трактористы. Степа разделся, заглянул в полынью.
– Без веревки не сметь! – закричал Лукашин.
Принесли веревку. Степа обмотался и плюхнулся в воду. Минуты через полторы вынырнул.
– Никого, понял, – сказал, отплевываясь. Пусто в кабине.
– Вылезай, – приказал Лукашин.– Теперь мой черед...
Но тракториста не отыскали. Он, верно, успел выбраться из кабины, а быстрое течение реки отнесло его, затянуло под лед.
Трактор оставили до лучших времен.
– Вот и чепе, журавлики, – сказал Лукашин и снял шапку. – Прощай, друг!
Обнажив головы, помолчали, и караван двинулся дальше. Лукашин, став на лыжи, прощупывал теперь каждый метр. Иногда его сменяли вышкари, Станеев и Степа.
Отдыхали в том же вагончике. Стенки заледенели, но Степа раскочегарил буржуйку. Когда уголь прогорел, Станеев поднялся, расшуровал печь снова и, чтоб не уснуть, негромко включил Степин транзистор.
– Юра, – подсев к нему, сказал Степа, – штуку-то эту... возьми, дарю.
– Ну зачем? Вещь дорогая, – отказался Станеев, еще ни разу в жизни не получавший подарки.
В транзистор были почему-то впаяны металлические шарики, цветные стеклышки, в торцах вмонтированы карманные часы и ручной компас.
– Возьми, обижусь, – настаивал Степа.
– Ну и агрегат! – поблагодарив за подарой, усмехнулся Станеев. – На все случаи жизни.
– Почти что, – Степа открыл крышку и извлек оттуда плоскую маленькую фляжку. Подмигнув, свернул колпачок и плеснул в него из фляжки. – Живем, значит?
– Живем, – словно эхо отозвался Станеев и мысленно помянул утонувшего тракториста.
– А и здорово же ты сиганул! Куда там Тер-Ованесяну! Я тоже один раз прыгал... правда, не так удачно, – Степа угрюмо замолчал. Он не любил вспоминать эту историю. Года три назад поехал в отпуск. Коротая время до вылета, пошел с приятелем на берег. На противоположном берегу, у пепелища, плакала женщина. За ее подол держалось двое ребятишек.
– Что она? – спросил Степа у другой женщины, стиравшей на мостках белье.
– Не видишь, что ли? Без крыши осталась. А годом раньше муж помер...
– Не повезло, – вздохнул Степа и перемахнул на противоположный берег. Не допрыгнул самую малость, с головой окунулся в омут. А на другой день купил женщине дом и весь отпуск приводил его в порядок. Об этом знали только Сима да он...
С улицы в вагончик ворвался холодный воздух. Рослый ненец в малице, вошедший вслед за Лукашиным, стукнулся о косяк.
– Ань торово! – поздоровался он.
– Здравствуй, – поднялся навстречу Степа.– Чего стали?
– Озеро, – встревоженно ответил Лукашин. – Вэль говорит, ключи в нем. Лед худой...
– Ага, худой! Провалиться можете, – подтвердил ненец и откинул башлык. Под ним гривой вздыбились жесткие, воронова крыла волосы.
– Рискнем, что ли? – Лукашин вдавил голову в плечи, словно продрог, куснул онемевшие губы.
Помолчали.
– Береженого бог бережет, понял? – Степа оделся и, кивнув пастуху, с ним вместе вышел.
Они вернулись минут через сорок, отряхнулись от снега, от мелкого, застрявшего в складках одежды льда, выпили по стакану крепкого чая и, что-то тая во взглядах, не спеша закурили. Вокруг толпились вышкари и трактористы, но вопросов никто не задавал.
– Должен выдержать, – сказал наконец Степа. – Мы в трех местах лед проверяли. Должен! Ключи стороной обойдем.
– Тогда в путь, – решил за всех бригадир вышкомонтажников,
– Вы как хотите, а я по льду не согласен, – выдался вперед маленький, весь в ржавой щетине тракторист.
– Что, Веня, слабо?
– Ты не бухти, – угрюмо возразил товарищ его, худой, в шапке с надорванным ухом. – Не за себя боимся... Технику везем. И люди – не мусор. Первушин вон какой парень был... потеряли.
– Силком никого не заставляют, – отводя глаза, сказал Лукашин. – Добровольцы найдутся?
– Само собой, – беспечно, лихо ухмыльнулся Водилов.
– И я, и я... – раздались голоса.
– Зря вы это, ребята, – устало отмахнулся высокий тракторист. – Ей-богу, зря. Мы тоже люди, понимаем...
– Не обижайся, – хлопнул его по плечу Лукашии.– Ребята погорячились.
Все растеклись по местам. Началась переправа, закончившаяся к четырем часам.
Небо предутреннее было отчетливо, всё в крупных и ярких звездах, белых, словно ромашки. Они свисали так близко, что хотелось коснуться застуженными руками, погреть задубевшие ладони.
Вот тусклой синевы поубавилось, и все вокруг стало сереть, как часто бывает под утро. Вдруг сверху откуда-то, неизвестно кем брошенный, упал длинный луч, и горизонт, им ополосованный, вспыхнул и засиял. Минутою позже сияние разошлось, достало до купола, но за его контурами небо оставалось темным, как нефть. Но вот и оно, словно от искры, занялось синим и желтым пламенем. Два цвета, столкнувшись, слились воедино, и вверх взвился серебряный змей. Он заиграл, зареял, все заслонил собою, а когда унесся
