в чемодан, на котором сидел, и достает еще одну бутылку. У него на лице написано такое страдание, что мне хочется его обнять. Он садится, пытаясь открыть ее. Это одна из тех бутылок с завинчивающейся крышкой.
– А ты что делаешь в Париже? – спрашивает он меня. – Выглядишь испуганной.
– Все из-за моей тети.
Я пытаюсь объясниться, используя как можно меньше слов. Все смотрят на меня, пот стекает по спине, так что блузка прилипает к коже. Английский моментально вылетает у меня из головы.
Едва Джон слышит имя моей тети, его осеняет. С волнением участника телевикторины он называет ее фамилию:
– Вилла Вивьен.
Я делаю глоток и задерживаю дыхание: напиток обжигает мне горло.
– Мы не виделись с ней много лет, – говорит он, тщательно подбирая слова. – После того как Мелани ушла, я несколько месяцев гостил в ее доме, она поставила меня на ноги.
Гостил в ее доме?
– Ты знаешь ее адрес? – спрашивает Виктор.
– Рю Принцесс, двенадцать, – отвечает он не задумываясь. – Как я могу забыть?
Все мое тело напряглось. Я ликую: значит, она не сменила адрес! Впервые с моего приезда дела налаживаются. Если она не появится завтра утром, я знаю, где ее искать.
Мы возвращаемся в «Шекспира и компанию» к трем часам ночи. Так допоздна я не засиживалась со времен лицея. Юлия и Бен держатся за руки, Оушен едва волочит ноги – похоже, она уже спит.
Оушен занимает диван в фортепианном зале на втором этаже, рядом с библиотекой. Бену и Юлии достается кабинет – отделенная от библиотеки небольшая комнатка на втором этаже, с ванной и ключом.
– А мы устроимся здесь, – говорит Виктор, взбираясь на диванчик в детской зоне на втором этаже рядом с лестницей, чтобы вытащить из ниши за занавеской два поролоновых матраса. – Положим их на пол.
Прямо на пол? Значит, он не врал. Я вспоминаю первую и единственную ночь, проведенную в нейлоновой палатке бойскаутов. Несмотря на исходящий от ног запах, я была счастлива. В походе за грибами мы помечали стволы деревьев швейцарским ножом, чтобы не сбиться с пути. Вечером мы жарили на костре воздушный зефир, а скаут-лидер рассказывал нам истории американских индейцев. Я уже было почувствовала себя кабскаутом [36], но родители забрали меня: им стало известно, что одного из старших мальчиков укусила гадюка. Никогда мне не стать Волчонком. Никогда я не научусь строить дом на сваях, не освою ни одной из уже таких желанных специальностей [37] – повара, астронома, актрисы, переводчика или гида по побережью, и не видать мне значка на униформе.
В этом заснувшем крепким сном магазине, больше похожем на игрушку викторианской эпохи, нет ни медведей, ни змей. В худшем случае – пара библиотечных мышей. Но мне приятно думать, что это мой реванш. Моя первая в жизни ночь приключений.
Я быстро пробираюсь в ванную при кабинете и натягиваю ночную рубашку, хотя, по правде сказать, мне за это немного стыдно: кроме Оушен, переодевшейся в пижаму с Микки Маусом, все остальные легли спать прямо в уличной одежде. Я достаю из чемодана беруши и маску для сна, но, так как спать мне уже не хочется, захватываю с собой и офисную папку. Собираю волосы в хвост и, чтобы они не слишком засалились, заправляю их за воротник ночной рубашки. Закрывая чемодан, я с изумлением замечаю сверток из китайской газеты. Как я могла про него забыть! «Возьми с собой подарок, но не открывай его, пока не приедешь на место». Я уже здесь, и мне следовало распаковать его несколько часов назад. Внутри могло быть объяснение, но об этом я не подумала. Ногтем приподнимаю клейкую ленту в надежде получить хоть какие-то хорошие новости. Скотч легко отрывается, газета падает на пол, а у меня в руках остается пара новых простыней.
– Что за… – Но возглас застревает у меня в горле.
Тетя знала, что я буду ночевать здесь? Она приедет завтра?
Мысли скачут по кругу. Простыни пахнут клубникой – и пока это все, что мне нужно.
Виктор положил наши матрасы в детской зоне. Не знаю, почему он так любезен со мной. «Будьте гостеприимны с незнакомцами, любой из них может оказаться ангелом», – вижу я надпись над проемом в стене, ведущим в библиотеку.
– Девиз этого места, – вполголоса поясняет Виктор.
Интересно, по их мнению, я ангел? Если так, тогда понятно, почему мне предложили ризотто и матрас. Интересно, позволили бы мама с папой моему брату стать бойскаутом? Тогда он смог бы научить меня каким-нибудь фокусам и, возможно, мы вместе построили бы домик на дереве для игры в прятки. Я вспоминаю его фотографию, которая стоит у нас на полочке в гостиной. Невинная, счастливая улыбка. На чердаке хранится коробка с его вещами: в ней одеяльца, мягкие игрушки, соски, книжки. Матери так и не хватило духу их выбросить. В детстве я часто открывала эту коробку и доставала один за другим лежавшие там предметы в тщетной попытке понять, что же творилось в голове маленького ребенка, который идет жизни навстречу, совершенно не представляя, что его ждет. Иногда я брала что-то из коробки и прятала в ящике тумбочки. Куда же он ушел, мой брат?
Я сворачиваюсь калачиком на чистых простынях, пытаясь поудобнее устроиться в их мягких объятьях.
– Как думаешь, здесь водятся мыши?
– Не волнуйся. – Голос Виктора уже немного охрип от сна. – Все мыши остались снаружи, у реки.
Я представляю себе Бернардо в его образцово-опрятной квартире, где на стуле в углу спальни лежит аккуратно сложенная одежда, температура в комнате регулируется термостатом, а на прикроватной тумбочке стоит стакан воды. Если бы я была там, то ворочалась бы рядом с ним под простыней, в объятиях матраса, умирая от голода и стараясь не касаться его, чтобы не потревожить. И считала бы минуты, глядя на цифровой будильник, проецирующий время на стену, и размышляя, попытаться ли бесшумно достать из сумки и развернуть пачку печенья.
А потом я заснула, и мне приснилось, что тетя Вивьен задолжала кучу денег банде китайских мафиози и попала к ним в плен. Но вместо того, чтобы требовать выкуп, они заставили ее решать огромную головоломку-судоку вместе с Генри Миллером и Анаис Нин.
Я просыпаюсь с невыносимым желанием заплакать. Что же случилось с моей тетей?
Прежде чем надеть берет и направиться к двери, Виктор бросает быстрый взгляд на карту, лежащую на кассовом аппарате.
– Идем! – говорит он мне, не оборачиваясь.
Воздух чист, над Парижем светит солнце, и на небе ни облачка. Лапшу быстрого приготовления с овощами и тофу мы ели прямо из упаковки, не отрывая взгляда от входа в магазин. Тетя Вивьен так и не появилась.
Утром Сильвия Уитмен разрешила мне принять душ в квартире Джорджа. Сами перекати-поле получили это разрешение совсем недавно – до этого им приходилось ходить в общественные бани.
В душе, а точнее, в стенной выемке под кабинку, было холодно. Я достала шампунь, кондиционер и маску для волос, которую наношу по воскресеньям, но быстро одумалась: пятнадцать минут с мокрой головой в этой ванной – и бронхит обеспечен. В душе обнаружился только основательно потертый кусок марсельского мыла. К счастью, у меня с собой было мыло, стянутое из какой-то гостиницы. После первых секунд стало ясно, что вода теплее уже не станет, но жизненные силы ко мне все же вернулись.
Я спала мало и очень плохо. Виктор клялся, что матрас здесь ни при чем, по его словам выходило, что как только к нему привыкаешь, то он кажется удобнее любой кровати, более того – сон на полу полезен для спины. Уж не знаю, какая у него кровать, но лично я сплю на матрасе Supremo Benessere [38] высотой тридцать сантиметров, из дышащего бамбукового волокна, с пеной с эффектом памяти, пружинами карманного типа и натуральным латексом… Удобнее уж точно ничего не бывает!
На улице было уже довольно жарко, и я наспех натянула цветочное платье с рынка. Как давно мне не доводилось чувствовать себя так хорошо! Возможно, никогда в жизни. Я собрала волосы обычной заколкой-бантом.
Выходя из ванной, я
