дѣвушкой, у которой… въ жилахъ течетъ не молоко. Я вамъ это говорю такъ смѣло потому, что вы все способы понять: я это вижу. Вотъ тутъ и завязывается узелъ моей сегодняшней исторіи.
Кучинъ пододвинулся и удвоилъ вниманіе.
— Я живу въ меблированныхъ комнатахъ. Комната у меня маленькая. Изъ сосѣдняго нумера все слышно. Герой моего романа разсудилъ, что намъ неудобно имѣть у меня нѣжныя свиданія. У него на квартирѣ тоже было неудобно: слишкомъ много являлось къ нему всякаго народа, а приходитъ въ очень поздніе часы я сама не хотѣла. Мы и стали видѣться въ гостиницѣ, и всегда въ одинъ и тотъ же часъ. Гостиница — та самая, гдѣ со мной случилась сегодня исторія, на углу Вознесенской.
— Соображаю, соображаю, — шепталъ Кучинъ.
— Разумѣется, корридорный меня зналъ; если надъ женщиннами существуетъ здѣсь такой надзоръ, то, конечно, на меня должны были обратить вниманіе.
— Да, да, — какъ бы про себя поддакивалъ Кучинъ.
— Вотъ уже недѣля прошла съ того дня, какъ я окончательно разорвала всякія сношенія съ моимъ дѣльцомъ. Мнѣ его совсѣмъ не нужно, и я ни мало не тосковала о немъ; но на меня напала опять хандра и… вы, пожалуй, не повѣрите мнѣ, я начала шататься по улицамъ… каждый вечеръ попадала я на Вознесенскій, и почему-то меня всегда тянуло мимо той гостиницы, куда мы ѣздили вдвоемъ. Сегодня у подъѣзда меня схватилъ какой-то господинъ. Остальное вы знаете.
Послѣ небольшой паузы Кучинъ громко вздохнулъ.
— Вашъ разсказъ, дитя мое, — сказалъ онъ: — ды-шетъ правдой. Мнѣ васъ очень жалко. Я знакомъ съ этими страданіями женской души.
— Пройдетъ, — выговорила Зинаида Алексѣевна, улыбнувшись.
— Дай Богъ, дай Богъ. Я теперь вижу, какъ все это случилось. Разумѣется, вы, по неопытности, не могли предполагать, что навлечете на себя подозрѣніе. Мнѣ уже не разъ приводилось сталкиваться съ полицейскимъ надзоромъ…
Зинаида Алексѣевна вопросительно поглядѣла на Кучина.
— Вы развѣ особенно интересуетесь?
— Да, — отвѣтилъ онъ, опуская глаза. — Я служу всѣмъ интересамъ страждущей женщины. Для меня всего дороже возстановить человѣческую личность въ каждомъ женскомъ существѣ. Ваше душевное недовольство такъ сильно оттого, что вы лишены всякой духовной поддержки. Вы живете ненормально.
— Это правда, — отвѣтила Зинаида Алексѣевна, задумавшись — я живу безъ всякаго толку.
— Вы меня еще не знаете, — заговорилъ оживленнѣе Кучинъ. — Присмотритесь ко мнѣ, и вы будете больше довѣрять мнѣ. Если вамъ угодно, я введу васъ въ весьма симпатичный кружокъ лучшихъ нашихъ женщинъ.
— Пожалуйста! — вскричала Зинаида Алексѣевна.
И, помолчавъ, она сказала:
— Да кто вы такой? Я такихъ людей, какъ вы, еще не встрѣчала.
Кучинъ нагнулся, закрылъ совсѣмъ глаза и, точно слушая себя, заговорилъ:
— Я самый обыкновенный смертный. У меня нѣтъ ни талантовъ, ни замысловъ личнаго честолюбія. Живу и даю жить другимъ. Желаю всѣмъ сердцемъ служить безсмертной идеѣ человѣчности.
Звукъ его голоса показался Зинаидѣ Алексѣевнѣ нѣсколько приторнымъ и слащавымъ, но вся его личность очень ее занимала.
«Это какой-нибудь филантропъ, — подумала она. — Напрасно у него тонъ такой. Должно быть, отъ привычки говорить слишкомъ мягко».
— Что-же вы теперь намѣрены дѣлать, дитя мое? — спросилъ Кучинъ.
— Не знаю, не знаю.
— Не оставайтесь однѣ.
— Вы позволите мнѣ, — спросила Зинаида Алексѣевна: — заходить къ вамъ?
— Пожалуйста, пожалуйста, дайте мнѣ возможность вывести васъ изъ вашего печальнаго душевнаго настроенія. Право, въ жизни столько жертвъ и страданій, для которыхъ такъ немного нужно участія.
Зинаида Алексѣевна встала и протянула руку Кучину. Онъ тоже поднялся.
— Вотъ сейчасъ, — заговорила она тронутымъ голосомъ: — мнѣ представилась сегодняшняя сцена; я почувствовала, какъ много я вамъ обязана.
— Помилуйте, вто простое недоразумѣніе.
— Да, но оно Богъ-знаетъ къ чему-бы повело. Мнѣ даже теперь страшно становится…
— Не прикажете-ли проводить васъ? — спросилъ Кучинъ.
— Ахъ, пожалуйста, не безпокоитесь. Я чувствую себя прекрасно.
Она назвала себя по фамиліи и сообщила ему свои адресъ. Онъ сдѣлалъ тоже и обѣщалъ навѣстить ее на другой же день.
Зинаидѣ Алексѣевнѣ очень хотѣлось спросить его: женатъ-ли онъ или нѣтъ, но она воздержалась. Она поспѣшно надѣла свою шубку, шапочку и платокъ и еще разъ пожала руку Кучину. Въ передней ей отворила дверь горничная. Другой женской фигуры она не замѣтила, хотя и бросила испытующій взглядъ въ полуоткрытую дверь. Кучинъ проводилъ ее на лѣстницу.
VII.
«Правда или ложь все, что она мнѣ наговорила?» спросилъ про себя Степанъ Ивановичъ. Онъ припоминалъ голосъ, манеру молодой дѣвушки, выраженіе ея лица, и долженъ былъ сознаться, что такая личность не могла быть заподозрѣна въ чемъ-либо, отзывающемся тайнымъ развратомъ. Степанъ Ивановичъ чувствовалъ себя возбужденнымъ и вообще очень пріятно настроеннымъ. Онъ въ своей практикѣ не встрѣчалъ еще такой оригинальной и бойкой особы. Наружность ея сразу привлекала его. Въ ней было что-то новое и задирательное. Въ томъ, какъ она разсказала свою исторію, чувствовалась натура. Только съ большимъ природнымъ умомъ и тактомъ можно такъ свободно ввести постороннего человѣка въ такія подробности своей интимной жизни. Сколько дѣвушекъ начали бы путаться, лгать безъ всякой надобности, интересничать; ничего подобнаго не было въ разсказѣ Зинаиды Алексѣевны. Степану Ивановичу особенно польстило то довѣріе, съ которымъ она обратилась къ нему. Другая сдѣлала бы это вовсе не съ такой широтой чувства и довѣрія къ личности того, кто принялъ въ ней участіе.
Ему сильно захотѣлось «пріобщить» поскорѣй эту симпатичную женскую личность къ своей дѣятельности. Въ этакихъ скучающихъ дѣвушкахъ находилъ онъ гораздо болѣе энергіи, чѣмъ въ тѣхъ рутинныхъ сотрудницахъ, которыя надѣвали на себя одинъ мундиръ гуманности и филантропіи.
Долго не могъ Степанъ Ивановичъ собрать мысли такъ, чтобы засѣсть за свой ночной трудъ. Все ему видѣлась въ полусвѣтѣ кабинета изящная фигурка Зинаиды Алексѣевны, глазки смотрѣли такъ игриво и завлекательно и голосокъ звучалъ такъ мило, и вся головка, укутанная въ бѣлый платокъ, такъ граціозно отдѣлялась отъ темноватаго фона комнаты.
«И такая прелестная особа, — думалъ Степанъ Ивановичъ, тихо улыбаясь, — не знаетъ, что съ собой дѣлать, хандритъ и мечется изъ стороны въ сторону. Ясно, что любовь еще не коснулась ея. Но какъ заставить ее полюбить?»
И уже не одно служеніе человѣчеству, не одно врачеваніе его недуговъ готовъ онъ былъ предложить Зинаидѣ Алексѣевнѣ…
А она, и дорогой, и вернувшись домой, продолжала все соображать: кто могъ быть Степанъ Ивановичъ Кучинъ, и отчего во всей его личности было что-то ей совершенно неизвѣстное? Существуютъ же, значитъ, люди, въ томъ же городѣ Петербургѣ, которые посвящаютъ жизнь свою служенію высшимъ задачамъ, а не одному обработыванію своихъ дѣлъ въ разныхъ формахъ и размѣрахъ, начиная съ размѣровъ генерала Саламатова и кончая грошовымъ аферистомъ? Зинаида Алексѣевна увидала въ своемъ новомъ покровителѣ человѣка,
