он может служить препятствием, но его структура не является непреодолимой. Она не твердая и не плотная, как если бы она переставала быть препятствием вообще.
Карло напрягся, пытаясь уследить за скороговоркой, которой звучала речь профессора.
– А как это связать с делом об исчезновении?
– В том-то и суть. Мы говорим о частицах, а не об огромном физическом объекте. К тому же у нас нет свидетелей тому, что именно произошло в тот момент в туннеле.
– Есть мужчина по имени Энцо Гори. Он говорил о том, что при приближении к туннелю появились клубы тумана, которые вызвали у него панику. Возможно, это как-то можно объяснить с научной точки зрения?
– Очевидно, здесь действуют пока необъяснимые и не изученные наукой законы.
– Но почему туннель, почему Ланцио?
– Ты когда-нибудь видел, как ветер приминает колосья? Почему он кладет одни, но не касается других, несмотря на то что все поле в его распоряжении? Полагаю, что случай в Клыке произошел по тому же принципу. Возможно, дело в волновых функциях объекта, не знаю. Нечто, неизвестное науке, произошло в том самом месте в то самое время, и это послужило толчком для некоего необъяснимого явления. Ты требуешь от меня ответов, которых у меня нет. В квантовой механике, как я уже говорил, у частицы есть шанс преодолеть порог, несмотря на потерю энергии в момент приближения к препятствию. То есть остается вероятность, что частица окажется «по ту сторону». Но речь о частицах, молодой человек. Не о целом поезде с пассажирами!
– Хорошо, я понимаю, что мы говорим о частицах. Но куда-то же они деваются после того, как потенциально преодолевают свой барьер?
– Устремляются прочь.
– Это значит, поезд мог куда-то переместиться?
– У тебя популистские представления. Но не мне тебя в этом винить. Если бы я знал ответ на этот вопрос, ты бы не застал меня здесь. Полагаю, я бы качался в гамаке меж двух пальм, попивая арак. – Он достал сигарету, жадно затянулся и, выдохнув до предела легких, продолжил: – Когда объект проходит через препятствие, он отдает ему часть своей энергии, но на выходе все еще способен стать собой. Скорее всего, способен. Проследуй за моей мыслью. – Клаус Беккер помахал сигаретой в воздухе. – Я не могу говорить про поезд и людей, но если рассуждать о частице – могу предположить, что если у нее есть шанс перевалить за преграду, то рано или поздно она этим шансом воспользуется.
Карло покинул профессора, когда уже стемнело и разморенный жарой город стал потихоньку оживать. Теплый воздух будто разрядился, вечерняя прохлада сделала его мягким, приглашающим к общению, к созиданию. Но Карло не чувствовал ни малейшего расслабления, он настойчиво шагал, на ходу обдумывая слова профессора Беккера, и чувствовал себя разочарованным. Стоило ли рассматривать версию, доказательств которой не имел даже человек, ее высказавший? Карло не мог назвать себя знатоком физики, но как обыватель мог предположить, что некоторые вещи наука пока не способна объяснить. Как быть, если происшествие в Ланцио – одна из таких необъяснимых загадок человечества? Тогда он попросту теряет время. Карло не позволил себе дальше развивать эту мысль.
Засветились вывески кафе и ресторанов, настежь распахнулись окна, и Карло мог непринужденно наблюдать за их обитателями. Кухни, спальни, гостиные. Лениво двигались в них маленькие фигурки с неразличимыми лицами. Женщины занимались домашними делами, мужчины, откинувшись на спинку дивана, смотрели футбольный матч, купаясь в голубом свете. Слышался детский плач, чувствовался запах пищи, от которого у Карло свело живот. Пить вино на голодный желудок оказалось плохой идеей. А еще нужно съездить домой, проверить, все ли в порядке в квартире. В холодильнике там точно пусто, поэтому будет лучше перекусить где-нибудь поблизости.
Но перед этим Карло зашел на станцию, чтобы взять билет на завтрашний поезд. На лавках клевали носом пассажиры, несколько бездомных просили милостыню. Он прошел до конца зала и воспользовался телефоном-автоматом. Ему ответил такой близкий и далекий голос Кристины:
– Карло, это ты?
– Ciao! Я на вокзале, хочу взять билет на завтра, у меня столько новостей! Я был на выставке футуристов. Думаю, наш машинист мог быть изобретателем. Еще я общался с одним странным профессором…
– Забудь о профессоре! – выкрикнула она резко прямо в ухо. – Тебе срочно нужно в Ланцио. Ты не поверишь, кто вернулся!
– О чем ты?
– Фабио Фини вернулся!
– О ком ты говоришь? Я не понимаю.
– Ты не помнишь его? Ну давай же, вспоминай!
– Фабио из списка? Из списка пассажиров? – наконец вспомнил Карло.
– Да! – Шли помехи, ее громкий возбужденный голос с трудом прорывался сквозь них. – Сегодня он вернулся в Ланцио! Пришел домой к матери, представляешь?!
– Как это возможно, ты, наверное, шутишь?
– Я не шучу, Карло. Говорят, он выглядит точно так же, как тогда, в девятьсот одиннадцатом году!
– Но это невозможно, – прошептал Карло.
– Бери билет на сегодняшний поезд. Приезжай скорее! – возбужденно крикнула она, прежде чем у Карло закончилось время и телефон, щелкнув, прервал связь.
Ланцио, Италия. 1909 год
Доната роняла слезы в подушку, не стесняясь горьких всхлипов, которые рвались из груди. Николо лег в гостевой комнате в другой части дома, и лишь собственная спальня выступала молчаливым свидетелем ее страданий. Графиня не пыталась избавиться от изводящей мысли, которая возвращалась раз за разом, заставляя щеки наливаться краской: «С каким позором им пришлось уехать!» Как тягостно вспоминать лица знакомых, которые в искреннем сочувствии стали далекими и чужими. Никто не захотел портить себе праздничное настроение, вмешиваясь в семейную ссору. Николо пил за ужином без остановки, и уже через полчаса его глаза налились кровью, превращая обычно добродушное лицо в оскаленную маску. Им не удалось дождаться рыцарского турнира, потому что громкие выкрики мужа и беспричинные оскорбления, направленные в сторону жены, привлекали слишком много внимания. Донате пришлось увести супруга под руку, словно немощного старика. Конечно, она старалась держать лицо, шутить, что для Средневековья обычное дело – упиться в стельку, но, как только они погрузились в экипаж, а муж захрапел, словно вовсе не он был причиной их поспешного бегства, слезы обиды брызнули из глаз. За экипажем рысила привязанная лошадь Николо, а Доната провожала глазами нарядную публику, оставшуюся позади арену, к которой не торопясь стекались гости, готовые принять участие в голосовании за самую прекрасную даму вечера. Женщины сбились в яркую стайку, а Доната, чья бесспорная красота, несомненно, собрала бы немало голосов, покидала бал, следуя за мужем.
Она в бессильной злобе ударила по подушке, вспоминая их возвращение в тихий дом и безобразную ссору, что последовала следом. Лоренцо и слуги уже спали, но Николо это не волновало. С грохотом ввалившись в спальню, он уселся прямо на пол и стал стаскивать сапоги, натужно дыша.
– Что с того, что мы уехали! – рявкнул он на ее жалобы. – Сколько можно смотреть на эти самодовольные рожи! Только и знают, что хвалятся, кто сколько миллионов заколотил.
– До чего же ты пьян, Николо. Ведь говорила тебе не пить столько вина, а ты не послушал меня! – Доната подошла к зеркалу и стала снимать украшения.
– А Франко? Видала этого самозванца? Кем он себя возомнил! Да я и сам мог бы закредитовать этого сахаровоза, если бы мне дали вставить хоть слово!
– Ты же знаешь, что это не так. – Она сложила украшения в шкатулку и подошла к мужу. Протянув руки, она стала примирительно расстегивать ему пуговицы рубашки в надежде, что ссора наконец затихнет. Но Николо был настроен решительно:
– Давай теперь ты еще будешь попрекать меня. Куда мне до них, простому трудяге, живущему в доме собственной жены! – В голосе появился язвительный тон, который Доната не переносила.
– Прекрати меня терзать! – в сердцах воскликнула она и встала, оставив попытки помочь.
– Если хочешь знать, мне осточертел этот дом – живу тут как какой-то управляющий!
– Ты мой муж, а вовсе не управляющий, – прошептала в ответ Доната, не веря своим ушам. – И я люблю тебя.
– Скоро это закончится, – стянув сапог, он в отупении уставился на него.
– О чем ты говоришь?
– Твоя любовь. Скоро она закончится. Карьеры истощены, в них почти ничего не осталось. И когда рабочие вывезут последний мешок с известняком, вот тогда и поговорим о твоей любви, – с усмешкой произнес он.
– Почему ты не говорил мне раньше?
– Я лучше умру, чем позволю твоему отцу снова отсыпать нам пригоршню лир! – Язык заплетался. – О чем я думал, когда женился на аристократке? Что я смогу содержать огромный замок, всех этих слуг, поденщиков, садовников и лошадей?
– Поговорим завтра, – в ее голосе зазвенела сталь.
– Нет, я хочу, чтобы ты доказала мне, что твоя любовь вечна, ты ведь клялась у алтаря! Иди ко мне, приласкай меня, – и он пьяно потянулся к ней,
