вообще не в курсе.
— А я знаю только потому, что два дня назад старик позвонил мне в десять вечера и сказал, что нам с ним необходимо встретиться и выпить. Я немного волнуюсь за него. Он повторял, что на работе, в этой торговой компании, у него все идет хорошо, но что ему до смерти скучно. А его девушке надоело наконец, что любимый тайком бегает к бывшей жене, вот она и ушла от него на прошлой неделе. Странно то, что папа из-за нее так переживает. Рано или поздно им все равно пришлось бы расстаться: мама не стала бы долго терпеть, что живет он с Ширли, а ей уделяет только пару вечеров в неделю. Папа подозревает, что у мамы есть кто-то еще, я тоже подозреваю. В общем, в тот вечер он наклюкался чисто по-ирландски и все жаловался, как ему не везет в жизни. К тому же он курит почти столько что, сколько и ты, а это не очень хорошо.
Дункан тоже прочитал мне нотацию по поводу курения после презентации, когда мы с ним, его редактором и несколькими приятелями отправились ужинать в Чайна-таун. Это было очень в стиле Дункана — отпраздновать выход своей новой книги в затрапезном дешевеньком кафе на Дойерс-стрит. Я обратила внимание, что в тот вечер он был один, без девушки. Хоуи, знавший, разумеется, все обо всех, сообщил мне, что Дункана только что постигла очередная неудача в любви — его бросила дама сердца, на сей раз директор современной танцевальной труппы на Вустер-стрит. Хотя на людях он держался по-прежнему, был, как всегда, общителен и остроумен, блистал эрудицией — за столом развлекал нас блестящим рассказом о беседе эксцентричного, невротичного Густава Малера с молчаливым, маниакально-депрессивным Яном Сибелиусом о природе симфонического жанра. Сколько же этот парень знает — буквально все обо всем! Знакомьтесь, это Дункан, самый интеллектуальный парень из всех. Но также и самый печальный. А в настоящий момент он занят флиртом с яркой и энергичной женщиной по имени Пола. Она пописывала в «Парижское обозрение», была на дружеской ноге с его главным редактором Джорджем Плимптоном, а сейчас самозабвенно слушала оживленную скороговорку моего друга. Я ощутила укол разочарования. Сколько бы ни пыталась я убедить себя в обратном, она все равно существовала — глубокая, неразрешенная потребность в полноценном общении с кем-то, кто стал бы для меня якорем в моей бестолковой жизни, помог бы мне почувствовать, что я не одинока. Таким был для меня Киаран. Я ясно видела, что и Дункан всей душой стремится к тому же самому… и раз за разом связывается не с теми, как будто не хочет впускать свет внутрь себя. Откуда она, эта раздвоенность, с одной стороны, жажда глубокого, истинного взаимодействия с другой душой, а с другой — необходимость ее оттолкнуть? Может, всему виной последствия бесконечных семейных проблем?
У Полы были очень черные волосы, очень красная помада и круглые черные очки в тон с черным платьем в обтяжку. Имидж — интеллектуальная стерва. Я знала, вечером Дункан уйдет домой с ней. А потом у него начинался книжный тур по десяти городам, сразу же после которого он улетал в Касабланку… и на несколько месяцев исчезал где-то на просторах земного шара. Я наблюдала, как Пола начала атаку: сначала коснулась его руки, потом наклонилась и шепнула что-то ему на ухо. Дункан улыбнулся. Пола заулыбалась в ответ и пожала ему руку. Затем встала и направилась в сторону жутковатого туалета, расположенного позади кухни.
— Похоже, у тебя появилась новая интересная поклонница, — заметила я.
Дункан просто пожал плечами:
— Сегодня утром мне позвонил папочка. Он получил экземпляр книги, которую по моей просьбе ему прислали из издательства. Знаешь, что он мне сказал? Цитирую дословно: «Одно из многочисленных достоинств Рейгана заключается в том, что он покажет вам, придуркам, какими быстротечными и дурацкими были шестидесятые годы. По этой же причине никто не станет читать твою пафосную книжонку».
— Послушай моего совета: когда этот злобный человечек снова позвонит, просто брось трубку. Он ненавидит тебя за то, что ты сумел вырваться за пределы унылого корпоративного мирка, в котором он увяз навсегда.
— Для него я навсегда останусь странным мальчишкой с нелепой походкой, неспособным оправдать его надежды на сына-мачо.
— Я считаю, что всем детям отставных морских пехотинцев в США должны предоставлять бесплатного психотерапевта. Потому что и мой отец, и твой — все они вымещают на нас свой извращенный жизненный опыт. И они нажили все эти безумные представления о чести и долге, о Semper Fi [139], которые в реальном мире просто-напросто не действуют. А уж если их дети не соответствуют их представлениям и тем стандартам, что были приняты в их полку… ну, тогда вообще туши свет.
— Надо мне было сразу его послать. А я спасовал, начал мямлить что-то насчет хорошей рецензии в «Нью-Йорк таймс», которая выйдет в воскресенье.
— Отправляйся в свой книжный тур, прокатись по Северной Африке и помни: ты живешь своей жизнью, а он кусает себе локти, потому что и сам хотел бы такую, но не вышло, ведь ему не хватает воображения и таланта, чтобы добиться того, что удалось тебе. Но учти, если тебя убьют где-то на полпути между Касабланкой и Тель-Авивом, ты разобьешь мне сердце. Боюсь, еще одну потерю я не перенесу.
Дункан внимательно посмотрел на меня. Сказанное мной его не обескуражило, но определенно заинтриговало. А вот меня застали врасплох неожиданно вырвавшиеся слова. Но, с другой стороны, разве, выпалив что-то, не подумав, мы не выдаем невольно то, что таилось на сердце? Мы с Дунканом не успели ничего больше сказать друг другу — к столу вернулась Пола и подозрительно посмотрела на меня.
— О чем это вы оба так глубоко задумались? — спросила она.
— Просто вспоминаем былые денечки в Боудине, — отговорился Дункан.
— А… ясно, старые товарищи, все такое…
Пола наклонилась и снова зашептала что-то Дункану на ухо, а затем быстро, но вполне демонстративно клюнула его в губы.
— Нам пора, пожалуй, — объявил Дункан сидящим за столом. — Тем более что мне завтра рано вставать — еду в Бостон на поезде.
Похоже, в ту ночь ему удалось уложить Полу в постель. Она даже сопровождала его на большом отрезке книжного тура — от Лос-Анджелеса до Сиэтла. Четыре недели спустя, вернувшись в Нью-Йорк, Дункан попросил нас с Хоуи проводить его на рейс до Парижа.
— А Пола разве не хочет проститься наедине? — спросила я.
— Она уже со мной простилась
