много времени убила въ Петербургѣ на возню со всякой дрянью.
IX.
Катерина Николаевна пріѣхала къ Борщову утромъ и объявила ему, что она больше къ мужу не вернется. Онъ не сразу повѣрилъ ей. Онъ боялся новаго объясненія съ мужемъ.
Какъ только Борщовъ убѣдился въ томъ, что Катерина Николаевна дѣйствительно простилась съ своимъ мужемъ, онъ совсѣмъ преобразился. Не гордость побѣды на-подняла его, а сознаніе, что вотъ такая прекрасная женская личность не захотѣла предаваться обыкновенному свѣтскому обману, а смѣло разорвала связь, потерявшую для нея всякое содержаніе, и взяла на себя отвѣтственность на этотъ смѣлый шагъ.
Съ глазу на глазъ, они-бы бросились другъ другу въ объятія; но ихъ сковывалъ еще какой-то особый стыдъ. Сдержанность Борщова сильно дѣйствовала на Катерину Николаевну. До сихъ поръ онъ не позволилъ себѣ ни одной ласки — съ такой строгостью смотрѣлъ онъ на свои отношенія къ ней во все то время, пока она считалась женой Повалишина.
Сейчасъ-же представился вопросъ: гдѣ останется Катерина Николаевна? Борщовъ находилъ, что надо ему подъ-искать квартиру побольше и удобнѣе, но Катерина Николаевна нашла это лишнимъ. Ей квартира Борщова очень нравилась и она не желала дожидаться подъисканія другой. Въ первый день ей было странно оставаться въ квартирѣ, гдѣ ничто не указывало на присутствіе женщины. Минутами ей самой казалось, что она тутъ въ гостяхъ. Но вотъ наступилъ вечеръ. Она сообразила, что Александръ Дмитріевичъ долженъ былъ въ это время получить ея письмо. Она сидѣла съ Борщовымъ на низенькомъ диванчикѣ передъ каминомъ и думала свою послѣднюю думу о томъ человѣкѣ, который въ эту минуту долженъ былъ получить послѣдній ударъ…
— Я знаю, о чемъ вы думаете, — сказалъ ей Борщовъ, все еще не рѣшавшійся перейти на «ты». — Вы думаете о мужѣ вашемъ.
— О томъ, кто былъ моимъ мужемъ, — поправила Катерина Николаевна. — Онъ теперь читаетъ мое письмо.
— Вамъ жаль его?
— Я не хотѣла-бы быть на его мѣстѣ. Если-бъ онъ могъ, онъ, конечно-бы, преобразился.
— Странно, очень странно въ немъ такое непониманіе.
— Онъ такъ и умретъ, добавила Катерина Николаевна — живымъ мертвецомъ.
— И у васъ нѣтъ, — тихо заговорилъ Борщовъ — никакихъ угрызеній совѣсти?
— Ахъ, полноте, — вскричала Катерина Николаевна, оживляясь. — Зачѣмъ эти вопросы, мой другъ?
— Лучше задавать ихъ теперь, — возразилъ Борщовъ — чѣмъ позднѣе.
Борщовъ чувствовалъ, что онъ ведетъ себя слишкомъ «теоретически»; но иначе у него не выходило. Онъ просто не смѣлъ взять другой тонъ и позволить себѣ какую-нибудь ласку; онъ и это счелъ-бы оскверненіемъ ихъ чувства, по крайней мѣрѣ въ минуту такого разговора.
Катерина Николаевна чутьемъ догадывалась объ этомъ. Ей это нравилось. Цѣломудренность Борщова имѣла для нея особое благоуханіе. Когда Александръ Дмитріевичъ былъ женихомъ, онъ тоже отличался сдержанностью, но въ немъ чувствовался все-таки человѣкъ, немало болтавшій разнаго вздора съ барынями. Въ Борщовѣ ее и трогала и увлекала бѣлоснѣжная чистота его прошедшаго и даже крайности ригоризма, которыя онъ влагалъ во всѣ отношенія къ людямъ.
Часы на каминѣ пробили одиннадцать.
— Дѣло сдѣлано, — сказалъ Борщовъ, — онъ уже навѣрно прочелъ письмо. Увѣрены-ли вы, что онъ исполнитъ вашу просьбу?
— О чемъ?
— Насчетъ вида.
— Исполнитъ. Можно было-и не просить его объ этомъ. Вотъ насчетъ движимой собственности — другое дѣло. Тутъ онъ будетъ непремѣнно деликатничать.
— Вы думаете, что онъ станетъ настаивать на возвращеніи вамъ половины?
— Думаю. Онъ продастъ все, возьметъ другую квартиру и будетъ жить скромнымъ холостякомъ.
Чѣмъ ближе стрѣлка подходила къ двѣнадцати часамъ, тѣмъ сильнѣе становилась неловкость, какую ощущалъ Борщовъ. Онъ взглядывалъ на Катерину Николаевну и точно спрашивалъ ее глазами, въ которомъ часу она желаетъ удалиться къ себѣ.
Она тоже чувствовала смущеніе и никакъ не могла перевести разговора на другую тему. Спать не хотѣлось. Она готова была пробесѣдовать всю ночь. Но разговоръ не шелъ. Что-то такое его тормозило. Катерина Николаевна видѣла, что Борщовъ смущенъ гораздо сильнѣе, чѣмъ она. Ей нужно было положить предѣлъ этому взаимному смущенію.
— Теперь все кончено, — сказала она послѣ долгой паузы. — Назадъ ходу нѣтъ, и вы видите, какъ я смѣло и просто смотрю на ту жизнь, которая открывается передъ нами.
Она взяла его за руку.
— Съ вами, — продолжала она: — уже не будетъ у меня никакого нравственнаго недовольства.
Фраза вышла неловко, почти банально. Катерина Николаевна это почувствовала и покраснѣла. Борщовъ не нашелся, что сказать ей, всталъ и прошелся по комнатѣ. Точно будто оборвана была нить, которую до этого вечера все натягивали и натягивали. Не только Катеринѣ Николаевнѣ, но и Борщову слишкомъ сдѣлалось жутко отъ яснаго сознанія, что матеріальный фактъ произошелъ. Въ холостой квартирѣ Борщова, въ двѣнадцать часовъ ночи, сидитъ женщина, которую онъ еще вчера зналъ женой другаго. Она еще въ зависимости отъ этого другаго, у нея нѣтъ даже вида на жительство, ея платье и бѣлье еще въ той квартирѣ, гдѣ она была хозяйкой и барыней. Онъ самъ требовалъ, чтобы она не довольствовалась разъѣздомъ съ мужемъ и жизнью на положеніи вдовы. Онъ возмущался ложью такого свѣтскаго компромисса. И вотъ теперь онъ самъ-же смущенъ больше ея. Онъ не чувствуетъ за собою никакихъ правъ на обладаніе этой женщиной. Онъ боится начать жить съ ней открыто, какъ съ подругой, смѣло глядя въ глаза каждому.
Часы пробили двѣнадцать.
— Вы утомлены, другъ мой, — сказалъ Борщовъ, подходя тихо къ Катеринѣ Николаевнѣ.
— Да, я чувствую нѣкоторую нервность, — отвѣтила она.
— Вы вѣдь не имѣете привычки ужинать?
— Нѣтъ.
Она встала съ диванчика. Онъ приблизился къ ней и, указывая на дверь, проговорилъ съ замѣтнымъ смущеніемъ:
— Покойной ночи…
Она чуть замѣтно улыбнулась и промолвила:
— Вы, я думаю, тоже утомлены сегодняшнимъ днемъ.
Онъ поцѣловалъ у нея руку и проводилъ ее до дверей.
Катерина Николаевна вошла въ комнату, обставленную какъ обставляется всякая приличная мужская спальня. Хотя она была одна, но щеки ея сильно зарумянились. Она въ первый разъ въ жизни попала въ такую комнату. Горничная ея была съ утра въ квартирѣ Борщова, но она долго не рѣшалась позвонить. Она медленно двигалась по комнатѣ, оглядывала кровать и ночной столикъ, и умывальный столъ, и комодъ, и картинки на стѣнахъ. Она сначала посидѣла на кровати, и даже съ нѣкоторою брезгливостью всмотрѣлась въ подушки. Все было безукоризненно чисто. Только по прошествіи десяти минуть она начала раздѣваться, а горничную такъ и не позвала. Въ кровати она скорѣе сѣла, чѣмъ легла, и взяла тот-часъ-же книгу, лежавшую на ночномъ столикѣ. Она прочла заглавіе: «О подчиненности женщинъ». Книгу эту она давно читала по-англійски и содержаніе ея было ей прекрасно извѣстно. Но на поляхъ были отмѣтки, сдѣланныя Борщовымъ, и онѣ ее
