И не росло бы у него ничего в руках, у колдунов ничего не растёт, говорят.
– Да как же, не растёт? – заспорила Сузгиниха, но тут же сбавила тон, после того, как Захариха, приложив палец к губам, зашипела «т-с-с» и перешла на громкий шёпот, – Ещё как растёт! Всё у них растёт, только не то, что надо.
– Хм, ну так и вот, – уперла руки в боки Глафира, – А у него, посмотри, в огороде всё, как на дрожжах, к кому помогать не придёт – всё спорится сразу у людей, а по дереву как он вырезает – наличники да картины, а дом у него как украшен – любо-дорого посмотреть! Так какой же он колдун?
– А ещё, – начала, было, и дальше спориться бабка Сузгиниха, как раздался стук, дверь отворилась, и на кухню ввалился Влас.
– Добрый день, соседки! – громко поздоровался Влас, – За чью судьбу переживаете на этот раз? Никак за мою? Мне кости моете?
Сузгиниха, поперхнувшись чаем, закашлялась, а Глафира во все глаза вытаращилась на Власа, ввалившегося в облаке морозного пара в избу.
– Ну, ничего, мойте-мойте, чище буду, реже в баню ходить придётся! – рассмеялся Влас.
Захариха покачала головой, и только было открыла рот, как из спаленки раздался голосок Надийки.
– Дядя Влас, это ты? Иди скорее сюда! Я тебя давно поджидаю!
– Можно? – спросил Влас у Захарихи.
– Да иди, чего уж там, – махнула рукой старуха.
Тот быстро скинул тулуп, навесил его на гвоздь у порога, разулся, сунул снежные валенки в угол, снял шапку и протопал тяжёлой медвежьей походкой к девочке в комнату. В руках он держал увесистый свёрток, но Захариха не посмела спросить, что это он там принёс, хоть и было ей очень любопытно.
Едва он успел скрыться за порогом Надийкиной комнаты, как бабы, склонившись друг к дружке, тут же зашептались промеж собой:
– Ой-ёй-ёй, страшный-то какой, здоровый, как медведь. Ты гляди, Захариха, за ним, мало ли чего!
– Да ну вас, – отмахнулась та, – Всё болтаете да болтаете, сплетни собираете.
– Ну, мы пойдём, коли, – так же шёпотом продолжили они, – А то тут этот…
– Ступайте с Богом.
Бабка Сузгиниха с Глафирой засобирались домой, и, попрощавшись, убежали. Захариха начала убирать со стола, прислушиваясь к басистому голосу Власа и звонкому смеху внучки, доносившимся из спальни.
– Смотри-ка, нашли ведь общий язык, – хмыкнула она, – Так и придётся мне его привечать, что делать. Но поговорить мне с ним всё-таки надо, что же это такое происходит?
Убрав посуду, Захариха вошла в комнату к внучке, и встала у порога.
– Бабуся, погляди, – тут же защебетала Надийка, – Какую красоту мне дядя Влас сделал!
В руках у девочки был деревянный ящичек, навроде сундучка, крышечка у него открывалась, а внутри были разной ширины и длины отсеки.
– Вот, смотри, бабуся, – щебетала Надийка, – Сюда вот я ниточки положу, а сюда ножницы, сюда иголочки, а вот здесь бусинки поместятся.
– Ну, хорошо, – кивнула старуха, недобро посмотрев на Власа, который довольно улыбался, сидя на стуле у кровати Надийки.
Тот повернул голову на Захариху, и пристально, не отводя глаз, посмотрел на неё долгим внимательным взглядом.
– Дядя Влас, ну что, ты сделаешь мне рамочку для вышивки, которую я просила, сможешь? – зазвенела колокольчиком Надийка.
– Смогу, конечно, – кивнул тот, – Ты мне только объясни, какую тебе именно надо?
Они вновь принялись ворковать, обсуждая пяльцы, а Захариха пошла по второму кругу собирать на стол. Через несколько минут она вернулась:
– Чай-то будем пить с пирогами?
– Коль хозяйка угощает, так не откажусь, я один живу, бобылем, когда ещё пирогов поем? – усмехнулся Влас.
Надийка тоже встала, и, накинув на плечи большую бабушкину шаль, пошла со всеми на кухню. За столом Захариха всё глядела исподтишка на гостя, что сидел напротив и с аппетитом уплетал пироги с калиной. Она не знала, как бы подступиться к нему и начать нужный ей разговор. Наконец, улучив удобный момент, она спросила:
– А что ж ты один-то живёшь, Влас? Али вдовствуешь?
– Один живу, никого у меня нету, бабушка. Были родственники, да поумирали все.
– А сам-то ты откуда будешь?
– Да издалека, бабушка, – уклончиво ответил тот.
– Бабуся, а ты чего это дяде Власу допрос устраиваешь? – подала голос Надийка.
– Да я что, я так, спрашиваю…
Захариха вновь тяжело вздохнула.
– А ты бы, стрекоза, долго не сидела, не студилась, только на поправку пошла.
– Да, Надийка, иди-ка ты в постель, – поддержал её Влас.
Когда девочка убежала в комнату, он достал из кармана тулупа, висевшего у порога, льняной мешочек, протянул старухе и сказал:
– Я тут травок вам принёс, вы позаваривайте их, да Надийке вместо чая подавайте, она скорее на поправку пойдёт.
– Спасибо, Влас, – поблагодарила старуха.
Они молча допили чай, Влас хлопнул себя по коленкам и сказал:
– Пойду я, бабушка, пожалуй, пора мне, спасибо за угощение.
– Ну, ступай с Богом.
Выйдя на крыльцо, Влас вдруг обернулся:
– Бабушка, вы меня не бойтесь, и не сердитесь на меня. Я не враг ни вам, ни Надийке. Придёт своё время, и я всё вам расскажу. Да, я гляжу, вам тут дрова привезли, так я приду, поколю.
Старуха вновь покачала головой, повздыхала:
– Коль придёшь, не откажусь от помощи, сама-то я не управлюсь.
– Вот и славно, ну, я пошёл, до свидания!
– До свидания, Влас!
Вернувшись в дом, Захариха взяла в руки мешочек, что принёс поздний гость, помяла его в задумчивости:
– И что с ним теперь делать? В печи сжечь разве, али всё же заварить? Нет, заварю, пожалуй.
Она, не откладывая дела в долгий ящик, тут же достала цветастый пузатый чайничек с полки, и запарила травы, что пахли терпко и пряно, налила в стакан и пошла к Надийке. Но не успела она дойти до её комнаты, как раздался голосок девочки:
– Бабушка!
– Аюшки, внуча?
– А где же тулупчик-то мой?
– Да как где? На вешалке висит, – ответила Захариха, войдя в комнату со стаканом в руках.
Но девочка промчалась вихрем мимо неё и побежала к двери.
– Батт-тюшки, ты куда это босиком? Пол студёный!
Но Надийка уже мчалась обратно со свёрточком в руках. Она резво забралась под одеяло, положила свёрточек поверх него, и, развернув, всплеснула руками:
– Бабуся, погляди какая прелесть!
Старуха подошла поближе и увидела небольшую икону. Это был образ Казанской Божией Матери. Он был вышит гладью цветными нитками, а оклад расшит камешками да бусинками.
– Вот теперь я знаю, куда мои бусинки приложить! – воскликнула девочка, – Я тоже такую красоту сделаю! А что это, бабушка?
– Это икона, внученька – Богородица, покровительница всей земли русской.
– М-м, – протянула в задумчивости девочка, – А ведь у меня на неё и ткань есть. Помнишь, бархат-то, бабушка?
– Помню, внуча, помню, – ответила старуха.
Надийка с увлечением рассматривала икону и представляла что-то своё, будучи мыслями где-то далеко-далеко. Глаза Богородицы смотрели на девочку, как живые, ясно и кротко.
– Вот ведь, как всё у неё складывается, как по маслу, – подумала Захариха, – Господи, помоги ей, чтобы никто не столкнул её с этого пути, чтобы люди добрые ей встречались.
А вслух сказала:
– Ты, внученька, помнишь ли, что тебе та женщина сказала? Чтобы ты никому икону эту не показывала.
– Помню, бабушка, – прижимая образ к груди, ответила Надийка, – Я её никому не отдам и никому не покажу.
– Вот выпей-ко, это Влас тебе травок принёс. Да спать ложись.
Девочка послушно взяла из рук бабушки стакан, выпила отвар и легла на бочок, положив рядом с собою на подушку икону, всё так же любуясь её красотой. Захариха поправила Надийке одеяло, укрыла внучку, укутала, поцеловала в лобик, и та, сложив ладошки под щёчку, сладко задремала. Захариха осторожно взяла икону с подушки, перекрестилась, внимательно поглядела на образ и сказала:
– Матушка Заступница, помоги моей внученьке, спаси её и сохрани. Не зря ты к нам в дом пришла, а я молиться всегда тебе буду, хоть и нет у нас церквушки в деревне. Но я знаю, что
