Господом хлопотать. А всё путём! Умно́ накудесничали, младенцу сорока дней ещё нет, ангелы над ним витают, самое время крестить. Молодец Вера. – И через паузу: – Сперва-то Власыч в крёстные Дмитрия намечал, но потом переиграл, ему виднее.
– Я случайно подвернулся. – Сидевший впереди Георгий испытал чувство неловкости.
– Нет, уважаемый, – откликнулся Дмитрий. – В Святых Таинствах случайностей не бывает, на небесах далеко думают. Значит, так надобно. Малышу жить долго, ещё аукнется заступничеством.
Синицын воспринял эти слова как дань вежливости. Ему не могло пригрезиться, что они окажутся пророческими, и не в туманном будущем, а вскорости.
После недолгого, но обильного, даже обжорного, застолья с умеренными возлияниеми и неумеренными женскими восторженностями Донцов повёл Синицына в свой маленький кабинет, временно превращённый в склад памперсов и прочих причиндалов, припасённых для новорожденного.
– Мы с тобой через Святое Таинство вроде бы породнились, – начал Синицын, которому не терпелось взять быка за рога. – Это хорошо. Но у меня сегодня свой интерес есть. Не деловой, не меркантильный. Мы с тобой люди одной крови, и хочу услышать твоё мнение о нынешней жизни. Думаю, ты меня понимаешь.
– Понимать-то понимаю, но не жди, разочарую! Столько на меня навалилось личных забот, включая эту немыслимую суету, – показал на кипу памперсов, – что головы не поднять, не вижу, что кругом деется. Жена на сносях, а я чуть бизнес не потерял, представляешь? Случайно, наудачу хороший заказ на станки подвернулся. Кабы нет – пиши пропало.
Поглощённый непрестанными думами о своих заботах, утопая в каждодневной текучке и в сверхсчастьи от рождения первенца, терзаемый горькими мыслями о печальной судьбе Поворотихи, Донцов жил в режиме экстрима и действительно не мог подняться на уровень тех питерских раздумий и оценок, которых ждал от него Синицын. Вместо обобщений ударился в свои радости и горести, шедшие рука об руку.
– В клещи я попал, Жора, в натуральные клещи. Человек, который меня заказом на станки осчастливил, он же страшный удар готовит. Вера моя из тульских, там её родовое гнездо, а теперь разворошат их деревню насмерть.
– Ничего не понял. Станки, деревня… Китайщина какая-то.
– Прости, что я своими проблемами твою голову забиваю.
– Уж объясни, коли начал.
– Говорю же: тот, кто станки заказал, он же и деревню рушит. Нелепица несусветная. А мне что делать, второй скрипке в симфоническом оркестре? Отказался бы, бог с ним, с бизнесом, да ведь этим делу не поможешь. Мысли враскоряку.
– Ты мне совсем башку зачадил, мозги трещат. Можешь сказать, какое отношение твой заказчик имеет к твоей деревне? Мы вроде немного выпили.
– Пойми, Жора, у него большой проект, очень большой и важный. Госзаказ. Вкладывается он не для человечества, как наши сам знаешь кто, а ради России, потому и помех много. Вообще-то мужик что надо. Но в проекте заложен газопроводный отвод высокого давления, который ведут напрямую, чтобы дешевле. Поначалу-то в суматохе не уследили, как всегда, ротозейство, вот сметчики и прочертили прямую от пункта «А» до пункта «Б», этот самый короткий километраж в смету и заложили. И чтобы, скажем, обойти село стороной, Синягину надо свои деньги выкладывать. Немалые, скажу я тебе.
– Как ты сказал?
– Во многом за свои средства обход придётся строить.
– Нет, фамилию как назвал?
– Синягин.
– А зовут как?
– Иван Максимыч.
Жора почесал раздувшееся после сытного обеда пузо, потом помучил остатки волос на затылке. Сказал:
– Синягин наш, уральский. Лично я с ним не знаком, редко на малую родину заглядывает. Но известно: корень у Синягиных крепкий, из старообрядцев. Сестру его в городе все знают, очень уж у неё имя срамное.
– Срамное?
– Да. Раиса Максимовна.
Отсмеялись, и Жора продолжил:
– Муж у неё – главврач областной больницы, сама она – женщина активная, одно время даже в депутатках ходила, я её хорошо знаю, гостевались. А ну-ка, Власыч, расскажи мне всю эту историю с деревней подробнее.
– Про Поворотиху?
– Деревню, что ль, Поворотихой зовут? Славное название. Ну, давай, давай, приступай. Всё по порядку…
Распрощавшись с Синицыным, Донцов, откровенно говоря, сразу же позабыл о том послерюмочном разговоре, захлестнули домашние дела. Бросался на каждый плач Ярика и своей топорной мужской торопливостью только мешал женщинам управляться с младенцем.
В последние дни Виктор вообще пребывал в несвойственном ему развинченном состоянии, слишком много проблем, и хуже всего, что они разнородные. Он умел сосредотачиваться на конкретном вопросе, а тут сплошной разброд, мозги не соберёшь.
Кончилась эта бесконечная домашняя суета вокруг Ярика, как и беспорядочная тараканья беготня тревожных мыслей, тем, что Донцов налил себе почти полный фужер водки из бутыли с этикеткой «Агент 007», хлопнул его без закуси и среди бела дня, поджав ноги, завалился спать на коротком диванчике в своём кабинете.
До часу ночи Суховей карандашом набрасывал варианты донесения в Службу. Исписав лист, молча передавал его Глаше, которая дремала в кресле. Она читала, брезгливо морщилась, и Валентин снова брался за карандаш. Донесение, по их общему мнению, должно быть настолько важным, чтобы для устных разъяснений с Суховеем встретился генерал.
Когда был готов нужный текст, Валентин переписал его авторучкой и аккуратно вложил в двойное дно кошачьей переноски. Глаша собрала карандашные наброски, в глубокой тарелке сожгла их на кухне, ложкой размолола обугленные лепестки бумаги в пепел и, остудив, ссыпала его в полиэтиленовый пакетик, чтобы завтра по пути в ветлечебницу развеять в сквере.
Донесение получилось крепким, поскольку речь шла о делах государственного масштаба. Но тот двухэтапный манёвр, который предложила Глаша, – помешать сооружению газопровода через Поворотиху, чего добивается Винтроп, желая затормозить проект, и убедить Синягина построить обходную петлю, – этот манёвр можно изложить только в устной беседе. Влиять на Синягина придётся сверху, не объясняя ему глубинную суть разведигры, которая завязалась вокруг его проекта.
И тут без закулисного вмешательства Службы не обойтись.
Утром они вышли из дома вместе.
– По-моему, это донесение наверняка положат на стол Константину Васильевичу, – сказал Валентин. – Упруго получилось. Не донесение, а своего рода служебная записка.
– Будем надеяться, – привычно осторожничала Глаша. Но Поворотиха-то на нас с тобой лежит. Как там Подлевский?
– Насколько я понял, шумок уже пошёл. Он запустил туда какого-то приблудного, мелкого уголовника с ватой в голове, за бабло готового на любое фуфло, который начал мутить народ. Но, видимо, пока ему не очень верят, и Подлевский торопит с официальным объявлением о газопроводе. Говорит, что ему клубничный сироп для вкуса нужен. Шутки у него такие.
– А что с оценкой домовладений, предназначенных к сносу?
– Тут ножницы. Мы с Немченковым договорились затягивать официальное объявление о
