ясно увидѣла, что Воротилинъ съ Малявскимъ хотятъ нагрѣть себѣ руки, а ее втянуть въ дѣло, разыгрывая комедію, будто они другъ противъ друга злобствуютъ. Она очень разсердилась.
«Этакіе подлецы, — думала она. — Хотятъ меня провести какъ маленькую дѣвчурку. Я-же вамъ покажу!»
Она послала за Прядильниковымъ.
Петръ Николаевичъ видѣлся съ ней почти важный день. Онъ началъ завѣдывать ея дѣлами. Сначала это его волновало; но онъ успокоился гораздо скорѣе, чѣмъ можно было ожидать. Авдотья Степановна, отказавшись отъ любви къ Алешѣ Карпову, съ каждымъ днемъ дѣлалась все интимнѣе съ нервнымъ чудакомъ. Въ ней заговорило совершенно иное чувство: Прядильниковъ возбуждалъ въ нен особаго рода жалость. Она полегоньку выспросила его обс-всѣхъ тревогахъ и разочарованіяхъ его неприглядной жизни. Сначала ей казалось смѣшно его нервничанье и дѣловое донъ-кихотство. Слушая отрывистыя фразы, въ которыхъ Прядильниковъ изливался передъ нею, Авдотья Степановна полегоньку проникалась тихой симпатіей къ этому человѣку, который постоянно тратилъ свои силы съ дѣтскимъ безкорыстіемъ… Чѣмъ больше она вдумывалась въ его жизнь, тѣмъ яснѣе видала она, какъ грязенъ былъ міръ тѣхъ людишекъ, среди которыхъ она обращалась. И до знакомства съ Прядильникымъ она чувствовала потребность забастовать: и Саламатовъ, и Воротилипъ, и всѣ, имъ подобныя личности, опротивѣли ей. Встрѣча съ Карповымъ, начавшаяся интрижкой камеліи, повела къ сильному чувству. Охлажденіе Карпова совсѣмъ перевернул» Авдотью Степановну, Она не озлобилась и не кинулась въ прежнюю жизнь. Напротивъ, она смирилась; только на своихъ бывшихъ пріятелей негодовала искренно. Она готова была дать Прядильникову все, что она имѣетъ, чтобы сдѣлать изъ него настоящій бичъ для всѣхъ этихъ «жуликовъ», какъ она ихъ называла. Теперь она хотѣла этого и для самаго Прядильникова. Такой человѣкъ долженъ былъ, по ея мнѣнію, отплатить кому слѣдуетъ за всѣ тѣ мытарства, чрезъ которыя онъ прошелъ, работая на безстыдныхъ эксплуататоровъ. Чѣмъ больше она сближались съ Прядильниковымъ, тѣмъ сильнѣе желала видѣть его въ блестящей обстановкѣ, человѣкомъ, ворочающимъ милліонными предпріятіями, страшнаго своею честностью для разныхъ Саламатовыхъ. Она такъ искренно относилась къ Прядильникову, что тотъ очень скоро оставилъ свою щепетильность и началъ съ обычной своею страстностью прелагать себя дорогу въ тотъ міръ, гдѣ обрабатываются крупныя дѣла.
Записка Авдотьи Степановны застала Прядильникова въ ожиленномъ разговорѣ съ Карповымъ.
— Она глубоко страдаетъ, — картавилъ Прядильии-ковъ, ходя взадъ и впередъ по кабинету новой своей квартиры, гдѣ все имѣло уже приличный видъ, хотя на столѣ бумаги были порядочно разбросаны.
— Откуда ты это взялъ, дружище? — спросилъ Карповъ, развалившись, по обыкновенію, съ ногами на диванѣ.
Онъ очень потолстѣлъ и былъ неряшливо одѣтъ.
— Я ее вижу каждый день и наблюдаю.
— Не умѣешь ты наблюдать, Николаичъ. Пожалуйста, не ври ты на самаго себя. Ну, гдѣ тебя наблюдать, да еще такую бабу, какъ Евдокія? Во первыхъ, ты вообше лишенъ аналитической способности, а во-вторыхъ, врѣзался въ нее, какъ кошка.
— Пожалуйста, безъ пошлостей!
— Такъ неужели-же ты до сихъ поръ собственнаго чувства не распозналъ?
— Чувства, чувства! — фыркалъ Прядильниковъ, усиленно затягивась.
— Втюрился, братецъ, втюрился. И ничего тутъ нѣтъ зазорнаго. Когда-же ты вкусишь любовныхъ утѣхъ, скажи на милость? Вѣдь тебѣ, братецъ, тридцать-пятый годъ пошелъ. Ты самъ видишь, что баба — дѣло первой важности. Въ нѣсколько мѣсяцевъ Евдокія тебя вымыла, вычистила, успокоила значительно твои нервы и указала тебѣ, по какой дорогѣ идти. Ты былъ маньякъ какой-то, несчастный строчило, а теперь ты въ гору идешь. И обработывай свои дѣлишки, дѣлайся соперникомъ Салама-това. Такъ нѣтъ, ты опять пускаешься въ психологическія тонкости, изучаешь душевную жизнь Евдокіи.
— Ты ведешь себя… — началъ-было Прядильниковъ, останавливаясь поредъ диваномъ, гдѣ лежалъ Карповъ.
— Я? Ну, что я? Меня-бы, кажется, надо было въ покоѣ оставить. Я отзвонилъ, и съ колокольни долой.
— Ты поступаешь цинически. Почему ты разорвалъ съ ней всякія сношенія?
— Да у меня и сношеній никакихъ нѣтъ, стало быть и разрывать ихъ нечего.
— Однако, ты прежде заходилъ хоть изрѣдка, а теперь ни ногой.
— Этакъ лучше, — проговорилъ уже болѣе серьезно Карповъ.
— Почему-же? — вскричалъ довольно задорно Прядильниковъ.
— Эхъ, братъ Николаичъ! Весь свой вѣкъ останешься ты малымъ ребенкомъ. Что у тебя за страсть копаться чортъ знаетъ въ чемъ. Никакого у тебя нѣтъ здороваго отношенія къ жизни, а еще не двадцать лѣтъ на математической логикѣ сидишь.
Карповъ обернулся лицомъ къ Прядильнакову и подперъ голову ладонью правой руки.
— Ну, затѣмъ ты хочешь, чтобы я шатался къ Евдокіи?
— Ты ее оскорбляешь.
— Полно, шутъ гороховой. Ужь коли ты резбередилъ меня, такъ слушай мои резоны. Ну, зачѣмъ я буду шататься къ ней? Ты знаешь, я не фатъ, но ты самъ-же говоришь, что Евдокія все еще чувствуетъ ко мнѣ жалость.
— Да вѣдь ты этому не вѣришь? — возразилъ Прядильниковъ.
— Тонкостямъ, которыя ты расписывалъ, дѣйствительно не вѣрю; но всякая женщина хромаетъ на одну ножку: любятъ онѣ всѣ перебирать свои амуры. Ну, вотъ я приду къ Евдокіи, начнемъ мы тары бары. Она ужь непремѣнно свернетъ на мои сердечныя дѣла. Я сначала буду держать себя съ гоноромъ, а потомъ, разумѣется, раскисну. Тебѣ извѣстно, что въ настоящую минуту я живу мальтійскимъ рыцаремъ. Нѣтъ у меня никого. Тяжести я отъ этого никакой не чувствую въ мужскомъ обществѣ, а около бабы будетъ совсѣмъ другая музыка.
— Да вѣдь ты къ ней охладѣлъ?
— Охладѣлъ. Поэтому-то я и не желаю никакихъ глупыхъ сюрпризовъ. Нападетъ такой стихъ, чмокнешь твою Евдокію, а на другой день и ощутишь мерзость. Понялъ?
— Нѣтъ, ужь это ни на что не похоже! — вскричалъ Прядильниковъ, бросая окурокъ папиросы въ уголъ. — Ты не смѣешь позволять себѣ такихъ циническихъ выходокъ!
— Ну, такъ убирайся! — крикнулъ въ свою очередь съ серцемъ Карповъ. — Я-же охраняю женское достоинство Евдокіи, а ты лаешься. Уродъ!
И Карповъ обернулся лицомъ къ снинкѣ дивана.
Прядильниковъ снялъ халатъ, вымылъ себѣ руки, старательно вычистилъ ногти, такъ-же старательно причесался и надѣлъ сюртукъ. Онъ подошелъ къ столу, взялъ лежавшую на немъ записочку Авдотьи Степановны, бережно положилъ ее въ маленькій портфель и заперъ его.
Поднявшись со стула, онъ посмотрѣлъ на Карпова. Тотъ продолжалъ лежать и даже, кажется, засыпалъ.
— Алеша! — окрикнулъ его Прядильниковъ и, подойдя къ дивану, сѣлъ у него въ ногахъ.
Карповъ ничего не отвѣчалъ.
— Ты спишь, что-ли? — спросилъ Прядильниковъ.
— Убирайся. Вѣдь тебя ждетъ Евдокія. Меня отъ твоихъ глупостей рветъ.
— Послушай, — началъ кротко Прядильниковъ — что-же ты меня тянешь насчетъ денегъ? Нужны тебѣ эти шесть тысячъ или нѣтъ?
— Какія? — пробормоталъ спросонья Карповъ.
— Какъ какія? На журналъ твой…
— Я тебѣ, кажется, толковымъ русскимъ языкомъ говорилъ, что денегъ этихъ мнѣ ненужно.
— Почему-же вдругъ стало не нужно?
— А потому, что никакого журнала не будетъ.
— Я понимаю, что это такое, — заволновался Прядильниковъ,
