дернулась и, рывком вскочив, села на кровати, разбудила мужа.
— Ох, душа у меня что-то не на месте…
— Может, воды дать?
— Давай, пожалуй… Сама не знаю, что такое.
— Сон, наверно, страшный видела, — подавая ей стакан воды, проговорил бабу Шьямлал. — Бывает иногда такое…
— Да нет, не сон. Сердце вдруг как забьется… Когда сон, я помню.
— Сны тоже забываются. Ну как, теперь полегче?
— Сердце-то перестало колотиться, а на душе все равно тревожно!
Шьямлал ласково погладил жену по спине. Вскоре она уснула. Шьямлал на цыпочках прошел к своей кровати. В окно тянул прохладный ветер. На востоке начинало светлеть.
Утро выдалось хмурое. Небо было сплошь затянуто черными тучами. С тех пор как пришлось оставить колледж, Самира безмолвной тенью бродила по комнатам. Родители особенно не донимали ее разговорами. Шьямлал попросту не знал, о чем говорить с дочерью, а мать была занята своими заботами. Проснувшись утром, каждый принимался за свои дела. На душе у Рамми по-прежнему было тревожно, все валилось у нее из рук. В последние несколько месяцев она каждый день должна была решать для себя задачу — чем накормить домашних. Всегда чего-то недоставало. Она пекла лепешки — не хватало приправ; находились приправы — кончалась мука. Она жила в постоянном страхе, что кончится и то немногое, чем они располагают сейчас. Единственным утешением для нее служила надежда, что когда-нибудь она сможет наконец приготовить настоящий обед. Однако надежда эта с каждым днем становилась все призрачней.
Стук в дверь, раздавшийся ночью, не на шутку перепугал их: конечно, украсть у них в доме нечего, но дурное дело — нехитрое! Воров-то нынче развелось видимо-невидимо. А тут девушка в доме. Вдруг она понравилась кому-нибудь из этой братии — как знать. На досуге всякие мысли лезут в голову.
— А вчера в дверь все-таки стучали, — не выдержал наконец Шьямлал.
— Мне тоже так показалось, — испуганно вскинув на него глаза, подхватила жена. — Странно это.
— А перевода от Бирена все нет, — вздохнул бабу Шьямлал.
— Думает, наверно: сам скоро приеду, зачем же перевод посылать? — осторожно заметила жена.
— А того не понимает: четыре дня — их тоже прожить надо, — раздраженно заговорил бабу Шьямлал. — В городе-то как? Нет у тебя денег — с тобой и знаться никто не желает. Есть деньги — ты лучший друг, нет денег — хуже проходимца…
— Ты бы о Самире подумал, — тихо заметила жена.
— Вот приедет Бирен — потолкуем, — отвечал Шьямлал. — Слыхал я, в Бомбее Харишчандра типографию открыл… Какой Харишчандра? Да тот самый, что жил в каменном доме у нас на задворках. У него еще братья были — трое или четверо, не помню уж точно. Два сына у него, оба — там же, в типографии, работают. Хорошо, говорят, зарабатывают. Приедет Бирен — потолкую с ним… Там, в Бомбее, обо всем и договорятся… И по службе больше уважения будет…
— А у этого Харишчандры сынок-то, помнится, прихрамывал…
— Точно, прихрамывал. Тот, что помоложе. Он тогда холостой еще был. За это время, может, и жениться успел, а если и не женился, тоже не страшно. У кого деньги, с того не взыщется. А у них и раньше всего было хоть отбавляй!
— О чем бы ни заговорил, все только деньги да деньги!
— А что тут плохого?
— Хорош отец, нечего сказать! — фыркнула жена. — Дочь на выданье, а он хоть бы палец о палец ударил! Так вот запомни: пока не найдешь жениха, я от тебя не отстану. Под лежачий камень, говорят…
— Ты все про свое! — вскипел бабу Шьямлал. — Вот приедет Бирен, обо всем с ним и потолкуем. Как же можно без него?
— Теперь есть на кого свалить! Только не забудь у него спросить, что он о своих делах думает! Может, уже присмотрел себе невесту?
— А ты у дочерей своих спроси — у Тары да у Самиры! — парировал бабу Шьямлал. — Сестрам-то уж он непременно сказал! — И бабу Шьямлал расплылся в довольной улыбке.
— Мне он такой же сын, как и тебе, — горячась, заговорила Рамми. — Но сын есть сын, а дочки — это дочки. Он выучился, поступил на службу… Жалованье, все до последней пайсы, высылает нам. И за то ему спасибо. Все-таки девочка целый год ходила в колледж. А там ведь кругом расходы. Нынче — на книги, завтра — на тетради, послезавтра — на взносы. Как нам достался этот год, только материнскому сердцу известно! Никаких нарядов, никаких деликатесов. Надевала, что купят, ела, что дадут, — и потеплевшим голосом добавила: — А к его приезду я хотела кое-что заказать. Да и его любимые блюда приготовить надо бы…
— Теперь-то, надо полагать, повышение получит! — проговорил бабу Шьямлал с гордостью. — На снимке, правда, знаков различия не видно. А форма очень ему к лицу. Вот видишь — в люди вышел! — И он протянул ей глянцевато поблескивающую групповую фотографию: среди команды стоял сын — самый дорогой для них человек. Рамми помнила его руки, форму ногтей, легкий пушок на мочках ушей, непокорно спадающую на лоб прядь волос. Чуть ниже коленки у него рубец остался — упал в детстве, а на переднем зубе еле приметная щербинка. И запах его тела помнит она, легкий запах парного молока.
За разговорами и воспоминаниями о сыне время проходило незаметно. Был уже почти полдень. Солнце припекало. Быстро одевшись, бабу Шьямлал вышел в переулок. Через несколько дней приедет сын, надо раздобыть хоть немного денег. А то разве дело это: только переступил порог — и сразу же плати из собственного кармана. Еще подумает, что отец даже для такого случая не постарался.
Дни проходили за днями в ожидании приезда Бирена. В доме все было прибрано и начищено до блеска. Бабу Шьямлал тоже не остался в стороне от этих хлопот: под вешалкой у входной двери прикрепил кнопками свежую газету; освободил под обувь нижнюю полку платяного шкафа; в углу комнаты поставил журнальный столик и два стареньких кресла; смахнул пыль и паутину с абажура, заставил Самиру вымыть пол и стены в ванной комнате; со дна семейного сундука достал деревянные плечики и торжественно водрузил их на вешалку.
Наконец наступил долгожданный день, но Бирена не было. Лица у всех сделались грустные.
— Совсем не думает о нас сын, — с легкой досадой произнесла наконец мать. — Пишет одно — делает другое…
— На службе все-таки, — робко пытался защитить сына бабу Шьямлал. — Задержался, наверно…
— А завтра, смотри, письмо придет: «Извините, дескать, я опять ухожу в зарубежное плавание! — не унималась мать. — Приеду, как только вернемся». По вкусу, видать, пришлись ему эти плавания!
— Да уж и не говори, — с досадой махнул рукой бабу Шьямлал и умолк.
Они пошли спать — в
