Когда-то он был еще больше, но река быстрая. И за годы, омывая его день
