и безмолвно кричит от отчаяния, что не осталось у него глаз, чтобы в последний раз увидеть небо.
Перед тем, как льдина поглотит его, он пытается сделать вдох, но порванные легкие не способны уже пропускать кислород. И только чуткий слух все еще с ним, и шерстистый мамонт слышит, как пульсирует поверхность, превращая притихший горизонт в новую землю, как грохочет Остров, как благодарит он озеро и его воду, которые пожертвовали собой, чтобы остановить саму смерть.
Все бело, и птицы кричат в высоком небе. Те редкие клочки земли, которые все же встречались на острове, вспыхивая то на взгорье, то в проталине у замерзшего леса, исчезли. Проглядывающая было зелень снова погасла, теперь вокруг снова – царство белого, посреди которого – лежит, внимая последним мгновениям жизни, мамонт и тает красным, клеймя свой последний приют, последнюю колыбель. Его дыхание можно угадать лишь по тонкому облачку, выходящему из приоткрытой пасти: потерявший доблесть исполин, к которому спускаются голодные птицы. Они неистово кричат, ожидая, пока осядет ледяная изморось, чтобы приступить к трапезе. И когда одна из них уже готова сесть на поверженное тело, в тот самый момент от веса великана льдина не выдерживает: шерстистый мамонт соскальзывает и опускается сквозь толщу оставшейся в озере воды вперемешку с крошевом толкающегося льда – прямо на пронизанное гаснущим светом дно. Скоро он станет лишь камнем, лежащим на дне озера.
Утром, до того, как встал отец, я позвонила Джошу.
– Мне нужно встретиться с Лео, – сказала я, сидя на кухне и ожидая, пока вскипит вода в чайнике. – Я не верю в эту любовь, в неожиданно вспыхнувшую искорку, что бы там ни говорила Соня. Я знаю свою подругу, и даже если отбросить тот факт, что Лео был не в ее вкусе – в конце концов, вкусы меняются, я уверена: она не стала бы сближаться с Соней. Я думаю, что этим двоим от Фрейи было что-то нужно.
– Ты даже не допускаешь мысли, что моя сестра просто им нравилась?
– Я не это имела в виду, – вспыхнула я.
– Ладно, я понял, – тут же смягчился Джош. – Вечером ты сможешь с ним увидеться, с условием, что захочешь сопроводить меня.
– Куда?
– Лео не только любитель суперъяхт и вечеринок, он еще и заядлый игрок в покер. Сегодня на вилле «Марина» проходит открытие чемпионата по техасскому холдему, и он обязательно будет там. Лео очень азартен, до одержимости. Способен играть несколько часов, не вставая из-за стола даже для того, чтобы сходить в туалет.
– Ты тоже играешь в покер? – удивилась я.
– Последние пару лет. Не знаю, станет ли он говорить с нами, разве что если выиграет.
– Мне достаточно будет увидеть его.
– Тогда я внесу тебя в список гостей, начало в восемь.
В семь тридцать таксист высадил нас с Джошем на Харрис-променад у виллы «Марина» – светло-желтого особняка в классическом стиле. Этим вечером вилла купалась в приветственных огнях: два этажа и даже слуховое окно под крышей горели теплым светом, приглашая нарядную публику насладиться видом дома и пышных клумб классического сада со строгими фигурами зеленых насаждений.
Джош надел костюм, и из-за этого выглядел элегантнее и старше. Я взяла его под руку, опасаясь с непривычки запутаться в полах платья на мраморном полу. Вазы пестрели букетами свежесрезанных цветов, в руках гостей искрились бокалы с шампанским, ощущение праздника и хорошее настроение переполняло присутствующих, и сложно было ему не поддаться.
Мы с Джошем неспешно поднялись на второй этаж, а затем прошли в торжественный зал, где в окружении бархатных стульев стояли столы. Одни участники стояли неподалеку, настраиваясь на игру, другие уже заняли свои места. Я оглядела лица присутствующих.
– Ты уверен, что Лео будет? – спросила я Джоша.
– Не сомневайся, – уверенно отозвался он и, поддерживая меня за локоть, подвел к одному из зрительских кресел. – Отсюда тебе будет хорошо видно, и ты его точно не пропустишь.
Он отошел, оставив меня созерцать участников спектакля, в котором сценой и декорациями служили страсть и азарт. Джош выбрал для меня идеальный пункт наблюдения – кресло стояло в тени выступающей стены, в то же время было единственным местом, откуда можно было обозревать весь зал и главный вход. Постепенно публика прибывала, но Лео видно не было. Я бросила вопрошающий взгляд на Джоша, который уже занял место за покерным столом, в ответ он рассеянно пожал плечами, очевидно, занятый размышлениями о предстоящей игре. Я мысленно пожелала ему удачи.
Когда зрители заняли свои места, их голоса стали тише и место у входа в зал опустело настолько, что я могла свободно видеть мраморные пилоны за высокими дверями, – в этот самый момент Лео Мэтьюз неспешно вошел в зал.
Он был одет в строгий черный костюм, однако тот не шел ему так, как Джошу: пиджак небрежно распахнулся, а рубашка обтягивала торс, словно была мала на один размер. На лице Лео сохранилось знакомое мне со школы выражение легкого пренебрежения, если не надменности. Я обратила внимание, что он довольно сильно изменился, и если в школе казался худощавым, то теперь, когда пропала подростковая субтильность, его фигура, состоявшая из сплошных мышц, казалась тяжеловатой.
Небрежным кивком он поприветствовал знакомых, с некоторыми обменялся рукопожатием и не скупился на улыбки, на страже которых стояли холодные оценивающие глаза. Я всегда считала, что именно взгляд Лео удерживал людей от него на расстоянии и был причиной тому, что он сам держался особняком. Его манера вести себя не рождала желания подтрунивать над ним или задевать, а скорее пугала и отбивала желание взаимодействовать, словно между Лео и его собеседником всегда стояла невидимая преграда. Я остерегалась Леонарда Мэтьюза в школе, просто потому что никогда не могла понять, что он за человек, и вряд ли вообще вспомнила бы о нем, если бы не озадачивающая информация, что Лео был женат на Фрейе.
Словно почувствовав пристальный взгляд, Лео повернул голову, и его глаза, встретив мои, полыхнули огнем. Не уверена, что он смог разглядеть меня в сумраке наблюдательного пункта, но допускала, что от него не укрылось незнакомое лицо среди десятков тех, с кем он привык общаться из года в год. В любом случае, мне незачем скрываться, и если Лео так же невинен, как пытается представить его сестра, то он должен быть счастлив оттого, что я приехала разыскать его пропавшую жену.
С этими мыслями я проводила его взглядом до места за покерным столом, на которое он сел с деловитостью заядлого игрока, бегло оценив соперников. Он кивнул крупье и, кажется, отпустил какую-то шутку, потому что все вокруг рассмеялись. Внезапно погасили свет, и публика потонула в неоново-синем сумраке. На «арене», подсвеченные ярким прожектором, остались лишь столы – все взгляды гостей оказались прикованы к игрокам и крупье, раздающим каждому одинаковое количество фишек с тем драгоценным звуком, который волей-неволей сводит с ума любого, кто хотя бы раз ощутил на себе магию покерной игры.
Руки крупье замелькали, игроки стали принимать карты, в некоторые моменты, когда кто-то демонстрировал удачный расклад, в зале раздавались возгласы и аплодисменты. Шорох тасуемой колоды, руки, упертые в бортик игрового стола, глаза, спрятанные за темными очками, столбики разноцветных фишек, постоянно меняющих конфигурации, становясь то выше, то ниже, – все больше участники отдавались игре: проступали пятна пота на рубашке, пиджаки отправлялись на
