немного подождать, — с каменным лицом сказала она.
Хоуи взорвался:
— Послушай-ка ты, сестра Рэтчед [142], не смей разговаривать со мной, с нами, как будто от тебя, суки, зависит…
— Довольно, друг мой.
Между Хоуи и медсестрой твердо встал доктор Норман Барри, человек лет сорока, маленький, лысеющий, с огромными мешками под глазами, но с очень цепким и внимательным взглядом.
— А теперь, прежде чем я займусь больным, Говард, — сказал он, — извольте немедленно извиниться перед моей коллегой, замечательной, перегруженной работой медсестрой Клэнси.
— Я патентованный засранец, — обратился к сестре Хоуи.
— Это не извинение, — сказал доктор Барри.
— Простите. Мне очень жаль. Я не должен был называть вас так. Просто…
Медсестра Клэнси положила руку Хоуи на плечо:
— Я все понимаю. — И обернулась на доктора Барри: — Может быть, я отвезу его в альтернативную палату?
— Это единственное свободное место, другого сейчас не найти, — кивнул доктор. Повернувшись ко мне, он с сомнением добавил: — Это комнатка за моргом, которую мы переоборудовали в импровизированную палату.
— По крайней мере, это палата, — сказала я.
— И расположена очень удобно, — добавил Хоуи.
— Мне жаль, что я снова вижу вас здесь, Говард, — обратился доктор Барри к моему другу.
Хоуи покачал головой, глядя себе под ноги:
— Столько потерь…
— Поверьте, я вас понимаю. Это похоже на Черную смерть, и непонятно, как ее остановить.
— Как вы думаете, сколько ему осталось? — спросила я сдавленным шепотом.
Внезапно с каталки раздался глухой голос Джека:
— Хрен вам, я собираюсь жить до ста лет.
Каким-то образом он сумел приподнять руки. Я схватила одну, Хоуи другую.
— И обязательно доживете, — сказала я.
— Спасибо, Поллианна, — просипел Джек.
— Ты молодец, крепкий орешек, — обратился к нему Хоуи.
— Это у меня от отца. Морской пехотинец… прямо как старик Элис. Только мой презирал сына и называл «голубым цветочком».
— Значит, он-то и повел себя как презренный трус, — возмутился Хоуи. — Плюнь на него. Ненавистники всегда найдутся. А вот ты настоящий храбрец. И сейчас держишься как герой.
Я всхлипнула.
— Не распускайте нюни, Бернс, — сказал Джек. — Здесь уже и так эмоции зашкаливают.
Доктор Барри улыбнулся:
— Думаю, пора нам отправлять Хамфри Богарта в ту палату.
Джек сумел улыбнуться ему в ответ.
— Всегда мечтал стать гейским Богартом, — сказал он.
Хоуи нагнулся ко мне и прошептал на ухо, что через час двадцать пять минут мы должны быть в аэропорту, чтобы проводить Дункана.
— Я все слышал, — раздался голос Джека.
— Придется Дункану поскучать без нас.
Я снова взяла Джека за руку.
— Я не планирую умирать сегодня вечером, да и в ближайшее время тоже. Отправляйтесь в аэропорт — я требую! — а потом возвращайтесь. И привезите мне охлажденный мартини с бомбейским ромом.
— Если мы вернемся сегодня в десять, — спросил Хоуи у медсестры Клэнси, — можно нам будет навестить нашего друга?
Женщина вопросительно взглянула на доктора Барри. Тот кивнул, давая согласие.
— Это против правил, — сказала медсестра Клэнси, — но попросите, чтобы меня вызвали, а я проведу вас к нему. Без джина.
И вот сейчас мы сидели в аэропорту с Дунканом, допивая по третьему мартини. Хоуи, расчувствовавшись еще сильнее, заговорил:
— Жизнь чертовски хрупкая штука. И когда я смотрю на вас, ребята, когда я понимаю…
— Ты к чему ведешь, Хоуи? — спросил Дункан.
— Вы должны пожениться.
Я тут же почувствовала, что неудержимо краснею, а потом заметила, что у Дункана цвет лица такой же, как мой.
— Вы только посмотрите на себя, — продолжал Хоуи. — Что таращите глаза, как два очумевших Бэмби? Сами видите, я прав. А теперь мне требуется отлить. Слишком много смерти, слишком много джина, слишком много напряжения, черт его возьми совсем!
Не успел он скрыться в ближайшем сортире, по громкой связи объявили посадку на рейс Дункана до Парижа. Вдруг — как гром среди ясного неба! — мой давний (вот уже восемь лет) друг вдруг наклонился и поцеловал меня. По-настоящему, в полную силу. А я ответила на этот долгий поцелуй. Оторвавшись наконец, мы потрясенно уставились друг на друга… впрочем, это было приятное потрясение, сродни изумленному узнаванию.
— Времени вообще не осталось, — сказала я, сжав его руки.
— Я могу пропустить самолет, — предложил Дункан.
— Нет, тебе нужно идти.
— Не нужно мне идти.
— Ты должен написать книгу. А для этого надо отправиться в поездку. Но обещай, что вернешься ко мне.
— Обещаю.
Выйдя из туалета, Хоуи деликатно стоял в сторонке, не подходя к обнявшейся паре, поглощенной друг другом и не желавшей разнимать рук. Мы даже не услышали объявления о завершении посадки на рейс Дункана. Тогда Хоуи положил руку мне на плечо.
— Не люблю быть вестником дурных новостей, — сказал он. — Но…
Всю дорогу до Манхэттена я сидела в такси молча, голова у меня кружилась, лицо было мокро от слез. Хоуи держал меня за руку, не произнося ни слова. Кроме одной фразы:
— Неужели ты не счастлива?
— Он хотел все отменить и остаться. А я сказала, чтобы летел.
— Это любовь. Я хорошо знаю этого парня. Ему это нужно, ты нужна больше всего на свете. А значит, вы оба счастливчики. Взаимная любовь. Блин, это же такая редкость.
Хоуи попросил водителя остановиться, не доезжая больницы, перед винным магазином и расплатился. В магазине он попросил у застенчивого индуса — сикха в тюрбане и с глазами, в которых отражалась вся мировая скорбь, — принести шейкер для коктейлей, бутылку бомбейского джина, небольшую бутылочку вермута, три бокала для коктейлей и банку оливок.
— И не могли бы вы наполнить шейкер толченым льдом? Будьте добры!
Через десять минут в приемной Сент-Винсент мы попросили сотрудницу вызвать медсестру Клэнси. Наш полевой набор для мартини был упрятан в мою сумку на длинном ремне. Мы договорились, что, как только медсестра отлучится, обязательно приготовим для Джека мартини.
— Даже если нас за это посадят, — возбужденно заметил Хоуи.
Медсестра Клэнси прибыла незамедлительно. Она вышла с таким же мрачным лицом, как и раньше, но сейчас видно было, насколько она взволнованна. Мы с Хоуи вскочили на ноги.
— Вам нужно поспешить, — сказала медсестра Клэнси. — Остались считаные минуты.
Надо признать, медсестра буквально бегом потащила нас наверх по черной лестнице, потом вниз по коридорам. Когда мы подошли к каталке, на которой лежал Джек, я с облегчением увидела, что глаза у него еще открыты, хотя он то и дело впадал в забытье. Подбежав, мы с Хоуи взяли его за руки. Джек дышал прерывисто и слабо. Я увидела страх в его глазах. Он попытался что-то сказать. Мы оба наклонились вперед. Еле слышно он произнес одно едва различимое слово:
— Мартини.
Скосив
