завтра явлюсь въ комитетъ.
И тутъ же онъ вскричалъ извощика и сказалъ нѣжно Зинаидѣ Алексѣевнѣ:
— Поѣдемте, дитя мое. Успокойтесь. Васъ никто не возьметъ.
Когда они сѣли въ сани, Кучинъ спросилъ:
— Гдѣ вы живете?
— Въ Моховой, — съ трудомъ выговорила Зинаида Алексѣевна; зубы ея стучали точно въ лихорадкѣ.
— Это слишкомъ далеко! Вамъ надо сейчасъ же согрѣться и успокоить ваши нервы. Я живу въ двухъ шагахъ отсюда. Ко мнѣ вы можете заѣхать. Вы видите, я уже почти старикъ и другъ всѣхъ женщинъ, ищущихъ нравственной поддержки.
— Благодарю васъ, — шепнула Зинаида Алексѣевна. Лихорадка дѣйствительно начала бить ее.
Черезъ пять минутъ они были уже у подъѣзда тото дома, гдѣ жилъ Степанъ Ивановичъ. Онъ бережно высадилъ ее изъ саней, подалъ ей руку и пошелъ по лѣстницѣ, съ заботливостью поглядывая на нее. Имъ отворила горничная.
— Пожалуйте, вотъ сюда, — указалъ Кучинъ на дверь въ свой кабинетъ. — Не раздѣвайтесь здѣсь, простудитесь.
Онъ ввелъ ее въ небольшую узкую комнату съ однимъ окномъ, гдѣ стоялъ сладкій запахъ, немного отшибающій мятой.
— Вотъ отдохните на этой кушеткѣ, дитя мое.
Она сѣла.
— Я сейчасъ велю подать вамъ чаю. Прилягте, не церемоньтесь.
Онъ тихо вышелъ, кивнувъ ей ласково головой. Оставшись одна, Зинаида Алексѣевна оглядѣла кабинетъ и тотчасъ же почувствовала во всемъ тѣлѣ томленіе. Въ кабинетѣ было очень натоплено. Она сняла съ себя шубку, платокъ и даже кругленькую мерлушковую шапочку, которую покрывалъ платокъ. Щеки ея горѣли, въ вискахъ стучало; она должа была опуститься на кушетку и даже прилечь немного головой на спинку ея.
«У кого же это я?» — спросила она про себя и продолжала разглядывать комнату. Запахъ, стоявшій въ кабинетѣ, очень подходилъ ко всей его обстановкѣ. Письменный столъ придвинутъ былъ къ окну. На немъ стояло множество всякихъ вещицъ, очень дешевенькихъ и ненарядныхъ. Надъ столомъ висѣли по стѣнѣ фотографическіе портреты. Зинаида Алексѣевна по контурамъ догадывалась, что это все женскія лица. На окнѣ три горшка съ кактусами. Никакихъ принадлежностей куренія не замѣчалось. Книги стояли въ самой простой библіотекѣ безъ стеколъ. Надъ кушеткой висѣла небольшая лампочка и подъ ней зеркальце.
«Небогатый чиновникъ-хотостякъ» — подумала Зинаида Алексѣевна. — Зачѣмъ же я у него буду оставаться? Онъ такой славный; но лучше же попросить его ко мнѣ… да и зачѣмъ ему знать, кто я… Онъ не станетъ же допытываться, если онъ порядочный человѣкъ».
Волненія ея стихало, только ей захотѣлось спать, глаза такъ и слипались.
«Надо домой, — думала она, съ трудомъ раздѣляя вѣки. Рука ея начала искать на кушеткѣ шапочку и платокъ. Но сонъ внезапно овладѣлъ ею, точно кто-нибудь опоилъ ее. Когда она очнулась, она услыхала голосъ своего покровителя.
— Вы очень слабы, дитя мое. Не хотите-ли, я васъ прикрою?
— Нѣтъ, нѣтъ, — заговорила она, поднимая голову. — Я чувствую себя прекрасно.
Она приподнялась. Передъ ней на столикѣ стоялъ чай, стаканъ воды и два пузырька съ лекарствомъ. Тутъ только она разсмотрѣла Кучина. Онъ сидѣлъ на стулѣ, наклонясь къ ней. Его волосы, носъ, губы, — все это сливалось въ полусвѣтѣ комнаты въ желтое пятно. Зинаида Алексѣевна не могла опредѣлить его лѣтъ. Онъ не похожъ былъ ни на чиновника, ни на помѣщика, ни на купца.
— Примите немного капель. Вотъ, позвольте, я вамъ накаплю на сахаръ.
Она молчала и глядѣла на него. Онъ взялъ синенькій пузырекъ и началъ бережно, считая, капать на кусокъ сахару.
«Холостякъ онъ? — спросила опять про себя Зинаида Алексѣевна. Ей стало жутко. Но вотъ за дверью раздался шепотъ двухъ женскихъ голосовъ.
— Подала чай? — спросилъ одинъ голосъ, уже не молодой.
— Подала-съ.
Отвѣчала навѣрно горничная.
— Спитъ? — продолжалъ первый голосъ.
— Пѣтъ; кажется, проснулась.
— Спроси Степана Иваныча, не нужно-ли горчиш-никъ приготовить?
— Да они-бы сказали.
«Нѣтъ, не холостой — успокоилась Зинаида Алексѣевна. — Съ горничной говоритъ барыня».
— Примите, это васъ успокоитъ.
Кучинъ подалъ ей на чайной ложкѣ кусокъ сахару.
— Что это такое? — наивно спросила она.
— Не бойтесь, это лавро-вишневая вода съ дигиталисъ. Это подѣйствуетъ сейчасъ и на нервы, и на серд-цебіе.
Зинаида Алексѣевна совершенно по-дѣтски взяла въ ротъ кусокъ сахару я стала его разгрызать.
— А потомъ напейтесь чайку.
Кучинъ налилъ ей самъ и подалъ чашку.
— Какой вы славный, — заговорила Зинаида Алексѣевна. — Безъ васъ я не знаю, чтобы со мной было.
— Вы мнѣ разскажете потомъ вашу исторію. Въ настоящую минуту вамъ надо…
— Нѣтъ, нѣтъ, — перебила она Кучина: — я совсѣмъ оправилась. Вы за меня заступились, надо же вамъ’ знать, кто я такая.
— Я вижу, дитя мое, что вы прекрасная и симпатичная дѣвушка. Не смущайтесь, это была грубая ошибка. Она-бы во всякомъ случаѣ разъяснилась. Но я понимаю, какъ вы должны были возмутиться подобнымъ насиліемъ…
— Можетъ быть, сама виновата, — проговорила съ недоумѣніемъ Зинада Алексѣевна.
— Какъ же это могло случиться?
— Вы такой хорошій человѣкъ, я съ вами буду говорить, какъ съ другимъ. Во мнѣ вы видите вовсе не рѣдкій теперь экземпляръ.
Кучинъ вздохнулъ. Зинаида Алексѣевна поняла этотъ вздохъ.
— Нѣть, вы меня не поняли: я вовсе не погибшее созданіе. Я дѣвушка, и вы можете мнѣ вѣритъ. Про себя я сказала вамъ правду: я дѣйствительно не рѣдкій теперь экземпляръ. Мнѣ ужасно скучно. Вотъ моя болѣзнь; я знаю, что вы мнѣ сейчасъ на это скажете: трудитесь, трудъ освѣжаетъ и т. д. Все это я двадцать разъ слышала; но позвольте мнѣ не останавливать на этомъ. Я вовсе не лѣнива по натурѣ; только я не вижу ничего въ безвкусномъ трудѣ. Я продолжаю. Жила я въ провинціи, жила въ Москвѣ. Вотъ уже около году болтаюсь здѣсь. Начала я искать людей.
— Знаю, знаю, — проговорилъ Кучинъ съ наклоненіемъ головы и мягкой усмѣшкой.
— Вы думаете, быть можетъ, что я искала людей вотъ какъ теперешнія передовыя женщины ищутъ, чтобы создавать новую жизнь? Нѣтъ, я такъ высоко не мѣтила. Мнѣ просто хотѣлось отыскать какую-нибудь занимательную личность: поумнѣе, поживѣе, поэнергичнѣе, непохожую на всю ту кислятину, которая называется у васъ мужчинами.
Кучинъ тихо разсмѣялся.
— Правда, правда, — прибавилъ онъ, заправляя за лѣвое ухо свои волосы.
— Ну, вотъ я и металась изъ стороны въ сторону, и наскочила наконецъ на человѣка побойчѣе другихъ. Онъ мнѣ показался оригинальнымъ типомъ. Мы съ нимъ сошлись скоро, потомъ онъ измельчалъ въ моихъ глазахъ. Я увлеклась другимъ типомъ, который показался мнѣ очень крупнымъ. Но въ немъ я еще скорѣе увидала пошлость. Тутъ меня окончательно засосала тоска. Первый типъ опять подвернулся. Я уже безъ оглядки кинулась къ нему.
— Вы ему отдались? — произнесъ Кучинъ.
— Нѣтъ, — отвѣтила рѣзко Зинаида Алексѣевна. — До этого не дошло; но онъ, конечно, пользовался всѣмъ, чѣмъ только можно съ
