столь нелепое положение, была полностью дезориентирована, поэтому без колебаний плюхнулась за стол с белоснежной скатертью. К удивлению, отец ни о чем не спрашивал. Может, он решил, что его дочь настолько тупа, что перепутала таблички на туалетах?
Прежде чем сделать заказ, перед нами поставили бокалы с чистой водой. Я пробежалась по графам меню. «Сэндвич с жареными мозгами»? Очень хорошо, но нет, спасибо.
– «Устрицы Скалистых гор», – с выражением прочитала я. – Какое красивое название! Пожалуй, закажу их.
Устрицы я любила. Прошлым летом, отдыхая на Кипре, мы с мамой только ими и питались. Вкуснотища! С гордостью захлопнув меню, я протянула его официанту.
– Инна, ты уверена в своем выборе? – осторожно спросил меня папа. Я неопределенно пожала плечами. В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным до конца, но уж с меню в каком-то ресторане я смогу совладать.
– Превосходный выбор! Это яички теленка, – влез в наш разговор официант. – Вымоченные в воде и обжаренные в специях…
– Не продолжайте! – с ужасом прошептала я и вновь выхватила меню у официанта.
Я стала бегло читать дальше: «говяжьи мозги», «жареный тарантул», «суп из птичьих гнезд…» Да что же это такое? Где нормальная еда? Мама явно ошиблась, когда советовала этот ресторан.
– А у вас есть пицца? – спросила я у официанта.
– Что, простите? – натянуто улыбнулся официант.
– Или, на худой конец, бутерброды с колбасой, – отшутилась я.
– Не понимаю вас, – отстраненно ответил официант.
Похоже, в этом месте туго не только с нормальными блюдами, но и с чувством юмора у персонала.
– Инна, давай я закажу? – предложил папа. – Доверься моему вкусу, постараюсь тебя не подвести.
Я вновь пожала плечами. Так и быть. Благодаря отцу мы быстро сделали заказ. Решили начать со стейков.
Пока нам не принесли еду, мы молча пялились в разные стороны. Позже уже сидели, уткнувшись в белые блестящие тарелки.
– Ты догадываешься, зачем я тебя пригласил, Инна? – наконец прервал напряженную тишину отец.
– Поговорить о совместно нажитом с мамой имуществе, которое ты решил оттяпать спустя десять лет? – предположила я.
– Да, согласен, это был худший из всех предлогов, который я мог тогда придумать, – тяжело вздохнул отец, нервно комкая салфетку в руках.
– Предлог для чего?
– Чтобы с тобой, наконец, помириться.
Я молчала. А что тут скажешь?
– Как тебе платье?
– Коротковато, – поморщилась я, вспомнив, сколько раз за сегодняшний день оно успело задраться.
– Ольга выбирала… Мы очень хотели, чтобы тебе понравилось.
Ольга – папина вторая супруга. Я вспомнила, как мама счастливо поднимала вверх большой палец и твердила: «Человек, подаривший это платье, имеет отличный вкус!» Знала бы она, кто этот человек… Локти бы от досады за свои слова кусала.
– Поначалу мне было очень стыдно, – быстро и глухо начал отец. – Перед тобой, перед Наташей… Но что я мог поделать, когда прошлые чувства были мертвы? Мы с мамой были как оголенные нервы, постоянно ругались. Не при тебе, конечно, ты была тогда слишком мала. Я собрал вещи, чтобы не мучить Наталью. Поверь, со мной ей было бы хуже, чем без меня. Да и ребенку расти в среде постоянных недопониманий и скандалов…
– Допустим, – прервала я его монолог. Все эти любовные тонкости были мне пока неподвластны. – Но что тебе мешало продолжить со мной общаться? Почему ты вместе с мамой бросил и меня? Я-то тут при чем, папа? Я разве с тобой скандалила? Я была обычным ребенком, который нуждался в отце!
– Когда я пришел тебя навестить в первый раз, ты меня оттолкнула. Сказала, что ненавидишь.
Если честно, я это уже плохо помнила. Или не хотела помнить.
– Ну, а потом, – отец горько усмехнулся, – ситуация начала только усугубляться. Мне было страшно подойти к тебе и быть вновь отвергнутым. Я знаю, я – трус! – Папа повысил голос. Какая-то седовласая женщина за соседним столиком с интересом посмотрела на него. – Я исправно платил алименты и убеждал себя, что без меня тебе будет только лучше. Это, Инна, как эффект плацебо. Я так убедил себя в том, что ты во мне не нуждаешься, что в конце концов сам в это поверил. Тем более что и ты не искала встреч со мной.
А вот это уже чистая правда.
– Но куда уже тянуть, Инна? Ты – совсем взрослая. А я так больше не могу. – Глаза отца как-то странно блеснули. Он что, сейчас заплачет? Я почему-то испугалась. – Ты – единственный мой ребенок. И я хочу, чтобы ты была рядом.
У меня ком встал в горле. Я прокашлялась. В том момент вновь почувствовала себя Катериной Тихомировой из фильма «Москва слезам не верит». Хотелось ответить что-то вроде: «Господи, я столько раз представляла себе эту нашу с тобой встречу. Столько слов всяких придумывала. А встретились – и сказать нечего».
Я тяжело вздохнула и уставилась в красивый расписной потолок.
– Пап… Не знаю, что ответить. – Почему-то изо рта вырвался нервный смешок. Отец по-прежнему смотрел на меня, не отрывая взгляда. – Ты хоть понимаешь, сколько ты всего пропустил? Тебя ведь не было рядом практически всю мою сознательную жизнь…
Я набралась смелости и вновь заглянула ему в глаза. В них стояли слезы. Мне стало совсем не по себе. Я отхлебнула большой глоток воды. Ладони вспотели. Если принять во внимание тот факт, что мне достался папин характер, я представляю, как сложно ему признавать свои ошибки и извиняться. Хоть и за дело (за большое такое дело, которое нехило подкосило две жизни: матери и дочери). Хоть и перед родным человеком. Но я сейчас оказалась в ситуации не лучше: оказывается, прощать ненамного легче, чем просить прощения. Как-то я за десять лет свыклась с ролью дочери, ненавидящей отца… И так все быстро в своей жизни переиграть?
– Инна, не поверишь, но чем дальше, тем страшнее признавать свою вину. Дочь, я так в себе запутался… А когда услышал в туалете, как ты грозишься кишки выпустить наружу, так вообще принял это на свой счет.
Я густо покраснела и огляделась. Кораблева с родителями в зале, слава богу, не было.
– Мне тяжело, – призналась я. – Ты ведь понимаешь, что по щелчку ничего не случится? Так быстро все плохое нельзя забыть. Мне нужно время свыкнуться с мыслью, что… – Я немного подумала и тихо добавила: – С мыслью, что у меня наконец-то снова появился родной отец.
Папа вздохнул и опустил голову на ладони. Никогда бы не подумала, что этот человек вызовет во мне такие эмоции, но у меня от жалости сжалось сердце.
– Хорошо, – наконец отозвался он. – Я понимаю, сколько
