этого тайны… Это — Оверин! — горделиво прибавила она.
И, почти надеявшаяся, что теперь, благодаря ее признаниям, Сирена пожалеет ее и не захочет разбить ее жизни, отнявши Диму, Вавочка ласково и нежно поглядела в лицо Марианны Николаевны и, крепко и значительно пожимая ее руку, шепнула словно бы удовлетворенная:
— Теперь вы все знаете обо мне!
Ей не стыдно-было этих унизительных признаний молодой женщине, с которой она только-что познакомилась. Она слишком дорожила Димой, чтобы не сделать такого ловкого, по ее мнению, маневра. И не на то бы она пошла, чтоб удержать при себе Диму. Когда любят так, как она любит, все допустимо. По крайней мере, отныне она будет менее тревожиться. Эта красавица Сирена добра и великодушна. Надо сделаться ее другом. И если Дима увлечется ею, она не ответит на его увлечение. А Дима не любит безответной любви и скоро охладеет. Наконец, можно и серьезно поссорить их.
Так думала Вавочка, под влиянием страсти, готовая даже очернить, в случае надобности, любимого человека, разыграв роль Яго.
И, радостная, она сказала Сирене:
— Мне хотелось бы поближе сойтись с вами и видеться с вами почаще, Марианна Николаевна. Вы позволите?
— Я буду очень рада… Вообще меня женщины недолюбливают, а вы составляете приятное исключение… Вы где думаете поселиться? В Ялте?
— О, нет. Там слишком шумно… Я хочу жить в Алупке… Ведь это близко от Ялты?
— Пятнадцать верст, но дорога отличная…
— Вот видите… Это не помешает мне приезжать к вам… Надеюсь, что и вас не испугает расстояние?
— Нисколько. Я часто езжу верхом и делаю и не такие экскурсии… Будем вместе совершать поездки…
В эту минуту к Марианне Николаевне подошел старенький моряк и, позевывая, проговорил:
— Вот я и выспался. Скоро и обед. Не раздумали, милая барыня, в обществе старого хрыча сидеть за обедом?
И старик, добродушно рассмеявшись, прибавил:
— Говорите откровенно… Я не обижусь.
— Самым откровенным образом говорю, что рада вместе обедать… И вы, Иван Васильевич, займите несколько мест… Хотите в нашей компании, Варвара Алексеевна?
— С большим удовольствием…
— Увидите одного любопытного петербургского сановника.
— Я его знаю… Завистовский?.. Мы с ним ехали в одном поезде…
— Он самый… Одного инженера, милого юного мичмана и Родзянского… Верно и Дмитрий Сергеич сядет с нами?
— Конечно.
— Так займите, дорогой Иван Васильевич, шесть мест… И я сижу около вас…
— Слушаю-с… А по другую сторону кого прикажете посадить?
— Угодно, Варвара Алексеевна, рядом со мной…? А около вас посадим Родзянского… хотите?…
— Кого угодно… Хоть тайного советника…
— Боюсь, он сделает вам признание в любви! — заметила, смеясь, Сирена. — Он очень влюбчив.
— Юпочник… этот петербургский генерал! Я только удивляюсь, Марианна Николаевна, как вы его не турнете хорошенько! — говорил отставной моряк.
— Он интересен и далеко не глуп, когда не играет роли вздыхателя… И, к тому же, забавен, когда начинает свою роль… Впрочем, он мне не смеет больше говорить о чувствах…
— Отучили?
— Отучила… Варвара Алексеевна! Позвольте вам представить моего старого и доброго друга… Ивана Васильевича Чижа!.. Прелестнейший человек. Он тоже едет в Алупку и не откажет, конечно, дать вам указания, как там устроиться… Варвара Алексеевна Меньковская! — назвала она Вавочку и прибавила: — надеюсь, ваш зоркий глаз видит, что Варвара Алексеевна не купчиха и потому можете при ней ругать их сколько угодно… Иван Васильевич ненавидит купчих и особенно московских! — пояснила она.
Старик галантно снял фуражку, обнажив седую голову и крепко пожимая протянутую ему руку, проговорил:
— В Алупку, а не в Ялту? Вполне одобряю вас, Варвара Алексеевна. Вполне-с. И с особенным удовольствием рад служить вам, чем могу, — с особенной любезностью, присущей старым морякам в разговорах с дамами, говорил старик с странною фамилией. — Отлично сделали, что выбрали Алупку… Прелестное место… один парк чего стоит… и все-таки не так засижено, как Ялта или Гурзуф, и более напоминает старый Крым, когда цивилизации этой самой не было… А главное — там не так мозолят глаза эти подлые проводники-татары и меньше этих бесстыжих пожилых купчих, ищущих, — извините-с, — на старости лет амуров с этими самыми татарами… Просто противно смотреть, что творится в Крыму… А впрочем. сами изволите видеть… Вы когда в Алупку?… Немедленно с парохода или остановитесь в Ялте?
— Думаю прежде остановиться в Ялте…
— И я до завтра пробуду в Ялте… Когда прикажете, я к вашим услугам! — говорил старик, снова кланяясь.
Он хотел было уходить вниз, но, спохватившись, прибавил, обращаясь к Марианне Николаевне:
— Чуть было и не забыл… Тут один петербургский чинуша как увидел вас, так и обалдел в некотором роде… Упрашивает очень, чтоб я его представил вам… Хотите?… Пусть лишняя жертва будет.
— Интересный человек?
— По-моему, чердак у него не особенно в большом порядке, но это не мешает ему на все фыркать и думать, что он в некотором роде жар-птица и будущая административная шишка. Для меня он забавен своей болтовней. Не знаю, как для вас… Да вот взгляните… Вон цапля стоит в желтых ботинках и в поясе… у штурвала… Такой чистенький, прилизанный, франтоватый… едет что-то ревизовать.
Марианна Николаевна взглянула по указанному направлению и невольно рассмеялась при виде этого тощего, франтоватого господина с моноклем в глазу, с солидным и необыкновенно самодовольным выражением на выбритом, истомленном, желтом лице.
— И вы хотите мне представлять этого шута горохового?
— Обещал даже ему… Впрочем, предупредил, что вы его оболваните.
— Такого и оболванить, как вы выражаетесь, не стоит… И не думайте представлять.
— Слушаю-с… Скажу ему, что вы не любите новых знакомств.
— Говорите что хотите, но только избавьте от знакомства с ним.
Прозвонили в колокол, и публика пошла вниз и стала усаживаться за столы, хорошо сервированные, с безукоризненными скатертями и салфетками, с вазами, полными конфет и фруктов, на середине столов.
Марианна Николаевна представила свою свиту Вавочке, познакомила со всеми старого моряка, и все уселись за один стол, рядом друг с другом. Завистовский поспешил занять место около Вавочки и тотчас же выразил удовольствие, что имел удовольствие познакомиться с дорожною спутницей и, вероятно, желая быть ей приятным, начал расхваливать ей мужа, с которым он имеет честь быть знакомым по клубу и часто с ним играл в карты. Скоро, впрочем, он сообразил, что разговор о муже не может доставить особенного удовольствия жене, которая едет в Крым в отдельном купе с красивым господином, да еще с известным писателем, и поспешил переменить предмет беседы, стараясь занять свою даму.
Оверин сел рядом с Родзянским на конце и был мрачен, как туча, возбуждая беспокойство Вавочки. Ему далеко не нравилось
