ей-богу! В истерику впал, как нервная барышня!
Потом ехал в машине по улицам бесцельно, пытался прийти в себя. Только плохо у него это получалось – будто воздуха не хватало все время и сердце билось неровными толчками. Ну за что ему все это, за что? Почему у всех любовь бывает праздником, а ему она дана наказанием? За что? Такая звонкая пустота внутри, хоть плачь…
Зазвонил телефон, глянул на дисплей – мама. Почувствовала, как ему плохо, наверное. Надо взять себя в руки, поговорить нормально. Спокойным веселым голосом – мол, у меня все окей, зашибись просто. Не станет же он маме жаловаться, что от жены трусливо сбежал!
– Привет, мам! Как ты? Все в порядке?
– Здравствуй, сынок. В порядке, да не совсем… А у тебя как, все хорошо? Ты здоров?
– Да, у меня все хорошо…
– Слава богу. Просто на меня вдруг накатила тревога за тебя. Такая сильная тревога, что плохо стало. Сама не понимаю – заболела, что ли?
– А что у тебя болит?
– Да вроде как сердце прихватило… И лекарств никаких дома нет… Ты же знаешь, я не люблю болеть, никаких таблеток дома не держу.
– Я сейчас приеду, мам! И «Скорую» вызову!
– Да не надо «Скорую»… Ко мне соседка пришла, она медсестра… Наденька из сто пятнадцатой квартиры, ты ее знаешь. Капельницу мне поставила. Вот и лежу, в потолок смотрю. А у тебя точно все в порядке, Филипп? Ты меня не обманываешь?
– Нет, что ты… Я сейчас приеду, мам… Через пятнадцать минут буду. Ты сможешь мне дверь открыть? Хотя не надо, я сам открою, у меня в бардачке ключи от квартиры есть, кажется… Сейчас гляну… Да, есть ключи, мам! Я сейчас, я быстро!
Нажал на кнопку отбоя, почувствовал, что все прежние рефлексии как рукой сняло. Мама больна, а он тут расплакался сам себе – не любят его, надо же! Будто других проблем в жизни нет, кроме любви! Да кака така любовь, будь она неладна трижды…
По дороге заскочил в супермаркет, накупил продуктов. Еще и в аптеку зашел, попросил что-нибудь сердечное. Аптекарша пыталась его вразумить – что, мол, конкретно вам надо? Не получив вразумительного ответа, рассердилась и потребовала рецепт, еще и отчитала за легкомыслие – мол, к врачу сначала сходите!
Ладно, бог с ней, с аптекаршей. Тем более она права. Это он сейчас в панике, за мать испугался. Завтра же отвезет ее к врачу…
Ворвался в квартиру, бросил пакеты с продуктами в прихожей, зашел в гостиную. Мама лежала на диване под капельницей, смотрела на него испуганно:
– Чего ты, Филипп? На тебе лица нет… Успокойся, я ж не помираю, просто сердце немного прихватило. В моем возрасте это нормально, утром уже на ноги встану. Зря я тебе позвонила…
– Да как это зря, мам! Ты что! Завтра же отвезу тебя в больницу, поняла? У меня клиент есть бывший, он кардиолог… Я сейчас ему позвоню…
– Не надо никому звонить, Филипп. Оставь. Я сама справлюсь. Лучше скажи – что у тебя случилось? Ты же весь на последнем нерве держишься! Я все вижу, меня не обманешь!
– Да ничего не случилось, что ты…
– Опять из-за Алисы своей страдаешь, да? Все еще ждешь, когда она тебя любить начнет? Напитается твоей любовью по самую маковку и своею откликнется? В чудеса веришь?
– Не надо, мам… Ну что ты – по больному месту…
– Так оно и будет болеть, пока его к чертовой матери ножом не вырежешь. Но разве ты сможешь так? Ведь не сможешь… Так и будешь страдать… Думаешь, мне легко на все это смотреть, да? Материнское сердце – оно такое, все чувствует, на все откликается… Только не подумай сейчас, что я тебя в чем-то обвиняю, ради бога! Мол, из-за тебя заболела! Нет, нет… Или что я в твою личную жизнь вмешиваюсь…
– Да я и не думаю, мам. Ты у меня женщина деликатная, я знаю.
– Да будь она неладна, эта самая деликатность… Знаешь, как я себя ругала, что не отговорила тебя от этой женитьбы? Видно же было, что Алиса тебя не любит…
– Я ее люблю, мам. Очень люблю.
– Ну да, ну да… Только счастья тебе от этой любви – на грошик медный. Вон, сам на себя уже не похож…
– Да все нормально, мам. Просто я очень устаю… Дни такие тяжелые выдались, клиентов много…
– Ну, мне-то сказки про усталость не рассказывай! Просто признайся самому себе, что сил не хватает сделать решительный шаг! Смелости не хватает!
– Ты о чем, мам?
– А сам не понимаешь, о чем? Уходи от Алисы, Филипп. Ведь все очень просто на самом деле – нужно взять и уйти. Это кажется только, что небо на землю упадет и она разверзнется – поверь, ничего такого не будет! Ну, перестрадаешь пару месяцев, побесишься… А потом все пройдет. Уходи, Филипп! Так нельзя жить, пойми! Чего ты мазохизмом занимаешься, сам себя плетьми сечешь? Зачем?
– Нет, мам, все не так… Не так… Я же знаю, что не смогу без нее. Я просто знаю, и все. Это мой крест, наверное…
– Ой, умоляю тебя, сын… Не говори красиво! Ты сам разрисовал красивостями свое незавидное положение, только и всего! В конце концов… Ты мужик или кто? Где твоя гордость, скажи?
– Да если бы все было так просто, мам… Если бы можно было перешагнуть и спокойно идти дальше! Ведь я знаю, что не получится так. Если уйду, мне еще хуже будет, я знаю. Не смогу я без Алисы, не смогу…
– Сможешь! Что такое – не смогу? Она что, кислородная подушка? Если отнимут – умрешь?
Он замолчал, удивившись такому сравнению. Потом усмехнулся горько, проговорил тихо:
– Да, ты это хорошо сейчас сказала… Именно так – кислородная подушка… Если долго ее не вижу – с ума схожу… Может, я и впрямь немного не в себе, а? Иногда и сам об этом задумываюсь!
– И в самом деле – почему бы тебе к хорошему психиатру не сходить? Ну что это за любовь такая, похожая на психическое отклонение? А если не к психиатру, то, может, бабу хорошую найти? Чтобы понять – на Алисе свет клином не сошелся?
– Уже, мам…
– Что уже? У тебя кто-то есть, да?
– Есть, мам. Есть. Но рассказывать я тебе ничего не буду. Некомильфо как-то, согласись.
– Ну и не надо… Зачем мне твои интимные подробности? Хорошая хоть она?
– Хорошая. Во всех смыслах. Очень хорошая.
– Ну и…
– И ничего, мам. Только чувства вины прибавилось. И перед Алисой, и перед ней…
– Ну, допустим, Алиса твоя сама виновата. Так ей и надо. Видели очи, що купували [3].
– Ну все, мам… Я не хочу это обсуждать. Зря я тебе сказал, наверное… Не надо было!
Возникла неловкая пауза, и мама молчала, огорченная его холодным ответом. Он первым не выдержал этой паузы, протянул руку, сжал ее холодные пальцы:
– Не обижайся на меня, ладно?
– Ну что ты, сынок… Какие обиды, бог с тобой. Живи как знаешь. Да я бы вообще никаких вопросов тебе не задавала, если бы видела, что ты счастлив. Но нет у тебя счастья, к сожалению. Этого сожаления мое сердце и не выдерживает. Вот когда сам будешь отцом, поймешь меня… Хотя и эта перспектива тебе, похоже, не светит.
– Ну почему? Алиса хочет детей… Но, говорит, пока к ним не готова.
– Хм… Хороший крючок придумала, конечно… Хочу, но пока не готова… Мол, сиди рядом и жди, когда я захочу! Так получается, что ли?
– Мам, давай мы больше не будем об этом, ладно? Кстати, я же тебе продуктов привез, пойду, в холодильник все запихну…
– Это хорошо, молодец. Я давно за продуктами не выбиралась, не люблю магазины. Спасибо, сынок.
Он быстро поднялся из кресла, ушел на кухню, будто сбегал. Долго возился с продуктами, потом сделал для матери чаю, вошел в гостиную с подносом в руках.
Мама улыбнулась, проговорила чуть виновато:
– Ты прости меня, сын… Получилось, я-таки влезаю в твою личную жизнь, прости. Больше не буду. Ты иди, я спать очень хочу… Сейчас Наденька придет, капельницу уберет. Я спать буду… Утром позвоню тебе, отчитаюсь о самочувствии. Не бойся, не умру,
