не знала, что ей еще сказать. Она всю жизнь старалась уберечь своего единственного птенчика от собственного горького опыта, но увы! С усилием подняв с пола вилку и положив ее на стол остриями вниз, она боязливо заметила:
– Надеюсь, у тебя, мой звереныш, достанет ума не совершать новых глупостей, после того, как тебя, с таким трудом, отмазали от мордобоя, который вы с Лиат учинили друг другу. И не надейся на сострадание Даны и Шели и на следующий раз! Настроения людей, знаешь ли, очень резко меняются.
– О да! – с циничной ухмылкой ответила Галь. – Куда нам с тобой, мама, до таких героинь, как Лиат, которой наплевать абсолютно на всех? За это я ее ненавижу еще больше. Она рискует и выигрывает. А я, получается, стала ее добровольной жертвой. Такой же, какой когда-то стала ты.
Сказав это, Галь, не закончив трапезу, в гневе ушла из-за стола, громко хлопнув дверью своей комнаты.
У себя, девушка первым делом поднесла к глазам свой печально-знаменитый пляжный снимок, стоящий, словно памятник, на полке этажерки. Он сулил ей такие блага, такие преимущества, а она отвергла его, как безделушку, попрала самое себя, свое блестящее будущее во имя безумной любви, оказавшейся зыбкой и поруганной! Какое запоздалое, трагическое раскаянье! Галь долго глядела на себя прежнюю – успешную, востребованную, и из ее распухшего глаза скатилась по щеке пылающая слезинка. Как жаль, что вся правда о потерянном шансе, которую внушала ей тогда Лиат, пришла к ней не сама, а вместе с горем!
Хотя, наверно, у нее еще была возможность исправить свою роковую ошибку. Ведь она ж ясно сказала агентству, что не отвергает предложение, а только откладывает его. Дай Бог, чтоб ее там не забыли! Именно сейчас она должна предстать перед своими врагами во всем своем блеске! Вот это будет идеальнейшая месть!
В ту ночь, в лихорадочном возбуждении, Галь почти не спала, а если и засыпала, то видела разные сумбурные сны, проносившиеся перед ней словно вихрь, один за другим. Сюжетов в них не было, кроме смутных очертаний непонятных образов на огромных разноцветных пятнах. Эти тревожные очертания сплющивались, скрещивались, смешивались, разлетались как щепки, так что было невозможно рассмотреть их. Но вот, из невероятного хаоса вдруг выплыло знакомое до боли пухлое лицо с острым носом и змеиными глазами, и с презрением посмотрело на нее.
"Нет, мерзопакостная дрянь, я не сдамся тебе! Этого удовольствия я тебе не доставлю", – думала девушка сквозь сон, давая волю своему отвращению. – "Теперь я точно знаю, почему ты так хотела, чтобы я подписала тот контракт. Вовсе не ради меня! Ради тебя! Чтобы я открыла тебе дорогу к Шахару! Ну, так не беспокойся: я его подпишу. Вы все еще обо мне услышите! А ты давись своим любовником, уродка, бери его от меня в подарок, как мою ненужную обноску. Вы – два сапога пара. И, когда вы достигнете вершины, о которой оба так мечтаете, будьте осторожны: я буду ждать вас там!"
Утром, под впечатлением от своего сна, Галь, не успев умыться, нашла телефон агентства и быстро позвонила. После нескольких гудков, показавшихся горе-модели вечностью, ей ответил тот же монотонно-вежливый голос секретарши. Та не смогла вспомнить ее и перевела к другому представителю. Снова потянулись гудки, и с ними пытка ожидания. Наконец, прозвучало вкрадчивое мужское "алло".
Девушка, задыхаясь от волнения, как могла, напомнила о себе, о фотографии, о пробах, о предложенном ей контракте и о причинах своего отказа. Сейчас ее ситуация изменилась, и она готова подписать контракт, пусть с опозданием, но уже с полной отдачей делу.
Тот, кто ответил Галь, являлся исполнительным директором агентства. Он очень внимательно выслушал лепет девчонки, попросил ее номер удостоверения личности, проверил свои списки, и с сожалением сказал, что тот контракт был уже заключен с другой моделью, и что в ближайшее время никаких подобных предложений не предвидится.
Галь схватилась за голову.
– Как же так? – прошептала она. – Как же так? Ведь у вас мне пели такие дифирамбы!..
– Милая девочка, – твердо произнес директор, – мы сожалеем. То был единичный случай, и ты как раз нам подходила. Это было твое решение отказаться. Мы уважили его. Но тем не менее, если ты так сильно хочешь стать моделью, ты можешь приехать к нам на пробы еще раз. Мы сделаем тебе портфолию, а там будет видно.
– Большое спасибо, – еле выдавила Галь и отключила телефон.
Это был крах всего! Оправляясь от потрясения, бедняжка долго сидела за столом, закрыв лицо руками. В начале ее посетила мысль, что, все же, есть смысл приехать к ним на новые пробы, попросить маму оплатить этот проклятый портфолио, пробиваться из низов. Но эта мысль сразу же улетучилась, стоило Галь ощутить всю глубину своего падения. Даже модельное агентство, в прошлом готовое принять ее буквально с улицы с распростертыми объятиями, четко указало ей на ее место. Она упустила свой шанс! Упустила! Нужно было свирепо, страстно любить себя самое, и только этим, может быть, удержать зарвавшегося честолюбца Шахара!
После своего тягостного размышления, Галь еще раз посмотрела на свою фотографию, но на этот раз – без всяких эмоций. Хотела вытащить ее из рамки и уничтожить, но не решилась. Зачем было уничтожать добрую память о себе, тем более, что такой ее запечатлел не близкий, а чужой человек?
Сожалея о том, что это бессмысленное утро началось так рано, Галь пыталась придумать, чем бы заняться. Она прибралась в комнате, сходила с мамой в магазин, помогала ей на кухне. Но время не только не ускоряло бег, а напротив – словно застывало на месте, ибо девушка маялась за домашней работой, злясь на то, что ей уже не удавалось облегчить душу, как прежде, слезами.
Начинало уже вечереть, когда опять позвонила Шели и позвала Галь на дискотеку. В городе открылся новый обалденный клуб, куда их с Хеном пригласили те самые Яки и Мика и какие-то их приятели. Почему бы Галь не присоединиться?
– Хватит тебе сидеть затворницей! – убеждала она ее. – Слезами горю не поможешь.
Девушка оторопела и призадумалась. Почему бы ей в самом деле не принять предложение подруги? Довольно она уже оплакивала свою любовь к парню, который ее абсолютно не стоил! Жажда жизни, тоска по веселью, желание раствориться в сценическом дыме, быть ослепленной сиянием цветных огней, оглохнуть от грохота музыки, затеряться в пестрой танцующей толпе закружили ее вихрем.
Ощутив прилив сил, Галь дала согласие. Шели аж взвизгнула от радости, и заявила, что они заедут за ней ровно в десять. При этом она прибавила, что хотела бы, чтобы Галь выглядела просто сногсшибательно.
Положив трубку, Галь, впервые за всю эту
