была популярна серия польских мультфильмов под названием «Приключения Болека и Лёлека». Так вот этот Лёлек, худющий и самый мелкий, как первоклашка, каким-то непостижимым образом проиграл ему тридцать копеек чистяком. Далее новичок Дима играть отказался, решив сохранить нажитое, его жали на «слабо», но в обычной школе «слабо» – это им не интернатское «слабо»… За всю жизнь у него имелось лишь три монеты: копеечка медная, десять копеек – дистунчик, как называли монету при игре, и какая-то иностранная, с дыркой посередине. Сейчас у него скопилось шестьдесят копеек, и он в принципе не понимал, что делать с таким богатством, даже возвращаться домой было страшно.
– Я тебя провожу, – предложил черный мальчик.
По пути он рассказал, что живет за МАДИ, в огромном доме буквой «П», в народе «Пэшка», с матерью, что у него уже растут на лобке волосы и что скоро день рождения. Через четыре месяца.
– Ты, Димастый, приходи!
– Ага, – согласился он с охотой.
– Лёлек еще будет… И зови меня Шерханом.
– А я тогда Маугли.
– Нет, – отрезал провожатый. – Ты Димастый!
Конечно, избыток денег он вскоре проиграл, все тому же Лёлеку. Обеденные – они были не столь ценны, так как к недоеданию Димастый привык в интернате, а чувство азарта росло с каждым днем. Он быстро уразумел все хитрости трясучки, после «стоп» просил растереть, чтобы трясущий не поставил монеты на ребра… У него неплохо получалось в обстенок, пальцы рук были длинными, и Димастый частенько за счет них выигрывал, дотягиваясь до самых далеких монеток. А в трясучку в конце оказывалось, что он почти всегда проигрывал Лёлеку и негру Алеше…
Прошло четыре месяца, и наступил день рождения друга.
Он пришел на праздник, как учил дед, с цветами для матери и от себя с пластинкой с Африком Симоном – страшная редкость по тем временам. Но у африканского именинника проигрывателя не имелось, Африка Симона оставили на светлое будущее и включили черно-белый телик, по которому показывали документальный фильм про советскую молодежь.
Матерью виновника торжества оказалась немолодая женщина, совсем простая, ростом маленькая и с сильно заметной хромотой. Она суетилась по крохотной комнатке, поправляя то скатерть на столе, то занавески на окне.
На праздник помимо Димастого были приглашены Лёлек и Кирдяпкина, девчонка-оторва из параллельного, которую они в будущем беспощадно лапали класса с пятого, а она только смеялась в ответ.
Бабушка говорила, что такой фамилии в принципе не может быть:
– Кирдяпкина… Нонсенс!
Пригласили за небогатый стол: с колбасой «Любительской», шпротами в банке, винегретом с селедкой, сардельками на горячее и лимонадом «Буратино» на запив. В центре, не вынутый из коробки, но уже открытый, соблазнял своим шоколадным цветом торт «Прага» и удивляла открытая бутылка красного вина.
Хромая женщина, потрепав сына по голове, предложила разливать вино по бокалам, и уже после первого тоста «С днем рождения!», минуты через три, в свои девять лет Димастый оказался пьяным в стельку и его уложили на диван отдыхать.
Все дальнейшее веселье он пропустил, помнил лишь, что Алеша тащил его на себе через строительную площадку домой, где и сгрузил возле родной двери.
Его никто не ругал. Дедушка только заметил, что в девять лет начинать рановато. И засмеялся, а потом закашлялся. Мальчику нравилось, как дед смеется и как кашляет, нравилось.
За Димастым, как и в интернате, никто не следил, уроков не проверял, его просто кормили и обожали. Дедушка каждое воскресенье выдавал ему рубль на пополнение коллекции марок, который он проигрывал во что придется.
В пятом классе друзья вовсю бились в буру, или секу, три листа, используя чердаки разных домов. В те годы никто их не закрывал.
Вследствие разнузданной жизни без присмотра Димастый к пятому классу вышел в чистые двоечники с репутацией хулигана. Теми же самыми результатами могла похвастаться вся их гоп-компания, вместе с Кирдяпкиной, чьи сиськи росли с непостижимой скоростью.
Тогда выгнать из советской школы было почти невозможно, а потому они вели себя, как им заблагорассудится. Вытрясали из малышей мелочь, дрались с параллельными классами, праздно шатались по Москве, готовясь либо к ПТУ, либо к колонии для несовершеннолетних.
Они почти все время проводили вместе, начали курить в двенадцать, лишь алкоголь как-то не укоренился в их привычках, ходили рубиться со взрослыми пацанами двор на двор, играли летом в футбол, а зимой – в хоккей.
Но все эти годы вольной жизни Димастый до окончания восьмого класса не мог расстаться с неким чувством дискомфорта, не поддающимся анализу, но которое по мере взросления все нарастало. Ему было ужасно обидно, когда негр разбил ему нос за обвинение в шулерстве мелкого Лёлека и самого Шерхана: мол, типа, гады, играете на одну руку. Ему было неприятно, что он испугался дать сдачи, и наворачивались слезы обиды. Негр смотрел на Димастого маленькими глазками, разглядывая и исследуя его трусость… А кто любит чувствовать себя трусом?
– Ничего, – успокаивал на раздаче карт африканец. – У деда твоего много денег…
Позже, к классу восьмому, Димастый вдруг понял, что то, что казалось ему дискомфортом, на самом деле – классовая несовместимость, сейчас бы сказали – гены разной породы. Он видел в глазах Алеши некую ограниченность, почти доисторическую враждебность хищного животного. Учителя часто шептались про него в школе, что нагуляла хромая уборщица сынка в МАДИ от ангольского студента-солдата-революционера, расстрелявшего десятки мирных соотечественников.
Димастый неожиданно стал много читать и многим интересоваться. Лёлек по-прежнему оставался Лёлеком, жуликоватым подростком, почти самым мелким в школе, а Кирдяпкина еще в конце седьмого класса зачем-то полезла на строительный кран покрасоваться новыми трусами в горошек, а тот оказался под напряжением, девочка в мгновение сгорела, и ее похоронили в закрытом гробу, накрытом почему-то советским флагом.
Его друзья после восьмого класса решили идти в ПТУ на слесарей, а бабушка настояла на девятом, в который Димастый пошел с неохотой: думал поступать в цирковое, но дедушка, Царствие ему небесное, говорил, что без высшего образования никуда, а в цирковом лишь среднее.
– И вдруг из тебя не выйдет клоуна?
Он так и остался доучиваться в школе. Встречи с Лёлеком и Алешей становились все реже и реже, отчего Димастый чувствовал себя легким воздушным шариком, как будто с его сердца сняли бетонную плиту. Так он расстался с детством.
Иногда негр Алеша звонил, предлагая перекинуться в карты или где пошляться, но Димастый старательно отмазывался от встреч, и вскоре звонки прекратились.
Жизнь Димастого покатилась своим чередом. Он окончил школу, потом творческий вуз, рано женился, развелся…
Он редко вспоминал свои школьные годы, как и большинство людей на свете. Но если
