не было до него никакого дела? Хотя, может, не все еще было потеряно?
– Почему ты упорно отвергаешь нашу помощь? – вкрадчиво и убедительно заговорил он вновь. – Откуда в тебе столько гордости?
– Я очень гордая! Очень! Ты даже не представляешь, насколько! – воскликнула девушка, на мгновение гневно сверкнув глазами. – Не хотела бы я узнать, что обо мне скажут на моих похоронах, когда я умру.
– Ты с ума сошла, Галь? – оцепенел юноша.
– Отнюдь. Я знаю, что говорю. Знаю я настоящую цену всем вам! Одед, не прикидывайся, будто ты не замечал, что многие наши одноклассники откровенно восхищались мной, пока я была с Шахаром. Но, стоило лишь нам расстаться, как все они затаились. Только сострадательно таращатся на меня, и пытаются выведать, как у меня дела. Вон Авигдор, этот сукин сын – уж как он за мною увивался на именинах Рана, другого остолопа! А теперь сидит, перемывает мне кости с Эрезом и Янивом, как болтливая баба. Яниву, в свою очередь, все докладывает эта тупая рыбина Шири. Еще бы! Ведь, пожалуй, кроме Офиры, умеющей соблюдать приличия, всем в классе только и заботы, что обсуждать, почему мы с Шахаром порвали, и каким боком между нами затесалась Лиат. Ненавижу ее… И ты еще говоришь о помощи? Бред какой-то! Впрочем, – быстро добавила девушка, – вы втроем – Шели, Хен и ты – действительно, пытаетесь заботиться обо мне. Я благодарна вам! Честно!
– Вот, видишь, Галь: ты не одна на свете! – пылко произнес молодой человек. – Мы – твои друзья. Мы тебя любим. Ты нам дорога. Очень, очень дорога. Мы с тобою – от чистого сердца, поверь! Можешь смело обращаться к нам в любой ситуации, по любому вопросу, и мы всегда будем рядом!
Говоря о дружеской поддержке, Одед специально старался подчеркнуть, насколько Галь важна им троим, словно для того, чтобы сохранить у нее чувство, что их небольшая группа, несмотря на отколовшихся от нее двух членов, все еще не распалась, и что ее, Галь, присутствие в ней просто необходимо. Но та упрямо замотала головой:
– Шели играет на два фронта. Это – сто процентов. Хотя, я ее не упрекаю. Хен – ее парень и с ней заодно. А ты…
– Я люблю тебя, Галь! – не сдержался Одед, притянув к себе бедняжку и крепко обняв ее.
Два огромных голубых зрачка его возлюбленной пронзили его холодным, лишенным всякого изумления, взглядом. Казалось, что даже такое ошеломительное откровение ничем не затронуло струн этой раненой, замурованной в сознание своего горя, души.
– Посмотри на меня! – в панике повторял Одед, тряся ее за плечи и умоляюще глядя прямо в глаза. – Я люблю тебя! Слышишь меня? Так люблю! Ты не представляешь, сколько всего я готов для тебя сделать! Если ты только не против, с этого же момента мы будем вместе, и я никогда – слышишь? – никогда не предам тебя! Галь! Стань моей девушкой, прошу тебя!
Выплеснув свой сумбурный и страстный речитатив, Одед весь сжался, точно от мороза, в ожидании реакции Галь. В ее состоянии ожидать приходилось самого унизительного, – то есть, ничего, хотя это «ничего», по крайней мере, выглядело бы намного честней лицемерных тирад, в которых тщательно подобранные слова об отказе обычно сдабривались целым арсеналом красивых фраз и объяснений. О других вариантах ее ответа молодой человек не был в силах даже думать, понимая, что неосмотрительно черезмерно хватил через край.
А Галь, в полной невозмутимости, выдержала паузу и тихо спросила:
– А ты уверен, что ты справишься с этой ролью?
Юноша обомлел. Что она имела в виду? Может, не поняла его чистых намерений?
– Послушай, – забормотал он в смятении. – Ты не должна меня пугаться! Давить на тебя я не собираюсь, именно потому, что знаю, какая ты, и через что прошла. Просто я очень давно тебя люблю… Я влюбился в тебя еще в седьмом классе… Но все это время молчал. Сам удивляюсь, как я выдержал до сих пор… А сегодня не мог не открыться тебе, зная, что ты теперь свободна… и тебе так нужен кто-то рядом… кто-то надежный… Только не пойми неправильно: сегодняшнее кино вовсе не было уловкой! Я видел, как ты убиваешься, и решил, что было бы неплохо тебя развлечь, по старой дружбе…
Одед отчаянно уповал, что сила его чувства и искренность, вопреки предупреждениям Хена, растопят лед в сердце Галь. Поскольку он уже все сказал и терять ему, в сущности, было нечего, он разоткровенничался с ней обо всем, что испытал за все пять лет их знакомства, что пережил, переосмыслил, и как ни на что уже не рассчитывал. Нет, он никогда не перестанет быть ее другом и бескорыстно помогать ей, когда бы ей не потребовалась его помощь, настойчиво подчеркнул он. Просто в этот момент, когда обстоятельства резко изменились, он больше не видит смысла скрывать от нее свою любовь, и заранее просит прощения, если чем-то случайно ее задел.
Галь встала со сырой ступеньки, погрузившись в размышления. Возбужденное признание Одеда вывело ее из ступора, пусть совсем ненадолго. Когда они еще были в кино, она полагала, что одноклассник, ввиду ее неуравновешенного состояния, начнет распускать руки, приставать, морочить ей голову. Хотя про Одеда никогда нельзя было сказать ничего плохого, он сам только что заметил, что теперь она была свободна. Обстоятельства резко изменились. А раз так, то и ему самому ничего не мешало бы резко измениться и вести себя как все мальчишки. Но нет: он и пальцем ее не тронул. Сомневаться в его честности и порядочности не было причины.
С другой стороны, она не привыкла к такого рода отношению к себе. Когда Шахар впервые выразил ей свою любовь, то просто обнял и поцеловал ее в губы, посреди шумной улицы. А этот тихоня еще просил прощения! За что? Конечно, скромность его красила, но в такой особый момент она была абсолютно лишней, подумала девушка. Она поняла бы все гораздо наглядней и ощутимей, если бы кто-нибудь, как Шахар, просто схватил ее и повалил на кровать. Возможно, тогда бы она побыстрее очнулась. Впрочем, внезапный половой акт не заставил бы ее влюбиться вновь, потому, что ее сердце по-прежнему оставалось занятым Шахаром. А экзальтированные излияния Одеда подавно не вызывали в ее душе отклика.
И все-таки, она нуждалась сейчас в опоре, любой опоре. Она не привыкла к одиночеству, и уже почувствовала в полной мере, как отражался на ней в классе ее новый статус. Этот юноша был ее старым знакомым, не вызывал у нее неприязни, и не был похож на тех хамов, от которых ее воротило. А самое главное – этого скромника она
