Вышел на кухню…
И встал в дверях, как соляной столб. Не было на кухне Кати, а была ее мама. Как ее там… Галина Никитична. Это она, стало быть, пироги печет. Руки по локоть в муке, лицо раскрасневшееся. И ничего больше не придумал, как спросить растерянно:
– А где Катя? Я думал…
– Доброе утро, зятек! Как говорится, вы нас не ждали, а мы приперлися! – легким смешком проговорила Галина Никитична, глянув на него хитренько. – Уж не обессудь, решила с утра пирогов тебе напечь. Считай, это знак моего к тебе расположения, дорогой зятек! А Катька, вон, в ванной плещется… Сейчас выйдет уже, наверное… Да ты заходи, заходи, чего в дверях стоишь!
Катя и впрямь через минуту появилась на кухне, лицо у нее было слегка досадливое, слегка виноватое. Тоже не ждала маму так рано, наверное.
– Да я сейчас уйду, уйду, не переживайте! Не стану мешать… – деловито проговорила Галина Никитична, коротко глянув им в лица. – Вот пирог с мясом из духовки выну, да вместо него сладкий пирог приставлю… Катька, не забудь про сладкий пирог-то, смотри, чтоб не подгорел!
– Мама, ну зачем… Столько хлопот… Я бы и сама… – тихо проговорила Катя, садясь за стол.
– Да когда тебе самой-то? Ладно уж… От меня не убудет. А вы давайте завтракайте с удовольствием! Не стесняйся, зятек, угощайся! Я по пирогам та еще мастерица… Попробуешь – потом за уши не оттянешь! И Катька у меня тоже пироги печь умеет, конечно, но до меня ей далеко!
– Спасибо, Галина Никитична… Спасибо… – проговорил он с неловкой улыбкой.
– Да ты сначала попробуй, а потом уж благодари… Да и не надо мне благодарностей-то… Просто Катьку мою не обижай, вот и все, что мне надо…
– Мам, ты опять! – с досадой произнесла Катя, нахмурившись.
– Да все, все, ухожу я… Не сердись на меня, Катька. Вот будешь сама матерью, тогда поймешь, каково это… Когда знаешь, что все неправильно у дочки складывается, нехорошо, а сделать все равно ничего не можешь! Ладно, оставайтесь тут… Завтракайте…
Галина Никитична так стремительно подалась из кухни в прихожую, что они и опомниться не успели. Когда за ней захлопнулась дверь, Катя проговорила тихо:
– Заплакала, потому и заторопилась… Не хотела, чтобы ты ее слезы видел. Она у меня такая… Вроде и сильная женщина, а слеза близко. Ты не сердись на нее, ладно?
– Да почему я должен сердиться, что ты? Галина Никитична старалась, пироги мне пекла… За что сердиться, Кать?
– Ну… Что она тебя зятем называет… Вроде как бесцеремонно звучит… Да ты ешь, ешь, пироги у мамы и в самом деле отменные! Давай я тебе чаю налью… Ты правда не сердишься, да?
– Правда. Я не сержусь.
– А почему тогда хмурый такой? Тебе уже ехать пора, да?
– Нет… Нет, не пора. Не хочу никуда ехать. Хочу сидеть с тобой на кухне и есть мамины пироги.
Катя засмеялась счастливо, но в ту же минуту осеклась, спросила чуть настороженно:
– И что, в самом деле не торопишься? И будешь со мной целый день?
– Да. Проведем этот день вместе, Катюш.
– Ой… Ой, правда? Ой, а тогда давай погуляем, а? Вместе… Мы ведь даже ни разу с тобой не гуляли! Просто пойдем по улице вместе… Рядом… Ой, как здорово, Филипп!
– Конечно, Катюш. Обязательно погуляем! А какой пирог вкусный, м-м-м…
– Ой, а сладкий пирог еще вкуснее! Он со свежими ягодами! Скоро уже подоспеет… У нас с мамой дачка есть, мы много ягод на зиму морозим. Потом пироги печем… Я как-нибудь покажу тебе нашу дачку! Хочешь?
– Хочу. Я все хочу, Кать.
Катя встала, чтобы пойти к плите, но он остановил ее, сгреб в охапку. Она отбивалась, но не сильно, лепетала с коротким смехом:
– Ну погоди… Ну что ты делаешь, Филипп? Куда ты меня тащишь? Дай я хоть плиту выключу… И вообще, мы же гулять хотели… Ты обещал…
– Да, погуляем… Потом, Катюш, потом… Потом…
Получилось, что выбрались погулять только ближе к обеду. И день был солнечным, как по заказу. Ох, уж эти денечки золотой осени, как вы сентиментальны и романтичны! И запахи сырой земли, и щедрые краски увядания, и воздух особенный, вкусный, прозрачный. Будто размякла природа, прощаясь с летом и цветом, а до зимы еще далеко…
– Пойдем на липовую аллею, там сейчас очень красиво! – Катя потянула его за локоть, и он двинулся за ней безропотно.
Только потом понял, что эта самая липовая аллея – главный променад в городке. И что Катя неспроста его туда повела. Она его вроде как демонстрирует, народу показывает. Все время здоровается с кем-то, и слегка торжествующая нотка звучит в этом «здрассть», и норовит взять под руку по-хозяйски. Странно, но ему это даже нравилось… Вызывало умиление. И шел бы себе по липовой аллее, и шел…
Но зачем-то взял и включил телефон. И увидел там кучу вызовов. И от Алисы тоже… И не успел ничего сообразить, как телефон зазвонил нетерпеливо, высветив на дисплее имя «Аглая». Да чтоб тебя, дорогая моя секретарша…
– Да, Аглая, слушаю!
– Филипп Аркадьевич, вы где? С вами все в порядке?
– Да, Аглая. Со мной все в порядке. Все хорошо.
– А почему тогда телефон отключили?
– А я обязан на этот вопрос отвечать?
– Нет, конечно… Извините… Просто у нас тут форс-мажор… Лидия Константиновна заболела, у нее гипертонический криз. В арбитраж идти некому. Сережа в судебном заседании, Лева в командировке… Что делать, Филипп Аркадьевич?
– Понятно… На сколько слушание в арбитраже назначено?
– На пятнадцать тридцать…
– Хорошо. Я успею. Подготовь мне все материалы.
– Да. Сделаю, Филипп Аркадьевич.
– Давай…
Нажал на кнопку отбоя, чертыхнулся тихонько с досады. А что делать? Никуда от забот не денешься…
– Тебе ехать надо, Филипп? – печально спросила Катя.
– Да, Катюш… Придется нам в другой раз погулять. Не обижайся.
– Нет, что ты… Я вовсе не обижаюсь. Надо так надо. Я ж понимаю…
Он видел, что она огорчилась, и очень сильно, только что не заплакала. Но быстро взяла себя в руки, улыбнулась, проговорила быстро:
– Ну же, идем! Ты же торопишься… Хорошо, что мы недалеко от дома ушли… Тем более я тебя сейчас коротким путем проведу, так быстрее будет!
Пошли быстро в обратную сторону, и Катя запыхалась немножко, и потому голос ее прозвучал отрывисто-требовательно:
– Когда ты еще приедешь, Филипп? Когда тебя ждать?
– Не знаю, Катюш. Дел очень много. Так некстати сотрудница заболела…
– Да, я понимаю. Конечно. Но все же… Когда тебя ждать, Филипп?
– Я позвоню, Катюш… Я обязательно тебе позвоню… Не скучай, ладно?
– Я буду скучать. И ждать тебя буду.
Когда он садился в машину, Катя проговорила заботливо:
– Только ты не гони, ладно? Ты все успеешь, Филипп. Не гони…
И перекрестила его быстрым жестом. И глаза у нее такие при этом были… Скорбные, печальные, со слезой. Будто навсегда с ним прощалась…
* * *
Освободился он только поздним вечером. Пришлось еще навестить приболевшую Лидию Константиновну, которую очень ценил как специалиста по арбитражному процессу. Когда-то она была арбитражным судьей, и опыт рассмотрения дел был у нее колоссальный, да и кое-какие связи остались, что было немаловажно. Правда, здоровье у Лидии Константиновны было не ахти, возраст сказывался, но она не сдавалась. И сейчас, увидев его в дверях, заговорила быстро и виновато:
– Ой, Филипп, прости, подвела я тебя… Не поверишь, утром так голова закружилась, что до туалета боялась дойти – упаду… Кто вместо меня сегодня на рассмотрение ходил? Сережа? Лева?
– Нет, Сережа в процессе был в Первомайском суде, а Лева в командировке. Я ходил в арбитраж, Лидия Константиновна.
– И как?
– Да никак, в общем… Другая сторона не явилась, перенесли рассмотрение на двадцатое.
– А, ну это хорошо… К двадцатому я уже оклемаюсь. Да ты проходи, проходи, Филипп! Только прости, у меня не убрано, гостей не ждала… А может, чаю попьем, хочешь?
– Можно и чаю… Я вот тут продукты вам привез… Не знаю, что вы любите, брал в супермаркете все, что под руку попадет. Курицу, колбасу, сыр… Вот фрукты еще…
– Ой, спасибо, мой дорогой! – расчувствовалась Лидия Константиновна,
