- Извольте-с, скажу.
- Поди сейчас и сделай это! - решил по своей торопливости Егор Егорыч.
Антип Ильич, ничего уже более не сказав, ушел своей медленной походкой от барина.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся плач и рыдания со стороны сестер; этого, однако, не слышалось, а, напротив, скоро вошли к нему в комнату обе сестры, со слезами на глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло полным спокойствием.
- Мамаша умерла! - начала Сусанна Николаевна первая.
- Да, вот ему пишет gnadige Frau, - указал ей Егор Егорыч на Антипа Ильича.
- А мамаша уж похоронена? - спросила того Сусанна Николаевна совсем твердым голосом.
- Не изволят-с об этом писать, - отвечал Антип Ильич.
- Тогда прикажи, пожалуйста, привести мне почтовых лошадей!.. Я сейчас же поеду похоронить мамашу... - проговорила Сусанна Николаевна.
- Нет, нет и нет! - отказал ей наотрез Егор Егорыч.
- Почему же нет? - сказала Сусанна Николаевна с удивлением.
- Оттого, что ты сама больна и расстроена!..
Сусанна Николаевна при этом как будто бы стыдливо покраснела.
- Я нисколько не больна и не расстроена, - произнесла она, - и непременно хочу ехать!
Муза Николаевна между тем, сидевшая все это время в углу и потихоньку плакавшая, вдруг при этом зарыдала.
Егор Егорыч сейчас же воспользовался этим.
- У тебя вот еще кто на руках: несчастное живое существо, а там одно тело... прах! - проговорил он.
- Ах, нет, - вскричала Муза, - пусть сестра едет!.. Я плачу о том, что сама не могу ехать с ней.
Егор Егорыч начал как бы колебаться, но его выручил и поддержал Антип Ильич.
- Мы панихиды и заупокойные обедни можем совершать и здесь по Юлии Матвеевне, она же все это будет знать и ведать. Прикажете идти позвать священников для служения панихиды?
- Да, позови! - разрешил ему Егор Егорыч.
Антип Ильич тогда обратился к Сусанне Николаевне.
- Мы, сударыня, теперь прилетим к Юлии Матвеевне на конях более быстрых, чем те, которые вы приказывали приготовить, - проговорил он ей и ушел за священниками.
Те вскоре пришли, и началось служение панихиды. Какие разнообразные чувствования волновали всех молящихся! Егор Егорыч исключительно думал о Сусанне Николаевне и беспрестанно взглядывал на нее; она хоть и не смотрела на него, но чувствовала это и была мучима тайным стыдом: при всей тяжести настоящего ее горя, она не переставала думать об Углакове. Музою же овладела главным образом мысль, что в отношении матери своей она всегда была дурной дочерью, так что иногда по целым месяцам, особенно после выхода замуж, не вспоминала даже о ней.
Сусанна Николаевна, впрочем, не оставила своей мысли ехать похоронить мать и на другой же день опять-таки приступила к Егору Егорычу с просьбой отпустить ее в Кузьмищево. Напрасно он почти с запальчивостью ей возражал:
- Это бессмыслица!.. Юлия Матвеевна, конечно, теперь похоронена... Письмо шло к нам целую неделю.
- Не похоронена, - упорно возражала Сусанна Николаевна, - gnadige Frau понимает меня и знает, как бы я желала быть на похоронах матери.
Спор такого рода, конечно, кончился бы тем, что Егор Егорыч, по своей любви к Сусанне Николаевне, уступил ей и сам даже поехал бы с ней; но вдруг, совершенно неожиданно для всех, явился прискакавший в Москву на курьерских Сверстов. Во всей его фигуре виднелось утомление, а в глазах досада; между тем он старался казаться спокойным и даже беспечным.
- Что такое? Опять еще что-нибудь случилось? - воскликнул Егор Егорыч, начинавший окончательно терять свойственное ему величие духа.
- А мать похоронена? - подхватила и Сусанна Николаевна.
- Третьего дня! - отвечал ей Сверстов.
- Зачем же вы не подождали меня? - спросила его с укором Сусанна Николаевна.
- Разлагаться очень начала... Вы, барыни, этого не понимаете... Промедли еще день, так из гроба лужи бы потекли... Как это можно?! - отвечал ей со строгостью Сверстов.
- Я ей то же говорил! - воскликнул Егор Егорыч.
Затем со стороны дам последовали вопросы: как старушка умерла, не говорила ли она чего, не завещала ли чего-нибудь?
- Умерла отлично, как следует умереть старому организму... тихо, покойно, без страданий, - выдумывал для успокоения своих друзей Сверстов.
Но тут вошел Антип Ильич и снова объявил, что начинается панихида.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой собаки имел обыкновение кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с ним вдвоем.
- Я не говорил при Сусанне Николаевне, но я не был при смерти старушки, а находился в это время за триста верст от Кузьмищева, у Аггея Никитича.
- У Зверева? - переспросил с оттенком беспокойства Егор Егорыч. - По какому поводу?
- По такому, - отвечал Сверстов, - что он вызвал меня по делу Тулузова, по которому черт знает что творится здесь в Москве!
- Что такое? - снова спросил Егор Егорыч с возрастающим беспокойством.
- А вот что-с, - принялся объяснять Сверстов. - На посланные Аггеем Никитичем господину Тулузову вопросные пункты тот учинил полное запирательство и в доказательство того, что он Тулузов, представил троих свидетелей, которые под присягой показали, что они всегда лично его знали под именем Тулузова, а также знали и его родителей... Хорошо?
- Хорошо! - похвалил Егор Егорыч, рассмеявшись саркастически.
- Недурно, - поддакнул Сверстов, - а потом-с к Аггею Никитичу вскоре после этой бумаги явился раз вечером на дом не то лавочник, не то чиновник, который, объяснив ему дело Тулузова до мельчайших подробностей, просил его покончить это дело, как возникшее по совершенно ложному доносу, и в конце концов предложил ему взятку в десять тысяч рублей.
- Но кто же такой был этот человек... сам Тулузов? - воскликнул Егор Егорыч.
- Нет, не он. Аггей Никитич того знает; но это был черт его знает кто такой!
- А отчего же Аггей Никитич не задержал его? - возразил Егор Егорыч с раздражением. - Он должен был бы это сделать, когда тот предложил ему взятку, чтобы за то его наказать.
- Аггей Никитич наказал его, только по-своему: как человек военный, он рявкнул на него... Тот ему сгрубил что-то такое... Он повернул его да в шею, так что тот еле уплел ноги от него!
- Глупо это, глупо! - заметил Егор Егорыч.
- Вдруг не найдешься, согласитесь!.. - возразил Сверстов. - И как потом докажешь, что он предлагал взятку?.. Разговор у них происходил с глазу на глаз, тем больше, что, когда я получил обо всем этом письмо от Аггея Никитича и поехал к нему, то из Москвы прислана была новая бумага в суд с требованием передать все дело Тулузова в тамошнюю Управу благочиния для дальнейшего производства по оному, так как господин Тулузов проживает в Москве постоянно, где поэтому должны производиться все дела, касающиеся его... Понимаете, какая подведена махинация?
- Понимаю! - ответил угрюмо Егор Егорыч.
- Но что ж нам остается после этого делать? - спросил Сверстов.
Егор Егорыч стал соображать.
- Я, к сожалению, с нынешним генерал-губернатором никогда не сближался, по той причине, что он искони француз и энциклопедист; я же - масон, а потому мне ехать теперь к нему и говорить об деле, совершенно меня не касающемся, странно. Но я вместе с вами поеду к моему другу Углакову, который очень хорош с князем.
- Optime! - воскликнул Сверстов, и на другой день оба друга поехали к Углакову; но, к великой досаде их, застали того почти в отчаянном состоянии.
Его Пьер, снова было поступивший на службу, вдруг заболел той же нервной горячкой, которой он болел в Москве. M-me Углакова уехала уже к сыну, чтобы быть при нем сиделкой; но, тем не менее, когда Егор Егорыч и Сверстов рассказали Углакову дело Тулузова, он объявил им, что сейчас же поедет к генерал-губернатору, причем уверял, что князь все сделает, чего требует справедливость. Покончив на этом, Егор Егорыч и Сверстов расстались с Углаковым и поехали: первый домой, а другой пересел на извозчика и отправился к Мартыну Степанычу Пилецкому, с которым Сверстов от души желал поскорее повидаться.
Сусанна Николаевна между тем, заметно поджидавшая с нетерпением мужа, сейчас же, как он приехал, спросила его:
- Ну, что у Углаковых?.. Как там идет?
- Там идет скверно, - бухнул прямо Егор Егорыч, - наш общий любимец Пьер заболел и лежит опять в горячке; мать ускакала к нему, отец сидит, как пришибленный баран, и сколь я ни люблю Пьера, но сильно подозреваю, что он пьянствовать там начал!
Сусанна Николаевна при этом побледнела только, и что она чувствовала, предоставляю судить всем молодым дамам, которые в сердцах своих таили чувствования, подобные ее чувствованиям!
