- Однако, позволь, мне рассказывали, что в известный час амфитрион ужина восклицал: "Couvre feus!"[188], - возразил ему молодой ученый, которому с ужасом и под величайшим секретом рассказывала это m-lle Блоха.
- Не знаю-с! - заперся мизерный камер-юнкер.
- А это, по-моему, было хорошо! - воскликнул громко Максинька, но на него никто внимания не обратил.
- Любопытно бы знать, какие, собственно, в самих-то Афинах были эти вечера? - спросил гегелианца вкрадчивым голосом частный пристав.
- То есть пиры их правильнее назвать, - сказал тот, - которым, по большей части, предшествовал обед, соответствующий римскому coena[189]; такие обеды происходили иногда и у гетер.
- А гетеры, кто такие это? - перебил молодого ученого частный пристав все с более и более возрастающим любопытством.
- Это женщины, которые продавали любовь свою за деньги, и деньги весьма большие; некоторые из них, как, например, Фрина и Аспазия, заслужили даже себе исторические имена, и первая прославилась красотой своей, а Аспазия умом.
- Понимаю-с! - произнес, слегка мотнув головой, частный пристав. - Но вот еще осмелюсь спросить: в тот вечер, на который мы приехали с господином Тулузовым, одно меня больше всего поразило, - все дамы и кавалеры были, с позволения сказать, босиком.
- По-гречески так и следует, - объяснил, улыбнувшись, гегелианец, греки вообще благодаря своему теплому климату очень легко одевались и ходили в сандалиях только по улицам, а когда приходили домой или даже в гости, то снимали свою обувь, и рабы немедленно обмывали им ноги благовонным вином.
- Вот как-с!.. Но все-таки, по-моему, это нехорошо, - наш сапог гораздо лучше и благороднее, - произнес частный пристав и мельком взглянул на собственный сапог, который был весьма изящен: лучший в то время сапожник жил именно в части, которою заведовал частный пристав. - У меня есть картина-с, - продолжал он, - или, точнее сказать, гравюра, очень хорошая, и на ней изображено, что греки или римляне, я уж не знаю, обедают и не сидят, знаете, по-нашему, за столом, а лежат.
- То есть возлежат, - поправил его молодой ученый.
- Но ведь тут, может быть, и начальство какое-нибудь есть; неужели же они и перед начальством возлежат? - воскликнул с полукомическим оттенком частный.
- Его все начальство-то беспокоит, - пробурчал язвительно Максинька, но на его слова опять никто не обратил внимания.
- А что греки кушали? - допытывался частный пристав. - Так же, как и мы, грешные, осетринку, севрюжинку?..
- Рыбу греки любили, - объяснил ему молодой ученый.
- И ветчину даже? - приставал частный пристав.
- Колбасы и свинина у них тоже были в большом употреблении.
- А насчет выпивки? - присовокупил частный пристав, облизнувшись слегка.
- За обедом греки совершенно не пили вина, а пир с вином у них устраивался после обеда и назывался симпозион, для распоряжения которым выбирался начальник, симпозиарх.
- Господа, - воскликнул вдруг при этом, вставая на ноги, частный пристав, - я так увлекся греческим пиром, что желаю предложить нечто вроде того всему нашему почтенному обществу!
Камер-юнкер хотя и сделал несколько насмешливую гримасу, но, однако, ничего, согласился почти первый; гегелианцу, кажется, было все равно, где бы ни убить время, чтобы только спастись от m-lle Блохи, и он лишь заметил:
- Но кого же, однако, мы выберем в симпозиархи?
- Вас, конечно! - воскликнули все в один голос.
- О, господь с вами! - произнес, как бы даже испугавшись, молодой ученый.
В этот момент вдруг встал Максинька и, выпрямясь во весь свой высокий рост, произнес могильным голосом:
- Семпиарх, - переврал он немножко, - должен быть он! - И Максинька величественно указал пальцем на частного пристава. - Он нас угощает ужином, и поэтому он и начальник.
- Вы, вы! - обратились прочие к частному приставу, который раскланялся перед обществом и произнес:
- Благодарю вас, господа, что вы приняли от меня ужин и потом почтили меня еще большей честью быть распорядителем всего ужина. Тем более для меня это лестно, что настоящее число есть день моего рождения.
Проговорив это, частный пристав ушел, чтобы войти в Соглашение с приказчиком кофейной.
В сущности, частный пристав соврал, что настоящий день был днем его рождения: он только желал еще теснее сблизиться с весьма приятным ему обществом, а кроме того, у него чувствительно шевелился в кармане магарыч, полученный им с Тулузова по обоим его делам.
Максинька между тем пересел уже ближе к остальному обществу: несмотря на свою ненависть к полиции, он не мог отказать себе в удовольствии поужинать на счет частного пристава.
- Скажите, в Афинах был театр, и приезжали на эти их ужины актрисы? спросил он гегелианца.
- Театр был, и актрисы приезжали на ужины! - отвечал тот.
- Вот оно, как мы давно существуем! - произнес самодовольно Максинька, но в это время вошел симпозиарх, а за ним половой внес несколько графинчиков водок, зернистую икру, семгу, рыжички, груздочки.
- Позвольте, господа, этого нельзя, - заметил гегелианец, указывая на водку, - греки во время еды ничего не пили.
- Что ж делать? - возразил ему частный пристав. - Мы без водочки непривычны принимать хлеб-соль; нам рюмочку - другую непременно надобно вонзить в себя, чтобы аппетитец разыгрался.
- Мы должны прежде выпить! - подтвердил Максинька, наливая себе самую огромную рюмку и цапнув ее сразу. - Фантазию это нагоняет... человек от этого умнее делается.
- Но вот рыбка наша плывет к нам, - сказал симпозиарх, указывая на полового, несшего огромную паровую стерлядь, вкусный запах которой приятно защекотал обоняние всех.
Когда сие благородное блюдо было покончено, то выгнанный из службы доктор, не уступавший в количестве выпитой водки Максиньке, произнес еще первые в продолжение целого вечера слова:
- Такие рыбы дай бог, чтобы и в Эгейском море водились!
- Там нет таких - это мне иностранцы говорили - наши рыбы лучшие в свете, - сказал ему на это негромко, как бы тайну какую, надсмотрщик палаты.
- Согласно вашим указаниям, - отнесся затем симпозиарх к молодому ученому, - я велел поросеночка изжарить; вы изволили говорить, что греки свинину кушали.
- Отлично! - одобрили частного пристава Максинька, доктор и надсмотрщик.
- Это черт знает что такое!.. Дай бог выдержать! - произнес камер-юнкер.
- Нет, ничего, - возразил ему гегелианец, сделавшийся ужасно оживленным вследствие выпитых двух-трех рюмок мадеры, которую частный пристав умел как-то незаметно подливать ему.
Поросенок с подрумяненной кожицей невдолге был подан. Симпозиарх крикнул половому:
- Madame Клико сюда на сцену!
M-me Клико, слегка подмороженная, явилась в количестве шести бутылок, ровно сколько было трапезующих, а затем, по уничтожении поросенка, начался уже настоящий симпозион.
- Греки обыкновенно, - начал поучать молодой ученый, - как народ в высокой степени культурный и изобретательный, наполняли свои вечера играми, загадками, музыкой и остротами, которые по преимуществу у них говорили так называемые паразиты, то есть люди, которым не на что самим было угощать, и они обыкновенно ходили на чужие пиры, иногда даже без зова, отплачивая за это остротами.
- Это я! - отозвался самодовольно Максинька.
- Только без остроумия! - заметил частный пристав.
- Ну, уж это не тебе судить! - возразил Максинька и отнесся к гегелианцу. - А какие это у них загадки были? Такие же, как и у нас: когда загадаешь, так скверно выходит, а отгадаешь - ничего, хорошо?
- Какие же у нас такие загадки? - спросил его, в свою очередь, частный пристав, наперед ожидавший, что Максинька что-нибудь соврет.
- А вот такие, - отвечал Максинька, - идет свинья из Питера, вся истыкана.
- Да что ж тут гадкого? - допытывался частный пристав.
- Как же не гадко?.. Вся истыкана, а значит, это наперсток, - произнес Максинька и захохотал.
Засмеялись за ним и прочие, но не над загадкой, а над самим Максинькой: до того физиономия его была глупо-самодовольна.
- У греков, конечно, не было таких остроумных загадок! - заметил молодой ученый. - У них, например, загадывалось: какое существо, рождаясь, бывает велико, в среднем возрасте мало, когда же близится к концу, то становится опять громадным? Когда кто угадывал, того греки украшали венками, подносили ему вина; кто же не отгадывал, того заставляли выпить чашку соленой морской воды.
- Я эту загадку могу отгадать, - вызвался самонадеянно Максинька.
- Сделайте милость, тогда мы вас венчаем венком, - объявил ему гегелианец.
- Это коровье вымя! - произнес с гордостью Максинька.
- Почему? - спросили его все в один голос.
- Как почему? Потому что, - отвечал Максинька, - поутру, когда корова еще не доена, вымя у нее огромное, а как подоят в полдень, так маленькое, а к вечеру она нажрется, и у нее опять эти мамы-то сделаются большие.
