class="a">
7
В. Г. КОРОЛЕНКО
До 18 [30] марта 1895, Самара.
Уважаемый Владимир Галактионович!
По обыкновению я — с просьбой к Вам.
Ашешов поручил мне просить Вас вот о чем. Будьте так любезны — возьмите на себя труд указать недостатки «Самарской газеты» и нарисуйте то — чем бы Вы ее хотели видеть.
Условия, в которых в данное время стоит газета, настолько благоприятны для нее, что усовершенствование является вполне возможным.
Издат[ель] — любит дело и не жалеет денег.
Цензура — пока очень мягка.
Заведующий редакцией — Ашешов — мне кажется, очень умен и энергичен.
Ваш совет и указания имели бы громадное значение для газеты. Так будьте же добры — ив возможно скором времени — ответьте на это письмо.
Я веду в газете «Очерки и наброски».
Скажите, что Вы думаете о том, как я трактую факт? О самой ценности факта? О тоне? Ашешов говорит — нужно писать живее.
Я стараюсь. Но, очевидно, это не моя специальность, и мне кажется, что порой я впадаю в пошло-зубоскальский тон — а ля [1] «Сын своей матери».
Я очень, очень прошу Вас помочь мне и газете Вашим советом и Вашей критикой.
Жду Вашего ответа. Кланяюсь Авдотье Семеновне и Анненоким. Я позабыл их книги в Нижнем и написал уже, чтобы их передали по принадлежности. Будьте добры — спросите, получены они?
Затем — до свидания.
Желаю Вам всего лучшего.
ПР [2]. Вы не забыли о Вашем обещании выслать мне карточку и первую книжку Ваших рассказов? Не забудьте, Владимир Галактионович!
А «Ошибка» моя? Вы уже отправили ее?
Господи! Как я Вам надоел, наверное! Но что я поделаю?..
Так ответьте же поскорее на это письмо! Очень важно именно теперь получить от Вас какие-либо указания. Говоря, что Ашешов энергичен и умен, я забыл оказать Вам, что он — молод. В таком серьезном деле — деле крупного общественного значения — молодость едва ли достоинство. Пост Ашешова важен — он дирижер оркестра. Указания со стороны для него — необходимы. Ваше указание более ценно, чем чье-либо другое, Вы провинциал, и Вы хорошо знакомы с провинциальной прессой.
Адрес: Самара,
редакция «Самарской газеты».
12 [24] апреля 1895, Самара.
Уважаемый
Владимир Галактионович!
Мне кажется, что меня обидели, и я хочу пожаловаться Вам.
Сегодня получил из «Русского богатства» «Ошибку», на полях рукописи, — она не прочитана и на треть. Очевидно, тот, кто ее читал, обладает очень тонким литературным чутьем, если с нескольких страниц признал полную негодность рукописи к печати.
Я не верю в справедливость этого приговора, памятуя Ваш отзыв об «Ошибке» и будучи сам убежден в ее порядочности.
Мне кажется, это — недоразумение.
Вы не можете себе представить, как меня задел и огорчил этот отказ в такой суровой форме.
Неужели рукопись не заслуживает даже и пары слов в объяснение ее недостатков или негодности?
Вы переживали такие горькие казусы? Больно было — не правда ли? Они уже далеко назади у Вас, если так.
Я просил бы Вас — узнайте, пожалуйста, почему рукопись признана негодной? Когда мне возвратили «У моря» — я ни о чем не спрашивал, мне только стало стыдно за то, что я посылал эту вещь.
Спросите их, Вл[адимир] Галак[тионович], пожалуйста.
Около 20 апреля [2 мая] 1895, Самара.
Вы простите меня, дорогой Владимир Галактионович, за мое предыдущее письмо.
Я накачал его сгоряча, крепко задетый возвратом рукописи и находясь в крайне тяжелом настроении духа. Очень болит грудь у меня, и очень тяжело жить здесь. Город мертвый — публика странная. Мне порой кажется, что я переехал не в Самару, а в 30-е года.
Здесь многое напоминает о них.
Что вы скажете, например, о людях серьезных, стоящих у крупного общественного дела и в свободное время занимающихся сочинением стихов на заранее подобранные рифмы?
Этим увлекаются, из-за этого ссорятся.
А как странно здесь смотрят на женщину!
За ней ухаживают — и только. Я ничего не понимаю — почти — в здешних настроениях.
Уж очень здесь всё далеко от «современности».
А как глупо франтят здесь! Очень обидно и больно наблюдать такую жизнь, как здешняя.
Написал бы Вам целую картину, полную картину здешнего дня, да боюсь утомить Baie и боюсь оторвать от Вашего дела.
Не стану лучше.
Извините же меня за то письмо.
Кланяюсь Вам, Вашему семейству и знакомым.
Очень прошу Вас не забыть выслать мне обещанную Вами карточку Вашу и первую книгу.
Уважающий Вас
ПР. Странное дело вышло у меня с А. А. Дробышевским — дал он мне два письма, я их положил в ящик на М.-Ряз. вокзале, а они, оказывается, не получены адресатами!
Теперь А. А. допекает меня преехидными посланиями, и мне так обидно и стыдно, что просто беда!
Обидно — потому что, право, я не виноват пред А. А., а стыдно — потому что очень уж он не деликатен в отношении ко мне.
Так и царапает по душе меня. До свидания!
Всего хорошего Вам!
Начало [середина] августа 1895, Самара.
Уважаемый
Владимир Галактионович!
Как Вы, наверное, уже видели, цензор несколько исправил Вашу статью. Издатель просит меня передать Вам его глубокую благодарность, гонорар на-днях высылается.
А, кажется, «Самарская газета» опять накануне инцидента.
Костерин возмущен отъездом Ашешова, оставшегося должным ему более 600 р., и не хочет внять настоятельным просьбам Н[иколая] П[етровича] о немедленном приглашении А. А. Дробышевского в секретари.
Николай же Петрович в в письмах и в телеграммах упорно рекомендует А[лексея] А[лексеевича] и указывает на упадок газеты, говоря, что в ней уже начали помещаться «позорные» корреспонденции. Редактирую газету я,» и таким образом вина в помещении таких корреспонденции — падает всецело на меня.
Я бы попросил Вас, Вл. Гал., обратить Ваше внимание на корреспонденцию ив Орока, при сем прилагаемую.
Автор ее, некто Матов, наверное, будет у Вас, — если уже не был, — он просил редакцию объявить его имя аптекарю Тицнеру, который запросил редакцию о нем, готов судиться и надеется на суде разоблачить Тицнера и Кº.
Мне очень жаль, что Н. Пет. поступает со мной не по-товарищески, — право же, я сильно симпатизирую ему, мы расстались друзьями; когда он уезжал, то я взял
