Верой не раз эту тему в семейном кругу крутили. Но вы её подняли на более высокий уровень, я бы сказал, державный. Однако вопрос-то о взрыве изнутри, он остаётся. Вы с Иваном Максимовичем его с боков взяли, как бы в клещи. А ответа нет.
Устоев, не замечая Веру, смотрел на Донцова, одобрительно кивая головой.
– Понимаете ли, уважаемый Виктор Власович, я говорил о политической силе президента. Уже создана фундаментальная триада державной российской независимости «армия – хлеб – бензин». Как человек, обученный стратегическому мышлению, я понимаю, что у державы свой ритм исторического движения, свой темп развития государственного бытия, своя динамика народной жизни. Россия вообще любит длинные геополитические дистанции, и я предвижу, что… – Сделал паузу. – Подняв на должный уровень Вооружённые Силы, обеспечив продовольственную безопасность страны, обладая полным набором энергетических ресурсов, президент, чтобы гарантировать Россию от угроз директоров ЦРУ, особое внимание уделит внутренней политике. Сейчас он нацелен на политику социальную, на очереди – внутренняя. Для этого нужна политическая мощь, отвергающая хлам прежних идей, презирающая беснование явных и хвостовиляние скрытых или двулояльных недругов России. Её и придаст традиционная трибуна вождей, к подножию которой, – не грех повторить, – швыряли фашистские штандарты. С высоты этой трибуны Владимиру Владимировичу кое-что станет виднее.
– Крепко сказано, однако! – воскликнул Синягин. – Ну, Пётр Константинович, ты сегодня в ударе. Как-кие сигналы на верха шлёт, а!
– Мне кажется, они своевременны, – подхватил Степан Матвеевич. – Я знаю, уже готов телефильм о Берлинской стене, автор Кондрашов, журналист, приближенный к Путину, большое телеинтервью с ним делал. К тому же речь о Германии, о событиях, через которые Путин прошёл лично. Без его визы тут никак не обойтись. Мне сказывали, в новом фильме недоброй памяти Горбачёв прямо назван предателем, даже преступником, эпохальным ничтожеством, политиком крайне неопрятным – в моём понимании для лидера это просто дно. И вообще, знающие люди, из тех, кто уже видел фильм, говорят, что в нём можно распознать некое заявление о новом курсе. Ну если не заявление, то знак и признак перемен. Самого-то Путина в кадре нет, но по фильму можно – опять-таки можно! – предположить, что Путин за двадцать лет исчерпал свои обязательства перед Ельциным, и после обнуления сроков перед нами другой Путин. А ещё, сказали мне, будто в фильме прочитывается намёк на реабилитацию СССР. Так и сказали: «Будто и только намёк». В том смысле, что не одни калоши в СССР клепали. Мы ведь и не заметили, что яростным антисоветизмом, подменившим идеологию, испоганили свою великую историю, во все тяжкие старались. Теперь пора выправлять перекосы. На все сто… А когда фильм покажут по ТВ, мне неведомо. Могут и не показать. Хотя поговаривают, не сегодня завтра.
– У-у, вот это разговоры! – восторженно воскликнул Филипп. – Мы люди не здешние, знать не знали, ведать не ведали, как глубоко в Москве пашут. Песня! Думали, здесь политическое ханжество, сплошь всякие недопускатели. Готовились спорить.
– А спору-то и нет, музыка для мозгов, аккорды эпохи, – подхватила Раиса Максимовна.
Но тут завелась Вера. Взбудораженная услышанным, она выплеснула наболевшее:
– А что же у нас получается? Помню, в 2008 году министр просвещения Фурсенко на форуме молодёжи в Сегеже заявил: «Нам нужны не таланты, а исполнители». От тех слов меня аж передёрнуло, потому и врезались в память. Прекрасно, что Путин образовательный центр «Орион» учредил, учителей призывает в каждом ученике искать таланты. Но в помощниках-то по этой части у него кто ходит? Фурсенко! Который чуть не погубил детские школы искусств. Вот этого я никак понять не могу!
– Эх, Вера батьковна, разве вы одна этого не понимаете? – весело отозвался Иван Максимович и обратился к Аналитику: – Степан Матвеевич, фильм буду смотреть с пристрастием, если покажут, могли ведь и про запас изготовить. Опасаюсь, правда, что насчёт реабилитации СССР вы слишком высоко в мечтах залетели. Но всё же хочу по этому поводу Сталина процитировать, умные вещи вождь говорил. В его «Вопросах языкознания» сказано: «История не делает чего-либо существенного без особой на то необходимости». И если всё так, как вы излагаете, выходит, не с бухты-барахты и сам фильм и разговоры о нём. Видимо, назревает ситуация особой необходимости. – Как бы закрыв тему, перевёл регистр беседы. – Та-ак, кто следующий?
– Ваня, хватит рулить, – по-родственному урезонила брата Раиса Максимовна. – Клава, у меня к тебе вопрос. Мы с Филиппом потрясены твоим розарием, диву дались. Мыслишка мелькнула тоже розы завести. Но слышала я, хлопотное это дело.
Клавдия Михайловна заулыбалась:
– Роза – королева цветов. А может, царица, кто как называет. Потому, Раиса, и хлопотно, верно люди говорят, шаляй-валяй не получится, надо перед ней шапку ломать. Зато и душа и глаз отдыхают, поглядеть есть на что. Это тебе не астры-пионы, за лето только раз цветущие.
– Теперь её не остановишь, обожает сахарные разговоры о розах, – засмеялся Иван Максимович. – Клавдия ими давно заболела, всё про них знает, от времён Адама, книги, буклеты выписывает.
– А сам розам не нарадуется, – парировала Клавдия Михайловна. – Они ведь с мая до холодов цветут, по три, а то и по четыре раза, сад всё лето благоухает. Вырвется из города, и пока все кусты не осмотрит, пока ароматами не надышится, к ужину не жди.
– А кусты сколько живут? – увлеклась Раиса Максимовна.
– При хорошем уходе до тридцати лет. И любую гамму можно составить. Только синих и чёрных не бывает – словно по волшебству. Светлый цветок! Но садовые розы, они селекционные, грибка боятся, удобрений требуют, обрезать заболевшие ветви надо до живой ткани, опрыскивать, землю рыхлить. В общем, Рая, и впрямь хлопотно. А шипы? Бывает, руки в кровь. У плетистого Пилигрима крючки даже на изнанке листьев. Да! Поливать только тёплой водой, на зиму в четыре слоя укутывать. Возни не оберёшься, с таким розарием без помощницы разве справиться? Одной мне уже не в подъем.
– А ты у неё про виды, про названия спроси, – подначил сестру Иван Максимыч. – Всё знает. Профессор.
Клавдия Михайловна дожидаться вопроса не стала, её словно прорвало:
– Видов много. Плетистые – я ими садовую арку увиваю, флорибунда кистистая, махровые и густомахровые, раскидистые, прямостоящие, почвопокровные. Английские розы Дэвида Остина – вообще отдельный вид. Он возродил густомахровые со старинных гобеленов; при царе Горохе они были, а позже выродились.
Чайно-гибридные – это прелесть ароматная.
– Из лепестков чай можно заваривать?
Клавдия Михайловна легонько хохотнула:
– Рая, чайные вовсе не от чая, а от названия страны. Чайна – это Китай, китайского происхождения розы.
Тут уж все расхохотались.
Отсмеявшись, Синягин сказал в тон жене:
