обращался), что было-бы черезчуръ глупо и наивно игнорировать то, что разные досужіе теоретики могутъ сказать противъ нашей дѣятельности… Надо ихъ всегда предупреждать…
— Это неглупо, одобрилъ Саламатовъ.
— И выставлять, безъ обиняковъ, все что они считаютъ самой страшной своей батареей!.. Вотъ вамъ и краткое объясненіе моей статьи.
— Хи, хи, хи! разразился Гольденштернъ — вотъ это такъ!.. Плутократія!.. одно слово!..
Саламатовъ ограничился одобрительнымъ потрясеніемъ головы и живота.
— Кто-же повѣритъ этому! возразилъ Воротилинъ.
— И не вѣрьте, небрежно кинулъ ему Малявскій.
— Полноте, аблакатъ, вмѣшался покровительственно Саламатовъ, — что у васъ за крючкотворская манера придираться къ пріятелямъ. Иларіонъ Семенычъ слишкомъ на видной дорогѣ, чтобы ему распинаться за рабочую, тамъ, массу и всякія неподобныя вещи… Коли онъ что-нибудь такое написалъ, такъ не спроста, и я нахожу его бистему весьма и весьма остроумной… Стоитъ выпить за нее крюшончикъ!
Онъ захлопалъ въ ладоши и когда появился человѣкъ въ бѣломъ галстухѣ, выросшій точно изъ-подъ земли, скомандовалъ ему:
— Два крюшона!
Воротилинъ хотѣлъ что-то возразить, но, видя, что Саламатову споръ этотъ въ тягость, прикусилъ языкъ.
Малявскій сидѣлъ къ нему спиной.
— Абрамъ Игнатьичъ! крикнулъ Саламатовъ.
Гольденштернъ подскочилъ къ нему слѣва.
— Что-жь, другъ, заговорилъ вполголоса Саламатовъ, поглядывая на входъ въ бесѣдку: —пора вамъ и въ путь снаряжаться… ужь порядочно стемнѣло… Мы на васъ разсчитываем…
— Хи, хи!.. ѣду, ѣду и все устрою къ одинадцати часамъ…
Глаза Абрама Игнатьевича запрыгали.
— Добудьте Камильку во что бы то ни стало, въ какомъ хотите видѣ, а той… венгерки не надо. Это сусло какое-то, только глазами хлопаетъ, да храпитъ, когда напьется.
— Будутъ, будутъ, всѣ будутъ, шепталъ Гольденштернъ.
Прислушавшись къ этому a parte, и Воротилинъ осклабился.
— Ну, такъ съ Богомъ! скомандовалъ Саламатовъ, — и на дорогу стаканчикъ жидкаго.
Крюшоны были поданы, и черезъ пять минутъ Абрамъ Игнатьевичъ снаряжался въ путь.
— Такъ мы на Минерашку ровно въ одинадцать, наказывалъ дѣловымъ тономъ Саламатовъ — и если тамъ занято наверху, двигаемся на Черную рѣчку!.
— Все будетъ! сдѣлайте одолженіе!..
— Вы со мной, господа? пригласилъ Саламатовъ, глядѣвшихъ въ разныя стороны, пріятелей.
И тотъ и другой молча изъявили согласіе.
Когда Гольденштернъ выкатился изъ бесѣдки, Саламатовъ приподнялся немного надъ столомъ, взялъ стаканъ съ шампанскимъ и заговорилъ съ комической торжественностью, точно пародируя какой-нибудь обѣденный спичъ:
— Господа! поднимаю стаканъ за единство нашихъ начинаній!. Кчему упреки и недоразумѣнія между бойцами одной рати? Все намъ принадлежитъ въ сей болотной столицѣ, а, стало, и въ остальномъ любезномъ отечествѣ, все, вплоть до іерусалимскихъ дворянъ, достойный представитель которыхъ только-что покинулъ нашу бесѣдку… И они въ нашихъ рукахъ!..
Борисъ Павловичъ такъ при этомъ повелъ губами, что оба его гостя расхохотались и ласковѣе взглянули другъ на друга.
— Образуемте-же настоящій тріумвиратъ, продолжалъ Саламатовъ. — Я, господа, — травленый волкъ… Каждый изъ васъ пусть дѣйствуетъ по своей спеціальности!.. Знаю, что вы хотѣли не разъ подставить мнѣ ножку, а потомъ и между собою стали пикироваться!.. Это слишкомъ наивно, друзья. какъ сказалъ сейчасъ Иларіонъ Семенычъ. Каждый нуженъ тріумвиратуи тріумвиратъ каждому!.. Согласны?
— Согласны! крикнули оба, поднимая стаканы.
— Ура!., гаркнулъ Саламатовъ.
Раздался раскатистый хохотъ и всѣ трое чокнулись.
Засвѣжѣвшій воздухъ бѣлой ночи дрогнулъ и отнесъ эти звуки къ сонной водѣ прибрежья…
КОНЕЦЪ.
Я хочу поговорить с тобой
Я не видел тебя три дня! Это переходит все границы
что вас очень плохо воспринимает начальство... но очень плохо, очень плохо
Что, вы не отрицаете этого?
Что это за выражение?
Но вы даже не задумываетесь о своей карьере.
С меня хватит!
Да, с меня хватит!
Борис, пожалуйста, следите за языком!
Но ты просто бредишь, дорогая
вы занимаете почетную должность
Бог знает, что это за мир
А вы бросаете мне в лицо суровый упрек в том, что я ношу ярмо служения! Мне жаль тебя, Борис!
Но это потому, что вы стали изгоем.
Я не могу описать это должным образом.
подвигам
почти краснеет, когда произносит ваше имя
ты знаешь, что я не из тех женщин, которые заставят тебя танцевать так, как ты хочешь. Ты еще изменишь свои взгляды. Прощай, работа
Так, так, так! У еврейства есть свой маршрут.
Не позволяйте себе никаких извинений, по крайней мере, по отношению к слугам.
Мадам, пожалуйста
Человек с добрым сердцем
Что случилось, мама? Что ты чувствуешь?
жить в семье
в семью
телом и душой
он начал пить
избавить его от этого зла
Доктор, ради бога, в чем дело?
хороший, но немного скованный
вы не забудете мою молитву
не правда ли?
Она пришла... ну, знаете, Владычица Озера!...
Которая уже приходила однажды. Красивая блондинка, помнишь.
У меня нет никаких предубеждений, я!…
Я не понимаю
с полудня до двух часов дня
добрыми людьми
Занимающийся благотворительностью
Словно монахи
Я не хочу, чтобы меня эксплуатировали
Уважаемая мадам, Надеюсь, вы не будете возражать, что я намерена провести ночь у Авдотьи Степановны.
