матери и братца разбередили душу. Я долго лежал, пока не забылся в беспокойной полудреме.
Сквозь сон мне стало чудиться, что по сараю кто-то очень осторожно шарит. Еле слышный скрип половиц, осторожное звяканье посуды, шорох лапок по полкам.
Я открыл глаза и стал вглядываться в ночную тьму, и был вознагражден, когда уловил, как от общей тьмы, царившей в сарае, отделилась маленькая часть, что крадучись, стала приближаться к моей постели. Мне стало интересно, кто это такой глупый, который залез ко мне, нищему из нищих, убогому из убогих, калеке бездомному. Неужели хочет меня убить? Иди ко мне, я тебя от радости расцелую, а то моя смертушка проходит мимо, равнодушно отворачиваясь, смотрела и в упор не замечала, словно был пустым местом. Наконец, отделившаяся часть тьмы приблизилась ко мне, и превратился в детскую тщедушную фигурку, обдавшую меня тяжелыми запахами немытого тела и грязной одежды. Похоже, я обманулся в своих ожиданиях.
– Кто ты, сирота казанская, – тихонько произнес я, – что здесь забыла?
Фигурка отскочила назад и вновь слилась с ночной тьмой, а дрожащий детский голосок произнес:
– Wujku, masz chleb? 6
Я был ошарашен, вопрос задали на каком-то славянском языке. Потом понял, это польский, и что просили хлеб. Именно хлеб. Какая-то неправильность была в вопросе. Современная молодежь сыта и не будет просить хлеб, а потребует деньги на развлечения. Но если просят хлеб, отчего не поделиться?
Я показал рукой на шкафчик:
– Там хлеб, а в бутылке молоко.
Ночная тьма вновь разделилась, и маленькая фигурка метнулась к шкафчику. Послышалось, как открывались дверцы, шуршал пакет с хлебом, стучали зубы о горлышко бутылки, и громкое чавканье в конце.
Я забеспокоился:
– Ты там не подавись.
Чавканье тут же прекратилось, и фигурка вежливо сказала:
– Mleko jest dobre. Dawno nie piłam mleka 7.
– На здоровье.
Фигурка зашевелилась и тревожно спросила:
– Wujku, nadal możesz dostać chleb? 8
– Сколько угодно.
Странный выходил разговор. Только о хлебе. Попробуем еще о чем-нибудь спросить. Я говорил по-русски, фигурка отвечала по-польски, и мы друг друга хорошо понимали. По голосу я понял, что это была девочка.
– Скажи, ты хочешь конфеты?
Девочка зашевелилась:
– Chcieć. Nie pamiętam smaku cukierków 9.
– Приходи через несколько дней, я принесу конфет.
– Как тебя зовут?
– Nazywam si Basiа 10.
Я усмехнулся:
– Поверил, если бы тебя звали Зофка или Сулька.
Девочка надула губки:
– Mam inne imi, ale tego nie powiem 11.
– Хорошо, – примирительно я сказал. – Буду звать тебя Баськой.
Потом в голове словно щелкнуло, и я стал понимать, что по-польски говорит девочка с чужим именем Баська.
– Ты богатый человек. Я давно не видела того, кто может легко достать много хлеба и бесплатно им поделиться. Что я буду должна за конфеты?
– Ничего, – я не кривил душой, на дешевые, но любимые «молочная коровка» денег хватит.
– Ты откуда?
Девочка махнула рукой куда-то во тьму.
– Что ты тут делаешь?
– Ищу, что можно покушать.
– Почему ищешь по ночам?
– Я боюсь выходить днем. Я осталась одна, а маму, папу, и братика расстреляли, а сестричка умерла от голода. Она стала плохо пахнуть, и мне пришлось ее вытащить из убежища. Полицаи подожгли дом, где я прячусь, но дом каменный и не сгорел
– Так откуда ты? – я в волнении поднялся с постели.
– Из Львовского гетто.
Ошеломленный, я упал на подушку. Такого не может быть! Насколько помнил из истории, Львовское гетто было ликвидировано к лету сорок третьего или сорок четвертного года. Нет, летом сорок четвертного года наши освободили Львов, тогда, значит, гетто было ликвидировано в сорок третьем году. Уже прошло почти сто лет, а Бася все еще девочка. Она, если и выжила, должна быть древней старухой. Или она решила навсегда остаться ребенком, чтобы не превратиться в взрослого монстра? Может, это ночные глюки, и мне пригрезилось появление еврейской девочки?
Однако девочка стояла рядом, и я слышал ее тихое дыхание. На глюки явно не похоже.
– Хочешь, я принесу тебе новые вещи?
– Мне нечем заплатить.
Я махнул рукой:
– Хочу помочь тебе выжить.
– Ты странный. Раньше, когда нам была нужна помощь, родители отдали все хорошие вещи. Под конец у нас ничего не осталось.
– Когда ты придешь в следующий раз? Я подготовлю конфеты и вещи.
Девочка стала считать на пальцах:
– Дней через десять, … нет, пятнадцать.
– Хорошо, буду ждать.
Девочка растаяла во тьме, а я так и не уснул до рассвета.
Последующие дни я провел в неожиданно приятных хлопотах. Я поскреб по сусекам, несколько раз прокатился до собора за подаянием, но оно оказались мизерными, и пришлось смирить гордыню и попросить Саню-толстяка дать взаймы, без отдачи. Тот покривился, но дал. В общей сложности деньги получились небольшие, но мне удалось прикупить Басе секонхендовскую чистую одежду, белье и килограмм конфет «молочной коровки».
У меня никогда не было толком семьи, и ни одна из моих якобы жен ни разу не сказала, что беременна или родила от меня ребенка, хоть и знал, как бывшие жены с зубовным скрежетом выбивали алименты из забубенных папаш.
Неожиданно я оказался в роли заботливого папаши, беспокоящегося о редко встречаемой дочери. Это было горькое и одновременно сладкое чувство никогда ранее не испытанного отцовства. Но я одернул себя. Не было никакой еврейской девочки под чужим именем Бася. Старческий маразм, выдумал и поверил в очередной свой глюк.
Зачем мне дети?
Я всю жизнь пробакланил, мотало меня, как перекати-поле, по стране и по зонам, и теперь, положа руку на сердце, которое никак не остановится, могу честно сказать, жизнь профукал, и вслед за А.С.Пушкиным могу повторить выученные еще в детстве стихи. Тогда не понимал горечь этих строк, а просто громко барабанил на уроках в школе. На закате жизни до меня дошла их печальная мудрость: «дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?»
Братец загнулся в шестнадцать лет, сгорел от удара током высокого напряжения, когда полез воровать из вагонов на железной дороге, его пытались поймать, и он, убегая, случайно коснулся контактной сети. Маманя… я уже и не помню, когда она померла. Остался я, огрызок никчемный, и когда сдохну, ни одна живая душа не прослезится и не выпьет за упокой моей грешной души. Что есть – того не отнимешь…
Прошло четырнадцать дней, наступил пятнадцатый. Я переживал и ждал с нетерпением, как черт возьми, не ждал ни одну женщину, девочку под чужим именем Бася. Я так и не решил для себя, она реальна или плод моего больного воображения.
Наконец, я был вознагражден за свое долгое терпение. Этой ночью темень разделилась, и я услышал знакомый детский голосок:
– Привет. Я пришла.
У меня неожиданно радостно забилось сердце, и хриплым от волнения голосом сказал:
– Я все приготовил. Только сначала искупайся, в ведре горячая вода, рядом полотенце и мыло.
Девочка, не чинясь, сбросила с себя старую одежду, и брызнули на пол струйки воды, и
