была в ванной, верблюдиха поставила чайник и стала развязывать пакет.
А мне снова к Одуванчику. Психолог уже ждал и даже заулыбался, когда я зашел. Я просто не мог сдерживаться и выпалил ему всё – и про свои навязчивые страхи повторить отцовскую судьбу, и про дядю Рому, и про Женю – вообще про всё. Он кивал и задавал наводящие вопросы. Особенно его интересовало, не разрешила ли мне мама все-таки поговорить с отцом. Я сказал, что нет. Тогда он предложил мне написать письмо отцу. Воображаемое письмо, где должно было быть всё, что я хотел ему сказать.
– А зачем?
– Это поможет мне понять, что с тобой происходит. Давай ты подумаешь, напишешь и придешь ко мне еще раз. Пиши просто всё, что приходит тебе в голову. Представь, что отец это прочитает, и не бойся высказывать всё, что ты думаешь, хорошо? – в его глазах было какое-то отцовское одобрение. Хотя откуда мне знать, что такое отцовское одобрение.
Еще Одуванчик сказал мне сделать табличку. Слева – что я сделал, чего у меня получилось достичь, справа – что не сделал, в чем я лузер.
Он дал мне на это неделю.
Я пошел посидеть в парке около моего дома, где катаются велосипедисты. Сегодня там был Наруто, и от этого мне стало как-то особенно радостно. Мне казалось, что если он здесь катается, значит, всё хорошо. Я даже иногда нервничал, если не находил его в объективе, когда прицеливался из окна своей комнаты. Хотел с ним познакомиться, но не знал как. Выделывать на велике такие трюки я боюсь, а просто так подходить и навязываться мне не хотелось.
Стало грустно. Очень грустно. Я решил написать эсэмэску Жене и позвал ее в парк. Она пришла довольно быстро, и я рассказал ей про Наруто и все эти дела. Потом не выдержал и рассказал про дядю Рому. Женя сказала, что у меня наивные представления о мире. Она старше меня и, наверное, знает, о чем говорит. Вообще, девчонки рано взрослеют, поэтому к ней стоит прислушаться.
Я объяснил Жене, что боюсь повторить судьбу своего отца, но она сказала, что это нормально. И что у нее есть загоны и похуже.
– Это какие?
– Ну, это долгая история. Так ты точно подумаешь, что я сумасшедшая, – она заулыбалась, и мне стало казаться, что всё хорошо.
– Мы друг друга стоим.
– Не знаю. Ну… Нет, ты точно подумаешь, что я шиза!
– Давай уже говори!
– В общем. У меня какое-то неправильное восприятие людей. Не знаю. Я даже к психологу ходила с этим недавно, но пока так и не могу от этого избавиться. Ну, например, иду я с салюта, впереди и сзади – толпы. Все идут и улыбаются, пьют, везде бутылки. Я тоже иду, шучу с подругой. И вот слева навстречу мужчина. Он везет в гору тележку. Знаешь, для хот-догов такую или для продажи сувениров на празднике. Я сразу думаю, как мне его жалко. Что вот все идут с праздника, а он тащит эту долбаную тележку и никто не замечает его труда. И что у него семья, наверное, и одежда провоняла сосисками этими пахучими. И в итоге я придумываю целую судьбу этого дядьки со всеми подробностями, чуть ли не со слезами на глазах. Или вот зима. Иду откуда-то, не помню, уже темно. Нормальные люди готовятся ко сну, и вот выползает из-за угла на тракторе мужик и чистит дороги! Один во всём центре – это невозможно просто, как жалко его становится!!! И тут же я начинаю всю оставшуюся дорогу до дома думать, что его бросила жена и он остался один с ребенком. А еще ему приходится и по ночам в холод работать. Других не посылают, а его посылают. А так как жена сбежала с любовником – о да, это несомненно так, – то ему приходится возить по ночам ребенка с собой. Он стелет ему какую-то старую фуфайку прямо в тракторе, и тот на ней спит. Пока ребенок спит, папа ездит на тракторе по центру, лучи фонарей скользят по его лицу – я даже это не забываю придумать! А утром уставший тракторист отвозит ребенка на тракторе в школу, а мальчик боится выходить при всех, потому что всех папы на машинах привозят, а его, блин, на тракторе этом старом! Потом я несколько раз видела эту же картину – и мне казалось, что это именно тот тракторист едет со своим сынишкой и думает о бросившей его жене. И так – постоянно. Что?! Что ты смеешься, Саш?!
– Прости. Я просто думаю, какие мы с тобой психи. Это офигеть просто, что у нас в головах, – я не мог остановить смех, и у меня даже глаза начали слезиться. Женя тоже засмеялась. Но потом замолчала и продолжила:
– Понимаешь, я часто не могу просто наслаждаться моментом. Я начинаю чувствовать всё, что происходит вокруг. Не знаю. Какие люди, какая у них кожа, какая история. Притом не факт, что у них именно такая история.
– Та-а-ак, а что сказал психолог?
– Он сказал, что у меня склонность к мазохизму.
– И что – это так на самом деле?
– В какой-то мере. Но мне кажется, здесь еще какие-то причины. Пока не пойму только какие.
– Да не заморачивайся ты. Хотя да, у тебя, может, и похлеще моего. А вообще, тебе же не закладывают сценарий какой-то жизненный, а вот у меня да-а-а… Как будто всё уже решено за меня.
– Такое ощущение, – Женя снова засмеялась, – что мы с тобой соревнуемся в своих психах.
– Да уж, и не говори. Моя мама говорит, что это всё от безделья. Что на самом деле нет никаких проблем. А я думаю, что если это меня волнует, значит, проблема есть.
Мы снова провели с Женей весь день, и я ощутил, что мне не хочется оставаться одному. Не то что даже одному. А именно без нее. Я даже написал ей эсэмэску с пожеланием спокойной ночи. Ну, всё – пошло дело. Женя прислала ответ со спокями-нокями, но мне хотелось, чтобы она еще что-то написала. Но она не писала – спала, наверное, уже. А я всё равно постоянно проверял телефон. Я вообще люблю получать письма и эсэмэски. Звонки не очень люблю, а письма и эсэмэски люблю. Я даже иногда сам себе на электронную почту посылаю сообщения, чтобы потом увидеть во входящих выделенное жирным новое письмо.
Ночью я долго стоял на балконе в своей комнате и смотрел на небо. Недалеко от моего дома – какая-то высокая башня с
